Захар Артемьев
Штрафной бой отряда имени Сталина
Операция «Янычар»
Янычары – регулярная пехота Османской империи, созданная султаном Мурадом I из христианских детей, насильно отобранных у родителей турками-мусульманами.
…Даже безоружными они выглядели грозно. Сбившись в кучку, несколько здоровенных эсэсовцев стояли перед окружившими их автоматчиками. Рядом, в кювете, дымился догорающий военный грузовик «Ман», поодаль лежал перевернутый мотоцикл с коляской, из-под которой торчали ноги, обутые в немецкие сапоги. Партизаны молча смотрели на эсэсовцев, те, наморщив большие, выпуклые лбы, стояли, понуро опустив глаза, как школьники перед строгим учителем.
– Что, суки? – крикнул один из партизан, плюнув в эсэсовцев, – не нравится?! Когда наши деревни жгете, вы повеселее выглядите, да?..
Фашисты еще больше сжались, безуспешно пытаясь спрятать свои огромные тела одни за другими. Все было ясно, в партизанской войне пленных не берут.
– Кончайте их, – устало бросил старший партизан в поношенном картузе и охотничьем плаще, с автоматом через плечо. Вынув из кармана пистолет, он подошел к кучке эсэсовцев, приставил пистолет к голове ближайшего, выстрелил. Немец упал…
– Не стреляйте в нас, дяденьки! – внезапно заголосили эсэсовцы по-русски, из глаз их брызнули слезы, – мы свои, угнанные!
Партизаны застыли. Их охватила оторопь. Командир пошатнулся и отбросил дымящийся пистолет в сторону. В несшихся от эсэсовцев детских голосах он, трясущийся и едва стоящий на ногах, узнал говор своего родного сына…
Обреченный убивать
Солдат всегда внутри хранит любовь,
Обязан быть он крепким, словно сталь.
В болотах топких, чтоб не сгнить,
Он выжечь должен навсегда в душе печаль.
…Немцы шли беспечно. Здесь, в глубоком тылу, вдали от передовой, они все еще чувствовали себя спокойно. Один, рядовой вермахта, лихо закинув карабин за спину стволом вниз, нес перед собой большой двадцатилитровый бидон с молоком, «экспроприированным» у местной крестьянки. Второй, автоматчик-ефрейтор, то и дело замедлялся, чтобы нагнуться за земляникой и черникой. Ягоды в изобилии росли здесь, в редколесье, да так, что иногда хлюпали красно-черным соком под ногами. Хозяйственный немец решил сдобрить солдатский рацион лесными витаминами. Вообще-то такие прогулки были строго запрещены начальством, но местность тут, в Прибалтике, была тихая, партизаны никак себя не проявляли, и немцы потихоньку расслабились. И напрасно…
– …Эй, Альфонс, помог бы! – с натугой сказал рядовой, остановившись, чтобы вытереть пот, струившийся из-под каски. Бидон аккуратно поставил между ног. – Все земляничку собираешь…
– Ты как со старшим по званию разговариваешь, Вернер! – беззлобно одернул его автоматчик, присев на корточки, он увлеченно собирал ягоды. – Когда был рядовым, я и не так пахал. Твоя служба – сахар! Вернемся, будем эти ягоды с молоком уплетать. Ой, посмотри какая большая…
Ефрейтор, держа одной рукой каску, попытался дотянуться до огромной ягоды, которая показалась из-за кочки. Кряхтя, потянулся рукой. Не вышло. Рядовой засмеялся…
– Поднимите свой ленивый зад, господин ефрейтор!
