– Все так делают сначала… – произнес хорошо знакомый женский голос. – А потом начинают понимать бесплодность своих усилий и успокаиваются.
Грубер в пылу борьбы с ремнями не обратил внимания на дверь, в которой распахнулось смотровое окошко за толстой решеткой. Оттуда, из внешнего мира, на него смотрели красивые женские глаза, холодные и в то же время любопытствующие. Какие они были изучающие, эти глаза! Иоахим оглушительно зарычал и рванулся к двери, забыв про цепь и ошейник. Однако факты, такие как бетон со сталью, оказались крайне упрямой вещью. Его огромное, наверное, в целую тонну весом, тело швырнуло на пол. Полупридушенный, хрипя, он отполз обратно, так чтобы ошейник перестал его душить. С ненавистью уставился на ослепительно яркий после густой тьмы прямоугольник света, откуда на него смотрела Анна, ассистентка профессора Лортца, его мучителя и злейшего врага.
– Если ты не научишься себя хорошо вести, я не буду тебя кормить, – произнесла девушка холодным голосом после продолжительной паузы. – Я буду дрессировать тебя, пока ты не станешь шелковым, а ты им станешь. Я тебя обломаю. Даже пока ты там, у меня есть средства воздействия на тебя!
Словно в подтверждение своих слов, она щелкнула выключателем, этот звук обостренный слух перерожденного гауптштурмфюрера уловил очень ясно. Одновременно тело Грубера почувствовало могучий удар боли – оно изогнулось в спазмах, словно от электрического разряда. Грубер понял, это и был электроудар.
– Вот видишь? А мы могли бы обойтись и без крайних мер, ведь ты – верный солдат рейха! – голос девушки звучал теперь умиротворяюще, так что Иоахим и поверить не мог, будто это она угрожала ему голодной смертью и мучила электричеством. – Послушай, Иоахим! Нам лучше подружиться. Надо научиться сотрудничать! Профессор Лортц верно рассудил, что главное в деле, которое мы затеяли, это материал. А ты – превосходный материал, лучший из того, что мы могли бы когда-нибудь найти.
– Как вы могли пойти на такое преступление?! – прорычал Грубер. – Обманом заманили меня, опоили! И превратили в это чудовище! – он бессильно ударил когтистыми лапами по полу, отчего металл, которым он был покрыт, издал громкий гул. – Я больше не человек, я не солдат! Я – тварь, кошмарная тварь! Мне незачем больше жить, ты понимаешь? Вы, вы предали меня!.. – Грубер бессильно завыл, суча когтями по гладкому полу. Но постепенно вой его стих. Успокоившись, он снова взглянул на дверь и увидел, что половина лица Анны, видимая в окошке, приобрела насмешливое выражение. Это окончательно успокоило, охладило бесновавшегося в бессилии Иоахима. Грубер начал остывать, задумался.
– А я знаю, о чем ты думаешь, – спокойно проговорила Анна сквозь окно «кормушки». – Ты думаешь, что сможешь провести нас, притворившись таким смирненьким, покорившимся судьбе? И не думай даже, я уже поднаторела в дрессировке.
Грубер улыбнулся, вытащив свой длинный ослепительно красный язык. Он задумался о собственном положении, понимая, что в нем наверняка есть и свои преимущества. Страшная сила, которой он теперь обладал, наверняка не достигла еще своего пика, ее надо было развивать, надо было научиться пользоваться ей в полной мере. Пользоваться, чтобы отомстить своим мучителям. Превращение в чудовище перевернуло все взгляды Грубера на врагов, коммунистов и русских, а на друзей ему теперь было наплевать. Друзья стали ненавистными врагами. Теми, кого он намеревался рвать в клочья своими могучими когтями и клыками.
Внезапно откуда-то сверху донеслись едва слышные здесь в подземелье автоматные и пулеметные очереди, звуки взрывов. Обостренный слух Иоахима легко уловил эти звуки нападения, услышала их и Анна. Грубер с удовлетворением заметил, как красивое личико ассистентки Лортца исказила гримаса животного ужаса, но девушка моментально взяла себя в руки. Глазок захлопнулся. Иоахим снова остался один в темной камере. Наедине с самим собой.
