Райан бросил взгляд на бабулю, которая в этот момент взбивала веничком яйца и избегала смотреть на кого-либо из нас.

— Я знал, что никакой автомобильной катастрофы не было. Я знал, что он бросил нас и убежал с Винсентом. По этой причине я предполагал, что он жив.

На душе у меня было мерзко. Мысль о том, что любовь, которую мои близкие демонстрировали по отношению ко мне всю мою жизнь, — такая же ложь, как сказочка об автомобильной катастрофе, не давала мне покоя. Почему они молчали? Думали, быть может, что я слишком деликатна или, наоборот, слишком тупа, чтобы правильно воспринять и оценить истину?

— Чья это была мысль — не говорить мне правду? — спросила я надтреснутым, каким-то чужим голосом. — Почему все-таки мне не сказали о том, что произошло?

— Все это было для нас слишком болезненно, Бретт, — произнес Райан. — Нам хотелось поскорее забыть про Эдварда. Когда отец приехал ко мне в школу, я тогда никому об этом не сказал — даже бабушке.

— Он не имел права приезжать в школу и ставить тебя в такое двусмысленное положение, — произнесла бабушка.

— Когда я увидел его, то испытал настоящий шок. Мне даже дышать в тот момент стало трудно. Но прошло несколько минут, я как-то примирился с его появлением, мы даже пожали друг другу руки и немного поговорили — так, о всякой ерунде: как дела? как живешь? Короче, задавали друг другу вопросы не очень хорошо знакомых людей при случайной встрече. Причем отец на некоторые мои вопросы прямого ответа не давал.

— Почему ты не сказал мне тогда об этом? — спросила бабушка у Райана. В ее голосе отозвались боль и страдание.

Я поморщилась, как от зубной боли: все это напоминало мне какую-то детскую игру.

— Как ты можешь предъявлять ему претензии, когда сама лгала мне на протяжении тридцати лет?

Бабушка только вскинула руки, и я поняла, что она опечалена до такой степени, что и говорить-то, в общем, не в состоянии. Мы — все трое — мучились и молчали.

— Он дал мне в тот день сто долларов, — наконец выдавил из себя Райан. — Я сказал что-то, что его рассмешило… тогда он достал бумажник и отсчитал мне пять двадцаток.

— А ты, значит, взял? Да как ты мог?! — Я сразу перешла на крик. Наверняка Винсент меня слышал, но мне было на это наплевать.

Райан продолжал говорить тихо и спокойно, но щеки его горели.

— Даже не знаю, как это вышло. Это были деньги, много денег — я таких никогда и в руках не держал. Мне тогда показалось, что они просто свалились на меня с неба. Это было вроде выигрыша в лотерею…

— Ты ведь с ним потом встречался, верно? — спросила я.

— Да, но тогда он уехал и даже не сказал, будем мы с ним видеться или нет. И вот после его отъезда эти деньги в буквальном смысле стали жечь мне карман. Мне стало ужасно стыдно. Я понял, что это своего рода взятка. Определенно, отец решил, что купил меня за сто долларов с потрохами и эта сотня свяжет нас с ним навсегда. Но я этого не хотел. Более того, я стал желать ему смерти. Я его возненавидел.

Хотя я гневалась на брата, мне было нетрудно представить, как он себя тогда чувствовал. Ему было несладко — выходило, что он продал всех нас за какую-то жалкую сотню. Если бы Дэн попытался в той же манере дать взятку Эми, чтобы, к примеру, заручиться ее благосклонностью и отвадить от меня, я сделала бы все, что в моих силах, чтобы он никогда больше не увидел дочь.

Райан между тем продолжал говорить:

— Я стал проматывать доставшиеся мне деньги — хотел от них побыстрее избавиться. Самые крутые парни нашего класса выстраивались в очередь, чтобы сходить со мной пообедать. В кафе я заказывал чуть ли не все меню, катал своих приятелей на такси и, избавляясь от очередной двадцатки, чувствовал, что на душе становится легче.

— Почему ты не сказал полицейским, что узнал тело? — спросила я. — Не кажется ли тебе, что это выглядит как минимум странно?

Райан вздохнул и отложил нож, которым крошил зелень. Он по-прежнему избегал смотреть мне в глаза.