– Вот еще, так допрыгаю! – гоготнул Альфонс, поставил слева от себя каску, наполовину заполненную ягодами, на землю. Рачительно вкрутил ее в мягкую почву поглубже, чтобы не перевернулась и, оттолкнувшись обеими ногами, прыгнул вперед…
…Сквозь треск ломающихся веток послышался истошный крик. Рев адской боли вырывался из легких ефрейтора до последней молекулы воздуха, застрявшей в груди. Затем он набрал воздуха и заревел снова. Он готов был реветь так все время, но смертельная боль постепенно закрывала его глаза, тяжелая мягкая лапа как будто сдавила грудь. Он бросил последний затуманенный взгляд на этот мир и увидел заостренную палку, торчащую из его груди. Заточенный, как карандаш, конец был перепачкан чем-то красным. В затухающем сознании отпечаталось, что это его собственная кровь…
Ошеломленный рядовой видел только, как здоровяк-ефрейтор прыгнул и исчез из виду. Дикий крик товарища, словно костистой пятерней, вырвал из его души остатки храбрости, и он выпрямился, судорожно схватив руками ручку тяжелого бидона. Затем, опомнившись, поставил бидон на землю и побежал вперед. Его глазам открылось жуткое зрелище: ефрейтор как бы висел в воздухе с вытянутыми вперед руками и согнутыми в коленях ногами. Тело его было пронизано старательно заостренными палками…
– Волчья яма, вот ведь не повезло! – пробормотал Вернер, знакомый с такими штучками. Он подступил поближе к краю ямы, осторожно сдвинул обломанные сучья и, став на колени, нагнулся вниз. Потянулся к ефрейтору, пощупал руку. Пульса не было. Тут его внимание привлекли заострения на концах воткнутых в яму кольев. Колья были свежие! Упершись руками в землю, рядовой стремительно поднялся, но внезапно в углу левого глаза промелькнула тень, послышался шум, и голова Вернера взорвалась болью и шумом…
– Сдохни, тварь! – сипло шептал измученный высокорослый мужчина, одетый в обноски, бывшие когда-то советским камуфляжным комбинезоном. Он остервенело бил немца по голове тяжелой дубиной, к концу которой портянкой был примотан крупный камень. Бил с умом, стараясь попадать с размаха по незащищенному стальной каской лицу. Тот, упав, еще извивался, но, оглушенный, вскоре затих. Тогда советский нагнулся, аккуратно снял с немца каску. Выпрямился. Замахнулся дубиной так, что конец ее застыл за спиной. Ударил по незащищенной уже голове так, что та хрустнула, как перезрелый арбуз. Во все стороны полетели красно-белые ошметки.
– Ну что, Степа, – забормотал мужчина сам с собой, – еще двоих на сегодня уделали, молодцы мы!
Времени даром он не терял. Споро раздел убитого, не обыскивая карманов, смотал одежду в тюк. Снял сапоги, приложил подошву к своей босой, черной от грязи ступне, радостно цокнул языком, увидев, что размер подходит. Не мешкая, плюхнулся задом на землю, натянул влажные от пота носки убитого, надел сапоги, встал и довольно притопнул. Неожиданно он застыл на месте, прислушался. Но все было спокойно, только сухой лесной ветерок колыхал листву над головой. Тогда, не делая ни одного лишнего движения, он подошел к яме, осторожно сполз вниз и потянулся к телу немецкого ефрейтора…
…Лейтенант Степан Коловрат был заброшен с самолета в глубокий тыл противника ранней весной. Погода стояла ненастная, и, разбросанная порывистым ветром, его разведгруппа погибла. Выжил только он, ухитрившись приземлиться на парашюте между деревьев и даже не поцарапавшись. Неделями блуждал Степан по лесу в поисках своих товарищей. Нашел всех, кого висящим на дереве с пропоротым сучьями животом, кого с переломанными ногами. Отрядного радиста лейтенант нашел последним, спустя месяц. Тут на Коловрата по-настоящему навалилось отчаяние.
Смерть радиста была легка и понятна – от ветра в воздухе раскрытый парашют пошел юлой, стропы захлестнуло. В таких случаях купол превращается в бесполезную тряпку, которая болтается за спиной человека, летящего вниз со скоростью свободного падения. Упал радист на каменистый склон, спиной на валун и умер сразу. К сожалению, рация разбилась. Лейтенант РККА Степан Коловрат остался без связи. Один в глубоком тылу немцев. Именно тогда Степан понял, что дни его сочтены. Разведгрупп в те дни забрасывали множество, многие из них пропадали без следа. Просто не выходили на связь…
Два раза Коловрат пытался делать засады, но в одиночку получалось плохо. В первый раз он с удовольствием расстрелял одинокого офицера-мотоциклиста, но едва он подошел к дороге, как из-за поворота послышался шум моторов – шла большая немецкая колонна. Убежать лейтенант сумел чудом. Всегда педантичные немцы в тот раз спешили и небрежно прочесывали лес. Застывшего на дереве Коловрата не заметили. Просто поленились поднять глаза. Забрали труп офицера, мотоцикл и уехали.
