В назначенное время Гастон подъехал к цирку. И в ту же минуту из здания вышла красивая женщина в элегантном костюме, в шляпке, туфлях на шпильке, перчатках и с сумочкой в тон туфлям и перчаткам.
«Настоящая француженка», — сказал бы любой знаток женского шарма и кокетства. «Верно!» — ответил бы я, если бы не одна маленькая деталь: рядом с «француженкой», вместо крошки-болонки с бантиком на головке, на поводке вразвалку, не торопясь, шел тигр. Это была Маргарита Назарова со своим питомцем, женщина не только очаровательная, но и необыкновенно смелая и волевая.
Шофер с опаской посмотрел на тигра, перекрестился и сел за руль. Мы устроились на заднем сидении. Я слева, Маргарита справа, тигр между нами.
Несколько минут зверь сидел спокойно, разглядывая улицы Лилля, витрины магазинов, пытаясь, как мне показалось, читать вывески на непонятном языке. Скоро ему это наскучило, и он занялся изучением «иномарки». И тут у него возник, видимо, вопрос к водителю. Он по-дружески положил ему лапу на плечо. Машина завиляла из стороны в сторону. Любопытные журналисты, сопровождавшие нас от самого цирка, бросились врассыпную. Маргарита решительно пресекла его шалости. Дальше все шло нормально.
На студии нас встретили радушно, но настороженно: тигр, шагавший рядом с очаровательной женщиной, внушал страх.
Началась передача. Маргарита бойко, шутливо отвечала на вопросы ведущего.
— Как получилось, что вы, обаятельная и милая женщина, стали укротительницей самых страшных зверей?
— Помог опыт. Мужчине легче покориться милой и обаятельной. А тигр — тот же мужчина, но, пожалуй, чуть-чуть опаснее.
— Я слышал, что вы работаете вместе с мужем?
— Да. Мой муж, Константин Константиновский, наставник и дрессировщик, во время войны был танкистом и «усмирял» немецких «тигров», теперь мы вместе дрессируем уссурийских. (Муж Маргариты был храбрым воином. За битву на Курской дуге был награжден орденом Красного Знамени.)
Разговоры тигренку надоели. Он заскучал, а может, захотел поласкаться, маленький ведь еще, и провел лапкой по щеке Маргариты. К ужасу ведущего, переводчика и многочисленных телезрителей на её щеке появилась кровь.
Маргарита, не сказав ни слова, достала из сумочки зеркальце, салфетку. Промокнула сю кровь, провела кровеостанавливающим карандашом по царапине и попудрилась. Все это заняло не больше минуты. В студии за это время не было сказано ни слова. Зрители прилипли к экранам.
— Это что, ласка вашего питомца? — спросил опомнившийся от страха ведущий.
— Да, решил приласкать меня.
— А хуже бывает?
— Конечно!
— Л до каких пределов? Со смертельным исходом бывает?
— Тигр — дикий зверь. Он может убить лапой, снять скальп когтями, вцепиться в горло.
Ведущий притворно схватился за голову. Потом пожелал успеха, полного аншлага, и на этом передача закончилась.
Когда мы подъезжали к цирку, у кассы уже стояла большая очередь за билетами. Собравшиеся шумно приветствовали нас. Главным героем чувствовал себя Гастон. Он, как заправский артист, раскланивался на все стороны.
Я пригласил Гастона с женой и детьми на представление, вручил подарок и хотел с ним расплатиться, но он деньги не взял: слава дороже! А он стал очень знаменит!
Дуэль
На спектаклях наших танцевалытых коллективов, приезжавших во Францию, постоянными посетителями, восторженными и завистливыми одновременно, были влюблённые в балет друзья-соперники Серж Лифарь и маркиз де Куэвас, владелец и руководитель Интернационального балета.
Лифарь, в прошлом киевлянин, «открытый и взращенный» С.П. Дягилевым, начал карьеру танцовщика в его «Русском балете», в котором танцевали А. Павлова, Т. Карсавина, О. Хохлова, В. Нижинский. Балет существовал с 1911 года, и после смерти своего создателя в 1929 году распался. Тогда Лифарь поступил в балетную труппу Парижской оперы.
Во время Второй мировой войны Лифарь сотрудничал с немцами. Он, как рассказывали знающие его люди, показывал Гитлеру, во время пребывания последнего в Париже, Гранд-опера. И, видно, очень понравился немцам: они решили сделать его директором Одесского театра оперы и балета. Он даже съездил туда в период оккупации.
