— Он мне об этом рассказал. Обыскав конюшню и ничего не обнаружив, он присел передохнуть на скамейку и сказал, что документ скорее всего находится у тебя.

— У меня? Он указал на меня?

— Да.

У меня от страха вспотели ладони.

— Он говорил тебе, что Райан заложил ферму? — спросила я, стараясь не выказывать свой испуг.

Ноа кивнул и с сочувствием посмотрел на меня.

— Мне искренне жаль, что твой брат так поступил, Бретт.

Мне, признаться, не очень хотелось развивать эту тему.

— Моя бабушка не желает об этом и слышать. Она уверена, что найдет завещание Эдварда. Она думает, что Райан унаследует деньги отца и выкупит закладную на ферму. Винсент же будет признан убийцей и арестован.

— Бретт, у Винсента есть пистолет.

— С чего ты взял?

— Я сам его видел. Он лежал в его пальто. Похоже, это «кольт» калибра девять миллиметров.

— Он угрожал тебе оружием? — спросила я.

— Вынимал при мне свою пушку и проверял обойму. Пистолет заряжен, Бретт. Винсент, конечно, стволом в меня не тыкал, но определенно хотел дать понять, что он вооружен.

Я почувствовала, что еще немного — и мне станет дурно. Овладев собой, я мрачным голосом произнесла:

— Не нравится мне все это. Ох как не нравится.

Я не знала, что делать. На минуту мне пришла в голову безумная мысль схватить свое ружье, ворваться к Винсенту и потребовать, чтобы он убирался из дома и шел ночевать на конюшню. Там было сравнительно тепло, и он бы не замерз. Этот план, однако, не учитывал главного: реакции Винсента. Вдруг он начал бы стрелять? Я одумалась и решила пока Винсента не трогать. Попытка вооруженного вмешательства с моей стороны могла принести куда больше вреда, чем пользы.

Ноа крепко обнял меня и прижал.

— Могу я остаться у тебя на ночь?

Я сразу же вспомнила об Эми. Она ни за что не простит меня, если застанет с Ноа в постели. Я покачала головой и прижалась щекой к его груди.

— У меня сегодня был трудный день…

— Нам необязательно заниматься чем-то таким… Просто я буду гораздо лучше себя чувствовать, если мы будем лежать в одной постели.

Про себя я усмехнулась: не могла себе представить, что мы с Ноа будем лежать бок о бок и ничем «таким» не заниматься. «Нет, это невозможно, — подумала я. — Уж слишком велико искушение».

— Сегодня я разговаривала с Эми…

— Ну и как все прошло?

— Не так уж плохо. Правда, сначала бабушка обвинила ее в воровстве, а она послала ее. Но потом нам с дочерью удалось серьезно поговорить. Разговор, в общем, получился.

Ноа нежно сжал мне плечи.

— Я хочу у тебя остаться. Со мной ты будешь в полной безопасности.

Я очень хотела, чтобы он остался. Впервые в жизни я испытывала страх при мысли, что мне предстоит провести ночь в доме, где я родилась. Сказала я, однако, другое:

— Все у меня будет хорошо, не волнуйся.

Ноа промолчал и лишь крепче обнял меня. Мне было с ним очень хорошо. Почему, интересно знать, мы начинаем вдруг доверять людям? Где истоки такого доверия? Трудно было понять, отчего это происходит, но Ноа был прав: в его объятиях я и вправду чувствовала себя в полной безопасности.

— Ноа, ты слишком хорош для простого смертного. Таких, как ты, не бывает, — промурлыкала я, тычась носом ему в шею.

— Тебе только кажется, — рассмеялся Ноа.

— Правда? Тогда скажи: какой твой худший недостаток? — спросила я.

Он усмехнулся, а потом коснулся моей щеки поцелуем.

— Если ты думаешь, что я тебе об этом скажу, то сильно ошибаешься.

Я шутливо оттолкнула его.

— Вот как? Но почему? Что ты скрываешь?

— Ничего, — негромко произнес он и снова попытался меня обнять.

— Нет, ты мне скажи…

Он вздохнул.

— Хорошо, скажу: я упрям как мул.

— Упрям? И это все?

— Тебе этого мало? Поверь, я могу быть просто несносным. Иногда для того, чтобы я изменил свое мнение, требуется взорвать у меня перед носом динамитную шашку. Да будет тебе известно, мое упрямство доводило до белого каления множество людей.

