Между тем Винсент оставил Райана в покое и переключил внимание на мою дочь, с силой ударив ее о стену дома. После удара Эми рухнула на пол, как куль с мукой.

— Ты — труп! — проревел Винсент, не спуская глаз с моей дочери. Схватив тяжелое кресло-качалку, он поднял его над головой, готовясь обрушить его на голову жертве.

Ноа, опередив меня, подбежал к крыльцу, сорвал висевший у входа на веревке тяжелый коровий колокольчик и, как пращу, раскрутив его в руке, со страшной силой ударил им Винсента по затылку.

«Бэнг!» — звякнула почерневшая от времени бронза. Винсент застонал и свалился на обшитый досками пол веранды у ног Ноа.

Я, едва переводя дух, подбежала к крыльцу, поднялась по ступеням и, обхватив голову Эми руками, замирая от ужаса, спросила:

— Ты в порядке?

Эми была бледна, из ее груди вырывалось частое хриплое дыхание, но взгляд у нее был вполне осмысленный.

— Мам, бабушка все еще в доме, — пробормотала она.

Я помогла Эми подняться на ноги.

— Иди во двор. Я сейчас вернусь.

— Не надо, — сказала она, прижимаясь ко мне всем телом. — Не ходи туда. Там все раскалено — прямо как в кратере вулкана.

— Ничего не поделаешь, надо, — сказала я, отводя дочь на безопасное расстояние и хватаясь за раскаленную ручку двери.

Пока я помогала дочери, Ноа стаскивал вниз по ступеням Райана. Заметив, что я метнулась к двери, Ноа страшным голосом закричал:

— Не смей! Подожди меня!

Но я не стала его дожидаться. Приспустив рукав дубленки и обернув им раскаленную дверную ручку, я повернула ее, распахнула дверь и ступила в пылающие недра дома.

Жар стоял невыносимый. Я понимала, что если сию минуту не повернусь и не выйду на воздух, мое дело дрянь — я сгорю вместе с домом. Инстинкт самосохранения побуждал меня что есть духу бежать из этого раскаленного ада, но я пересилила себя, подняла вверх высокий, отороченный овчиной воротник дубленки, прикрыла им лицо и рванулась прямо в гудящее пламя. Пробежав сквозь кухню и гостиную, где огонь пожирал ковры, мебель, стеллажи с книгами и где с оглушительным треском, рассыпая осколки, лопались окна и стеклянные дверцы шкафов, я устремилась вверх по лестнице.

Огонь исправно поджаривал меня со всех сторон, как поросенка на вертеле, но я заставила себя забыть о боли. Сначала бабушка, а все остальное, даже боль, — потом. Сейчас мне требовалось одно — превратиться в бесчувственную, но исправно функционирующую машину.

Бабушка сидела на верхней ступеньке лестницы и в прямом смысле находилась между двух огней. У нее за спиной, в коридоре, стояла сплошная стена пламени. Пламя бушевало и внизу — в гостиной, и его желтые языки должны были неминуемо сомкнуться. Во всяком случае, ступени на лестнице уже дымились и немилосердно жгли мои босые ноги.

Увидев бабушку, я удивилась — не могла представить себе, как она ухитрилась выбраться из комнаты и пройти по объятому огнем коридору.

— Спускайся, что сидишь? — крикнула я, обращаясь к бабушке, и бесстрашно топнула босой ногой по начинавшей обугливаться ступеньке. — Видишь, я наступаю — и ничего. Стало быть, пройти можно.

Бабушка послушно, как малое дитя, кивнула головой, поднялась с места и преодолела несколько ступеней. Я уже могла кончиками пальцев коснуться ее вытянутой руки, но тут ступенька подо мной затрещала и подломилась, я спрыгнула с лестницы и снова оказалась в гостиной. В следующую секунду объятый пламенем нижний пролет лестницы рухнул, обдав меня снопом искр. Бабушка вернулась на прежнее место и, как на насест, уселась на верхнюю ступеньку охваченной огнем лестницы, у которой уже не было нижнего пролета.

— Прыгай! — крикнула я, кашляя и задыхаясь от дыма. — Я тебя поймаю!

— Не могу, Бретт, — покачала головой бабушка, глядя на бушующее внизу пламя. — Ты возвращайся, а я попробую найти другой путь для спасения.

— Другого пути нет! — воскликнула я, распахивая в стороны руки. — Прыгай — говорю же, я поймаю тебя!