— Даже и не знаю. Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что сделал обыкновенную глупость. Но тогда, увидев отца в пластиковом мешке, я испытал сильнейшее потрясение. Конечно, в полиции со временем дознаются о том, что это наш отец, но ты-то в тот момент ничего о его судьбе не знала. Я привык говорить о том, что он погиб, и был не в силах открыть тебе секрет перед лицом всех этих чужих людей.

— И часто он приезжал, чтобы с тобой повидаться? — спросила бабушка.

Райан перевел взгляд.

— Он объявлялся каждый год — раз или два, не чаще. И еще — он просил меня никому о его визитах не рассказывать.

— Он давал тебе деньги всякий раз, когда приезжал? — спросила я, не пытаясь скрыть горечь.

— Да, — последовал ответ.

— Это тогда ты начал играть? — спросила я, зная, что тем самым наношу по своим отношениям с братом сильнейший удар. Но иначе я не могла: окружавшая меня стена из тайн и секретов должна была быть разрушена.

Райан пожал плечами.

— Когда я видел его и брал у него деньги, меня начинало тошнить. Причем в прямом смысле. Как-то раз после его визита меня вырвало. У меня начались боли в желудке, и я, пока учился в школе высшей ступени, вечно таскал с собой болеутоляющие таблетки.

— Бедняжка, — сказала бабушка, — а я ни о чем таком даже не догадывалась.

Райан сухо улыбнулся.

— Ладно, все это уже в прошлом.

Он сжал бабушку в объятиях и прошептал ей на ухо — но так, чтобы я тоже слышала:

— Ты не волнуйся, все кончится хорошо.

— Надеюсь, ты прав, — сказала бабушка, прислонясь щекой к плечу Райана.

Я смотрела, как они сжимали друг друга в нежных родственных объятиях. Это напоминало мне актеров, разыгрывающих пьесу для одного-единственного зрителя — для меня.

— Иди к нам, Бретт, — произнес Райан. Бабушка тоже протянула руку.

— Прошу тебя, дорогая, — сказала она сладким голосом.

Они предлагали мне принять участие в этом трогательном празднике семейного единения, но я никак не могла забыть про ложь, которой они меня опутывали на протяжении тридцати лет. Я смотрела на них и не двигалась.

Зазвонил телефон, и праздник единения завершился. Райан и бабушка отпрянули друг от друга.

— Может, я возьму трубку? — подал голос из гостиной Винсент.

— Я сама возьму, — сухо ответила я и прошла через гостиную, где Винсент стоял у книжных полок, разглядывая от нечего делать альбом со старыми фотографиями. Меня это задело. — Это личное, — сказала я, проходя мимо, нырнула в коридор и подняла трубку.

На противоположном конце провода, прерываемый помехами, послышался голос Дэна:

— Это ты, Бретт?

— Да. Новости есть? Ждать нам в гости Фарнсуорта или нет? — Я говорила тихо, почти шепотом, — не хотела, чтобы меня слышал Винсент.

— Медицинский эксперт утверждает, что неизвестный, которого ты обнаружила на лесной тропинке, был убит во вторник, примерно между часом и тремя пополудни. Полиция будет всех вас допрашивать. Всем вам будут задавать вопросы — где вы были и что делали в это время. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Я все отлично понимаю, — сказала я. — Только мертвец уже известен. Один человек, разыскивающий его, приехал к нам вскоре после вашего отъезда. Он и сказал, кто этот погибший.

— Шутишь? И кто же он?

— Мой отец. Эдвард Мерси.

— Разве твой отец не умер?

— Да, мне всегда об этом говорили Райан и бабушка, но они лгали. Райан видел его несколько раз за последнее время, а бабушка всегда знала о том, что он жив. Брат сказал, что не хотел идентифицировать труп в моем присутствии.

— Не могу сказать, что это хорошая новость, — произнес Дэн.

— Мне она тоже не нравится, — сказала я. — Зато Фарнсуорту, уверена, наоборот.

— Постарайтесь составить себе алиби на вторник, желательно со свидетелями. Кстати, кто этот тип, который разыскивал умершего?

— Его любовник, Винсент Де Лука.

— Господи помилуй! Твой отец был геем?

— Очевидно.

— Я попробую проверить данные на этого самого Де Лука. Как, говоришь, его зовут — Винсент? Он все еще у вас?