На мгновение на лице Джо отразилось недоверие, но оно исчезло в тот же момент, как Лиз разгадала его чувства.
– А что заставило тебя подумать, будто Джош покинул Чикаго? Он прожил в этом городе всю свою жизнь, ему всегда там нравилось.
О нет, она не просто «подумала», что Джош уехал из Чикаго. Лиз точно знала, что его там больше не было. Она отхлебнула немного кофе, теперь уже чуть теплого, прежде чем произнести:
– Ты тоже провел там всю свою жизнь. Однако ты уехал.
Вновь какая-то тень скользнула по его лицу. Вина? Досада? Неужели он чувствует себя так, словно сбежал от проблем? Уехать из города, где тебя чуть не убили – пусть и по ошибке… По мнению Лиз, это было вполне адекватное решение. Однако Джо вместо того, чтобы ответить на ее замечание, вернулся к теме их беседы:
– Когда он исчез?
– Два месяца назад.
– И с тех пор ты его ищешь?
Девушка проигнорировала осуждение, ясно прозвучавшее в голосе Джо. Было что-то нелепое в том, как женщина безжалостно преследует приятеля, который ясно дал ей понять, что больше в ней не нуждается. Только вот Лиз посвятила этому делу больше двух лет своей жизни, и будь она проклята, если позволит Джошу поставить крест на ее карьере! Он будет давать показания в суде, даже если ей придется тащить его на слушание под дулом револьвера!
– Наверное, это очень ценная вещь.
– Что? – автоматически спросила она, возвращаясь к разговору.
– То, что он у тебя забрал.
Ее улыбка получилась тонкой и вымученной.
– Для меня – да. – Прежде чем Джо успел продолжить расспросы, она задала свой вопрос: – Почему Коппер-Лейк?
– Продавался кафетерий. Цена меня устроила, этот городок тоже, да и имя подошло.
Ее брови невольно поднялись.
– Так это не ты назвал кафе «Каппа Джо»?
Почему-то он выглядел моложе, когда так хмурился.
– Неужели я похож на человека, который может так назвать кафе? Я бы выбрал что-то менее пушистое и миленькое, вроде, не знаю, «Новая шутка старого пса».
– Мне больше нравится «Каппа Джо», – упрямо заявила Лиз.
Затем воцарилось молчание не слишком приятное, но и не некомфортное. Лиз добавила в кружку еще немного сахара и теперь тщательно его размешивала, слушая, как стучит ложечка. Она не знала, что сказать. Глядя, как пожилой мужчина входит в кафе, а молодой человек – по всей видимости, его сын – поддерживает его под руку, Лиз неожиданно спросила:
– А как поживают твои родители?
– Ну, если учесть, что им пришлось бросить дом, в котором они жили тридцать с лишним лет и переехать в другой город, где они никого не знали, да к тому же не видели своего сына больше двух лет, не так уж плохо.
Как только Мальрони узнали о существовании семьи Джоша, они нашли другие цели для своих угроз. Одна из официальных служб США тогда решила, что будет безопаснее, если Джо и его родители уедут из города и будут держаться в тени. Джо предпочел тихие улочки маленького городка, а родители выбрали один из далеких районов США подальше от Чикаго, где их никто не знал. Они были готовы отказаться от многого, но только не от комфорта, который окружал их все эти годы.
– Он не знал, как с ними связаться.
Неудивительно, что этот аргумент пришелся Джо не по нутру. Его глаза потемнели, а губы сжались в тонкую линию.
– Если бы он не ухитрился так вляпаться, то они могли бы остаться навсегда в своем старом доме, как и собирались, и Джош всегда бы знал, где их найти.
– Ему было очень жаль.
Это было не совсем ложью. В отдельные моменты откровенности и раскаяния Джош действительно говорил, как ему жаль, что он подверг свою семью опасности. Такие мгновения, правда, случались очень редко. Куда чаще он винил во всем братьев Мальрони, Службу маршалов и американское правительство в целом. Иногда он настаивал на том, что ранение Джо всего-навсего стало предлогом для родителей переехать в другое место, где климат был мягче, город – меньше, люди – дружелюбнее. Правда, с другой стороны, они никогда не выражали своего недовольства Чикаго.