Французские патриоты не остались в долгу перед ним. «Высоко оценивая его заслуги перед гитлеровцами», приговорили к смертной казни. Но он сумел ее избежать. Какое-то время спустя Лифарь вновь оказался в балетной труппе Гранд-опера и скоро стал ее главным балетмейстером.
В пятидесятые годы Лифарь активно искал контакты с советским посольством, и с ним неоднократно встречался представитель ВОКСа Михаил Степанович. Сам Лифарь его, разумеется, не интересовал. Более того, встречаться с предателем было противно, но мы знали, что он получил богатое наследство от С.П. Дягилева и, как писала эмигрантская пресса, от Ф.И. Шаляпина: различные коллекции, древние рукописи, первые издания книг первопечатника Ивана Фёдорова. Однако переговоры о покупке этих раритетов окончились ничем. Более того, нам было известно, что некоторые из них он в это время продал американцам.
Регулярные, хоть и далеко не дружественные, контакты с Лифарем у сотрудников посольства начались с приезда в Париж осенью 1955 года Ансамбля Игоря Моисеева. В конце 1950-х годов он принимал на сцене Парижской оперы балет Большого театра и другие танцевальные коллективы нашей страны. В беседах с нами он восторженно говорил о мастерстве советских хореографов, танцовщиков, художников и музыкантов, а за глаза критиковал наш балет за консерватизм, архаичность декораций, незнание современного искусства.
Маркиз де Куэвас всеми силами старался доказать, что его балет в профессиональном плане находится на более высоком уровне, чем балет Парижской оперы. Возможно, что так и было, особенно в 1961 году, когда он приютил талантливого советского артиста-невозвращенца Рудольфа Нуриева, занявшего впоследствии пост главного балетмейстера Парижской оперы. На людях Лифарь и де Куэвас обнимались и целовались, а за глаза доброго слова друг о друге не сказали. Лифарь, назначенный на должность главного балетмейстера Парижской оперы декретом правительства, смотрел на маркиза как на дилетанта и иногда откровенно над ним издевался.
Маркиз, потомок древнего, как он говорил, французского рода, относился к Лифарю, «безродному» эмигранту, пренебрежительно и постоянно стремился подчеркнуть свою исключительность даже своим костюмом. Он в любую погоду носил цилиндр, пальто с пелериной покроя середины XIX века, узкие брюки, собранные в гармошку, ботинки с удлиненными носами, трость и перчатки.
Парижский бомонд с интересом следил за соперничеством «друзей». И однажды, после очередной размолвки, а было это во время какого-то светского раута, маркиз, считая себя оскорбленным, бросил Лифарю перчатку. Тот вызов принял.
Секунданты маркиза предложили драться на шпагах до первой крови. Лифарь согласился. Оставалось выбрать место для дуэли, что было не простым делом. Времена Атоса, когда дуэли были обычным явлением, прошли. В XX веке можно было драться только тайно, и все-таки это было небезопасно. После долгих поисков секунданты выбрали для «дуэли века» тихий уголок Булонского леса.
В назначенное время там собрались дуэлянты, секунданты, врачи и падкие на сенсации и на чужую кровь журналисты. Кроме того, то ли случайно, то ли кто-то донес, там же появилась и полиция. Хорошо, что дуэлянты еще не обнажили шпаги. Полиция ушла ни с чем, но мота вернуться, и место дуэли надо было сменить. И тут маркиз прыгнул в машину и помчался в свое родовое поместье. За ним Лифарь и все остальные. И там дуэль состоялась «в абсолютной тайне, — как писала пресса, — всего лишь… при сотне журналистов».
По команде секундантов противники сошлись, и началось сражение на шпагах по всем правилам театрального искусства. В конце девятой минуты маркиз нанес Лифарю скользящий удар по правой руке. На его белой кружевной рубашке, специально взятой, как говорили его недоброжелатели, в театральном гардеробе, появилась кровь. Маркиз, увидев ее, отбросил в сторону шпагу и с рыданиями бросился на грудь Лифарю. Они обнялись. Теперь рыдали оба, и по рубашке маркиза из-под правой руки Лифаря расползалось кровавое пятно. Около дуэлянтов суетились врачи. Одни перевязывали руку Лифаря, другие делали уколы продолжавшему рыдать маркизу.