Появление профессора Лортца в подземелье обостренное восприятие Грубера уловило моментально. Еще до того, как профессор открыл дверь, Иоахим знал, что Лортц идет к нему. Вообще, за то время, что преображенный Грубер провел наедине с самим собой в подземелье, он понемногу начал разбираться в своих новых способностях и возможностях. Оказалось, что помимо обостренного восприятия у него появились некие новые чувства, о возможности существования которых раньше он даже не подозревал. Грубер ЗНАЛ, что Лортц придет к нему, он предвидел содержание будущего разговора. Впрочем, приобретенная интуиция подсказывала ему, что рассказывать о ней профессору, да и кому-либо еще, не следует. Поэтому он вел себя как обычно, веря, что скоро вырвется из заточения. А уж тогда он заставит предателей заплатить за все.
– Кто здесь? – глухо спросил Грубер, когда шаги профессора послышались рядом с камерой, в которой он был заточен.
– Доброе утро, дорогой Иоахим! – любезнейшим и оптимистичным голосом отозвался из-за прочнейшей стальной двери профессор Лортц. – Это всего лишь я, ваш верный друг, Габриэль. Пришел осведомиться о вашем самочувствии, настроении и планах на будущее. Анна рассказала мне, что вы весьма рассержены на меня из-за того, как я поступил с вами. Спешу заверить, что у меня не было другого выхода.
Иоахим уловил в голосе профессора тщательно скрываемые нотки страха. Лортц боялся его, несмотря на стальные двери, прочнейшие засовы и ошейник с цепью, намертво прикрепивший тело Грубера к его тюрьме. Грубер выждал паузу, внутренне посмеявшись над Лортцем. Свой ответ он тщательно обдумал еще до того, как профессор произнес свои слова.
– Я на вас, конечно, сержусь, – Иоахим говорил спокойным голосом, стараясь вселить в свой тон нотки отчаяния, надрыва. – Но у меня было время обдумать слова вашей ассистентки. Скажите, неужели моя рана действительно была так плоха, что у вас не было другого выхода? Только говорите мне правду, как бы горька она ни была.
– Безусловно! Неужели вы думаете, что я посмел бы использовать вас – гауптштурмфюрера СС – в своих экспериментах просто так?! – воскликнул профессор. Но Грубер почувствовал бы фальшь в его словах даже без своей приобретенной проницательности. – Поверьте Иоахим, – продолжил Лортц проникновенно, – рана ваша была смертельна и единственное, что нам оставалось сделать – это ввести вам в кровь сыворотку.
– Неужели вы не могли сказать мне честно? Я – офицер, и стоически воспринял бы правду! – сердечно ответил Иоахим, поражаясь тому, как ловко он фехтует словами. Его длинный, метра в два, могучий чешуйчатый хвост, о силе которого он мог пока только догадываться, мерно вилял над стальным полом камеры. Все время, что он разговаривал с профессором, Грубер разминал свои конечности, мускулистую шею и язык, который, как он уже догадался, также можно было использовать в качестве оружия. – Скажи вы мне, что другого выхода нет – и я мужественно воспринял бы перемены, не сердился бы на вас, понимая их необходимость…
– Выхода не было, – с напускной горечью сказал профессор. Весь он был пропитан фальшью, и Грубер почувствовал, с каким удовольствием его длинные острые зубы разорвут хилое тельце Лортца на куски, перемелют его кости. – Поверьте, мальчик мой, вы начали бы метаться, побежали бы к этому растяпе-доктору. Драгоценное время, которое я потратил на ваше спасение, было бы потеряно впустую. Промедли я хотя бы на час, и все! Вас не спасла бы даже моя сыворотка!
Профессор замолчал, молчал и Грубер, не желая первым прерывать паузу. Он не хотел упускать нить разговора из рук, понимал, что должен вести себя естественно, сделать все, чтобы профессор поверил. Прежде чем поддаться, он должен был немного пококетничать с Лортцем, который не должен был ни на мгновение усомниться в искренности Иоахима. Поэтому он выжидал.
– Мальчик мой, наверное, вы хотите спросить, почему я держу вас здесь, в этом постыдном заточении? – голос профессора задрожал от мнимого сожаления, и Груберу стало противно. Он решил не рвать Лортца зубами, чтобы не пачкать свой рот его кровью, а попросту растерзать его когтями могучих лап, которые при одной мысли о предстоящей расправе зашевелились сами собой.
