Стать национальным героем не так уж трудно.

Иван Ратоборов стал им по двум причинам: во-первых, он никогда не носил с собой часов, во-вторых, он был сумасшедшим. Вот и все. Кроме того, он жил в картонной коробке, промышляя собиранием бутылок, окурков и хлебных корок. Но эти нюансы к его восхождению почти не относятся.

Он мог если не купить часы, то украсть. Так легко ударить бутылкой любого прохожего, а затем снять часы. Подобная авантюра проста, тем более для него: Ратоборов всегда ударял бутылкой, когда нечего было есть (двоих невзначай убил, но это тоже не касается будущего успеха). Однако он никогда не снимал часов. Ему нравилось жить без них. Ему нравилось ходить по улицам от рассвета до полуночи и спрашивать у прохожих «который час?»

Когда просьбу выполняли, Ратоборов говорил «пожалуйста» и шел дальше. Однако через полчаса беспокойство начинало томить: оно росло, закипало и становилось невыносимым. Тогда он тормозил нового прохожего, повторяя вопрос. Если время сообщали, он опять говорил «пожалуйста». А вот если не сообщали, то Ратоборов зверел. Он сразу бил человека ногами в живот, не дожидаясь от него извинений. Когда человек падал, он с победным криком вставал ему ногами на горло. Когда вокруг начинала собираться толпа, Ратоборов стремительно убегал… Так он прожил в безвестности около года.

Но однажды случился весенний день, когда он шел, не чувствуя земли под ногами и солнца над головой. Он гулял, тронутый ясным небом. Ах, думал он. Ох, думал он. Вашу мать, думал он. И еще о многом другом… (Он родился философом, почти Диогеном наших помоек. Он любил думать, лежа на дне коробки, но увы: люди в ответ смеялись и безжалостно травили его ментами.)

Так он шел по талому снегу и не знал, что сегодня дойдет до Истории лучшем смысле этого слова. Ведь разбить голову об асфальт — тоже означает попасть в историю… Но Ратоборова, как мы помним, ждало настоящее.

«Который час?» — привычно спросил он встречного. Тот промолчал. Иван начал злиться. «Который час?» — повторил он уже с угрозой. Встречный сохранял тишину. Встречный был памятником. Но Ивана, конечно, не интересовали такие мелочи. «Который час, сука?» — заорал он и плюнул в лицо молчаливому. Отсутствие ответа возбудило его.

«Тварь, хренопуп, мурлодер», — кричал он, сбивая в кровь кулаки о камень. «Тебе все можно, да, тебе все можно? — орал он. — А я тоже человек». Общение не заладилось. Пустобес! Ебелдос! Хренятник! Наш герой умел выражаться сильно и по-мужски. Шизомет оттурбаненный! Процессор! Дуровей! Ратоборов кричал, Ратоборов бесновался, Ратоборов выражал себя в слове, не ведая, что слово есть логос, а логос есть божество, а божество есть… Хренятник! Получил, да? Выпал в осадок? Утрись, сопельмейстер хренов. Однако пустобес стоял мужественно. Да ты жид эсэсовский! Подонок не реагировал. Да ты у нас комсомольский сыч! Мурлодер стоял каменно, щедро потчуя Ивана своим презрением. Хвостохер, помелюк, морковник, семичлен, параш немытый, гондурасаво отродье…

Сотворив десяток снежков из талого снега, Ратоборов закидал ими противника. Тот даже не матернулся. Тогда Ратоборов решил унизить его всерьез.

Невзирая на людей и погоду, он расстегнул ширинку, извлек на свет последнее достояние пролетариата и окатил ноги памятника струей своей прозрачной мочи. Довершив задумку, он отошел и посмотрел на содеянное. Красота…

Люди вокруг ругались. Люди восхищались. Люди плакали. Рыдали. Смеялись. Стояли как вкопанные. Бегали как оглашенные. Кто-то сошел с ума. Кто-то поумнел. Кого-то от увиденного стошнило. Таких, кстати, было много. Кто-то почему-то заблеял. Кто-то начал цитировать стихи. Кто-то принялся мастурбировать. Таких тоже объявилось немало. Двое зааплодировали. Тогда трое достали ножи, а один — старинный двуручный меч.

Кто-то решил, что он умрет от увиденного. И кто-то скончался. А кто-то решил, что от увиденного он воскреснет к настоящей и цветной жизни. И кто-то в самом деле воскрес. Так было. Все это случилось — с занесением в протокол. Туда попали все: и плакавшие, и хохотавшие, и блевавшие, и ножи доставшие. Ратоборов тоже не укрылся от протокола. Только он, в отличии от других, успел вовремя убежать, бросив людей вокруг опозоренного памятника.