Возможно, про себя считала Лиз, он просто не мог заставить себя посмотреть в глаза ответственности за ту кутерьму, которую сам же и поднял.
Джо резко рассмеялся. Этому смеху недоставало веселья, которое, впрочем, успешно компенсировалось горечью.
– Ему никогда и ничего в этой жизни не было жаль.
– Было. Когда тебя ранили, например. Я видела его лицо.
Действительно, это был один из тех самых редких случаев. Стоя у кровати Джо в госпитале, еще не зная, выживет его брат или умрет, Джош был смягчен сожалением и страхом.
Лиз тоже было страшно. Она боялась, что ни за что погибнет еще один хороший парень, а плохие снова одержат победу. Боялась, что семейство Сальдана никогда не оправится от этой потери. Боялась, что ей придется до конца дней думать, что получилось бы между ними, если бы все было иначе…
И еще она думала. Почти два года жизни в разных городах и штатах добавили ей поводов для ночных одиноких размышлений. Тогда думать было безопасно, потому что Лиз считала, что никогда больше не увидит Джо. Как только Мальрони предстанут перед судом и Джош даст свои показания, она возьмет новое дело, поедет в другое место. Там будут другие мужчины, и, возможно, в конце концов она влюбится в одного из них…
Но вместо этого сейчас Лиз сидела напротив Джо за столиком маленького кафе, пытаясь больше вообще ни о чем не думать.
Она ожидала, что мужчина снова начнет все отрицать, но Джо промолчал, глядя в окно, словно усилившееся движение на улицах полностью завладело его вниманием. Наконец, он вновь перевел взгляд на девушку.
– А Джош знал? Он знал, что они хотят его убить? – требовательно спросил младший Сальдана. – Неужели мой братец просто позволил мне жить, как всегда, зная, что есть люди, жаждущие его смерти и способные принять меня за него?
Пальцы Лиз крепче сжали кружку. Интересно, именно эти вопросы он задал бы в первую очередь, если бы представилась возможность поговорить с братом? И что? От ответа «нет» ему станет легче? А «да»? Положило бы это конец их отношениям?
Вплоть до того дня, как Джо ранили, все преступления Мальрони не имели к насилию никакого отношения. Такой у них был бизнес – перевозить определенный продукт (деньги) из одного места в другое, подчищая суммы в процессе. Они занимались общественными делами, ходили с семьями в церковь, умели уладить любые разногласия с помощью дипломатии. Их выпад в сторону Джоша был первой и на данный момент единственной попыткой решить проблему силой за пятнадцать лет успешного мошенничества. Вполне возможно даже, что за этим выстрелом стоял кто-то еще, кому Джош ухитрился крупно насолить.
– Ты же знаешь Джоша. – Лиз неловко пожала плечами. Девушка так и не смогла преодолеть чувство вины, потому что она-то знала Джоша, как никто другой. Нужно было понять, что Джо тоже в опасности. Как сотрудник отдела по защите свидетелей, она должна была обеспечивать и его безопасность тоже. – Все, что он делает, проходит без каких-либо последствий для него.
Да, мрачно подумал Джо. Он-то знал своего брата.
– Когда нам было пять лет, Джош стащил мамины ключи и решил покататься на машине. Брат тогда проехал целых два квартала, а потом врезался аж в две машины. Он не пострадал, но вот чужие автомобили… Мама тогда его выпорола, папа посадил под домашний арест, дал дополнительную работу и лишил карманных денег. А через три недели мать снова поймала его в машине с ключами. Когда нам было по восемь, Джош попытался научиться летать и спрыгнул с нашего домика на дереве. Он провел потом полтора месяца с левой рукой в гипсе, получил хорошую порку, домашний арест и все остальные «радости» жизни, а потом в тот же день, как сняли гипс, решил попробовать еще раз и сломал правую. Когда нам было двенадцать… – Джо замолчал и досадливо покачал головой. Жалко, что нельзя с той же легкостью перестать вспоминать.
– А ты всегда был примерным сыном.
Тот отсалютовал ей, как заправский бойскаут.