— А какое твое лучшее качество?

— Очень может быть, все то же упрямство. Уж если я подружусь с человеком, то буду стараться сохранить его дружбу любой ценой и вопреки всему. Какие бы ни были у него недостатки. В этом смысле я непоколебим, как скала.

— Ты был когда-нибудь женат?

— Нет, — ответил он, и в его глазах проступили печаль и горечь утраты.

— Кто она была? — тихо спросила я.

Он молчал очень долго. Но я все ждала, и при мысли о том, что его ответ может мне не понравиться или даже причинит боль, у меня сжималось сердце.

— Ее звали Софья, — произнес наконец Ноа.

— Красивое имя, — сказала я, ожидая продолжения.

— Она была испанка. Красивая. Длинные волосы, длинные ноги, глаза как два озера. Мы встречались три года, после того как я вернулся домой из колледжа. Софья была девушка упертая: вбила себе в голову, что станет писательницей, — и баста. Работала она не разгибаясь и к восемнадцати годам опубликовала в национальной антологии четыре стихотворения. Короче, она была умная и талантливая.

— Почему же ты на ней не женился? — спросила я.

Ноа откинулся на спинку дивана и начал свой рассказ:

— Я родился на ранчо, в полмили от ее. При всем том члены ее семьи всегда считали меня чужаком, гринго — так принято называть в тех краях пришлых американцев со светлой кожей и глазами. Ничего удивительного. Ее семейство проживало в нашей долине по меньшей мере четыреста лет. Все члены ее семьи, разумеется, были католиками. А я — нет. Ее братья не желали, чтобы она гуляла с гринго. Когда Софья сказала, что мы хотим пожениться, они решили подкараулить нас в городе на автомобильной стоянке. Думаю, им хотелось меня попугать, чтобы отвадить от сестры. Младшенький, однако, вошел в такой раж, что выхватил револьвер. Софья бросилась вперед и закрыла меня собой. Пуля угодила ей прямо в лоб, и она умерла на месте, даже не вскрикнула.

Мы повезли ее тело в госпиталь. Когда меня спросили, что случилось, я сказал о несчастном случае. И в полиции сказал то же самое, когда началось расследование. Мне не хотелось, чтобы парнишку засадили в тюрьму до конца его дней. Какой смысл был его подставлять? Эта семья и так пережила страшную трагедию.

— Что же случилось с этим парнем дальше? — спросила я, втайне надеясь, что этот не в меру горячий испанец получил воздаяние за свой ужасный поступок и попал-таки в тюрьму — не за это, так за другое.

— Он стал священником, — сказал Ноа. — Теперь у него приход в двадцати милях от ранчо. В городишке под названием Квеста.

— Интересно, была ли его семья благодарна тебе за то, что ты спас его от тюрьмы?

— Нет. В смерти Софьи члены семьи обвинили не его, а меня. Хотя я был на похоронах, на поминки меня не пригласили. Я продолжал оставаться для них чужаком.

Я наклонилась к Ноа и поцеловала его. Прикосновения его губ разожгли во мне страсть. Пламя страсти и вожделения, подобно жидкому огню, стало растекаться по моему телу. Миг — и я почувствовала, что у меня ослабли колени, а ноги сделались ватными. «А ведь я могла бы его полюбить», — неожиданно подумала я.

— Потом я встречался с другими женщинами, — сказал Ноа. — Но никогда не испытывал того, что чувствую сейчас, находясь рядом с тобой.

— И что же ты чувствуешь? — Мне хотелось, чтобы он попытался облечь свои чувства в слова.

— Сама знаешь что…

Я-то знала, но хотела, чтобы он сказал об этом сам. Если он испытывает то же, что и я, стало быть, я в своем чувстве не одинока.

— Думаю, я мог бы тебя полюбить, — сказал он.

Когда он привлек меня к себе, меня, как огнем, опалило снова.

— Я тоже, — произнесла я.

Поцелуй затянулся, и мы отпрянули друг от друга только для того, чтобы перевести дух. У меня кружилась голова, тряслись руки и ноги — как у девицы подросткового возраста, впервые поцеловавшейся с парнем на заднем сиденье машины. При этом я улыбалась — широко, что называется, до ушей.