Как известно, памятники простым людям не воздвигают. Как и все памятники, он напоминал о жизни великого человека. Даже не просто великого, а величайшего в этой стране. Об этом не первый год твердила официальная пропаганда…

…а назавтра страна и ее пропаганда разошлись во мнениях — грянула революция. Величайший человек был назван ублюдком, а верящих в него объявили в лучшем случае дураками. В худшем случае их радостно вешали вдоль аллей, а ночью деловито расстреливали в подвалах.

Покончив с режимом, народ бросился на поиск героев. Как обычно, их доставали из лагерей, награждая овациями и должностями.

В тот день Ратоборов далеко не ушел.

«Выползай, гнида!» — крикнул полковник Штольц. «Руки на голову, пидармот!» — добавил майор Зубило. С радостным свистом контрразведчики вынули Ивана из картонной коробки…

Его привезли на допрос к психологам. Он плакал и говорил, что больше не будет. Но психологи били его железным прутом и с усмешкой говорили: не верим. Он вставал перед лаконичными на колени, но психологи усмехались еще злее.

Он клялся папой, мамой и Богом. Ему ответили, что к Богу он опоздал — согласно последним данным, Господь дал дуба. А папу с мамой еще найдут, чтоб они ответили перед нацией. Не по закону, конечно, а по справедливости. И когда они ответят по справедливости, сын их не опознает. А если родителей не казнят, то хотя бы стерилизуют, чтобы у них не рождались такие дети.

К утру версия была проработана: подонок завербован с одним условием — он должен совершить ЭТО. Год назад он сменил личину, поселился в коробке и начал готовиться. Ожидание заняло долгое время, но профессионалы никогда не спешат… В условном месте его ждал сообщник с билетом и документами, но оперативность Конторы помешала ему уйти. Родину, как это и положено, предали не бесплатно. Сумма, ждавшая террориста за океаном, оскорбляла своими нулями.

Осталось поименно перечислить всю агентуру.

Ратоборова привязали к стулу. Один из психологов, печально улыбнувшись, вынул свой инструмент. Другой вонючей лентой заклеил Ратоборову рот. Перед арестованным положили исписанные листы и синюю шариковую ручку. Он показал на пальцах, что готов подписать, но его неправильно поняли…

Через пару часов психологи узнали, что стряслась революция. Ивану рассказали чуть позже. К тому времени он казался вменяемым и звонко хлопал глазами в ответ на благую весть. Героя ласково гладили по лохматому темечку, а затем с песнями и анекдотами увезли в загородный пансионат.

На третий день новой эры тираноборца встречали с музыкой. Торжественный вечер победителей хохотал, гремел и обливался шампанским. Простого паренька ожидало вручение чего-то правительственного. О чудо! Впервые красивые женщины были не прочь отдаться, впервые серьезные мужики не возражали напиться с ним. Ратоборов ходил между столиков, приветливо озираясь по сторонам, а усталые старички вскакивали с мест и трясли его большую ладонь. Рыжеволосая дама уже третий раз подряд пила с ним на брудершафт. Бледный юноша регулярно подходил подергать за галстук. «Я ваш имиджмейкер», — робко объяснял он. «Не верь, он просто педик», — шептала ему рыжеволосая, пытаясь поцеловать в губы. Ратоборов кокетливо уворачивался, рыжеволосая делала вид, что сердилась, томный юноша делал вид, что он имиджмейкер. Здорово, думал Иван. Рыжеволосая дама прижалась к его груди, не забывая попинывать томного. С отчаяния юноша встал на четвереньки и громко залаял. Все засмеялись. Затем из литровой чаши по кругу пили коньяк. Затем танцевали. Затем на сцене появилась вице-президентская харя. Затем Ратоборов отстранил рыжую и строго направился к мужику в малиновой курточке. Он был один такой малиновый, остальные-то в смокингах, — оригинальность выделяла его из толпы. «А который нынче час?» — жестко спросил Ратоборов, пристально глядя в глаза малиновой курточке. Мужичок отрывисто сказал, что не знает. Ну ты и хвостохер, сказал Ратоборов. Я министр финансов в народном правительстве, уточнил мужичок. Врешь ты все, пустобес. Параш ты немытый, ясно? Мужик упирался в него мутным взглядом. Министр финансов не верил, что молодой человек общается с ним. Ратоборов молча потянулся к своей ширинке. Малиновый сначала не понял. А потом заорал.