— Нет, — неожиданно спокойным голосом сказала бабушка. — Прыгать я не стану. А ты, Бретт, уходи, пока еще есть время.

Балка под потолком прогорела, переломилась, как спичка, и стала падать вниз — прямо мне на голову.

Я как завороженная смотрела на нее, не имея силы пошевелить ни рукой, ни ногой. Я слышала, как закричала бабушка, но в следующее мгновение ее крики заглушил грохот. Только по счастливому стечению обстоятельств обломки не задели меня — они разнесли в щепки стоявший внизу столик с телефоном и стул, которые обуглились и почернели, но еще не горели. Меня снова обсыпало искрами, и дубленка на мне задымилась.

Помахав у себя перед лицом рукой, чтобы хоть немного разогнать дым, я крикнула:

— Это Винсент поджег дом! Он жив! Хочешь, чтобы он пережил тебя?

Бабушка покачала головой.

— Я хочу только одного — поцеловать тебя на прощание. Но и этого, как видно, мне не удастся сделать. — Она говорила ровно, не повышая голоса, как будто ставила меня в известность о том, что собирается идти полоть грядки.

«Ну нет, — подумала я, — я тебя не оставлю, не дам тебе пропасть».

Время для меня как будто покатилось вспять. Передо мной, как в калейдоскопе, замелькали образы прошлого: бабушка за письменным столом с воткнутым в седой пучок на затылке карандашом; бабушка, оживленная, улыбчивая, розовощекая, лущит на кухне горох и время от времени лукаво посматривает на нас с Райаном; бабушка с любовью смотрит на мою крошку Эми.

Тот факт, что она убила моего отца, больше не имел для меня значения. В конце концов, я никогда не знала его и не любила. Он насиловал бабушку, шантажировал, довел ее дочь до самоубийства. Кто знает — быть может, при аналогичных обстоятельствах я и сама решилась бы на убийство.

Наконец-то у меня в голове все встало на место, хотя для этого мне пришлось оказаться в охваченном огнем доме. Как бы то ни было, теперь я точно знала, что никогда и никому не расскажу правду о смерти Эдварда.

— Без тебя я не уйду, ба, — прошептала я едва слышно, но бабушка услышала меня.

Она поднялась и пошла вдоль объятого пламенем коридора. Не прошло и секунды, как ее седые волосы и шелковое кимоно вспыхнули и она превратилась в пылающий факел. В следующее мгновение она скрылась за стеной огня и дыма…

Я опустилась на пол и прижалась щекой к горячим, дымящимся доскам. Я ужасно, смертельно устала.

«Черт, — подумала я, — может, все это мне просто-напросто снится? Вот было бы хорошо, если бы это был сон». Спать мне хотелось, а вот думать и дышать — нет. Каждый вдох давался мне с огромным трудом, к тому же я вдыхала не воздух, а дым и после каждого вдоха начинала надрывно кашлять.

Я почувствовала, как доски пола прогибаются от чьих-то торопливых шагов, и поняла, что ко мне на выручку спешит Ноа — мой защитник, телохранитель, мой любовник. Он подхватил меня на руки, прижал и, спотыкаясь, побежал к выходу.

Как только Ноа вытащил меня из дома через кухонную дверь, огонь, который следовал за нами по пятам, стал хозяйничать на кухне. Там вспыхнули шторы, с треском, похожим на ружейный выстрел, вылетели стекла, и из оконных проемов стали вырываться злые желтые языки пламени.

Ноа уложил меня во дворе на снег и склонился надо мной, пытаясь определить тяжесть полученных мной ожогов. Я жадно ловила холодный воздух, стараясь облегчить боль в обожженных легких, и обводила слезящимися глазами двор. Эми и Райан находились от дома на безопасном расстоянии, а Винсент, как негодная забытая вещь, все еще валялся на крыльце, распластавшись на ступеньках.

А потом случилось невероятное: крыша и стены нашего дома лопнули, словно шкурка перезрелого апельсина, и все строение взлетело на воздух в ярчайшем огненном облаке.

«Газолин! — догадалась я. — У нас в погребе полно газолина и керосина. Это же настоящая пороховая бочка, а пожар — зажженный фитиль, который к ней поднесли!»

Дом на моих глазах беззвучно, как в очень старом черно-белом кино, распадался на части. Грохот я услышала секундой позже, когда постройка, которую приподнял взрыв, осела и обрушилась и во двор полетели горящие деревянные обломки, куски раскаленного стекла и металла и бог знает еще чего.