Седьмой встряхнул оцепенение. Собрав крупицы знаний, он попытался сложить цельную картину. Похоже, его теория неверна. Или Кивир пытается запутать…
Стоп, стоп. Мыслить надо последовательно.
Получается, что колесо Сансары — хрень собачья. Как и говорил Тысяча-Лиц. Как говорил Кумакан. А он, дурак, не поверил им. Первый — явное доказательство ошибочности его теории.
Но что получается тогда? Как объяснить появление его копий на человеке-дереве? Двойники выскочили из других миров? Первый говорил что-то про зомби…
— Не молчи, — сказал Тропов. — А то я начинаю думать, что ты хочешь меня сожрать.
— Да вот пытаюсь мысленно объяснить происходящее, но кусочки мозаики не складываются. Ничего не понимаю. Совершенно ничего.
— Ты тоже не веришь в происходящее? Не веришь, что эти монстры существуют по-настоящему? Почему-то мне до сих пор кажется, что я сплю.
— Я запутался, Сергей, — Седьмой опустил глаза и уставился на свои руки.
Тропов засмеялся.
— Что смешного? — спросил Седьмой.
— Меня уже лет сто, наверное, никто не звал по имени. В последний раз меня так называла одна милая девочка.
— Она умерла?
— Да.
— Прости.
— Ничего. Всё нормально. Слушай, ничего страшного, что мы тут сидим и болтаем, а за нами гонится орда двуногих хряков?
— Ты их слышишь? — вопросом на вопрос ответил Седьмой.
— Нет.
— Вот ты и ответил на свой вопрос. Я думаю, у нас есть время на небольшой отдых. Возможно, тварей перебил Кумакан. Но не стоит обольщаться.
— А Кумакан — этот тот жирдяй без руки? По его же кишкам я забрался на верхнюю ветвь?
— Да, — сказал Седьмой.
Он попытался вспомнить слова Тысячи-Лиц, но ничего не получилось.
Седьмой чувствовал: он упускает что-то. Связь между ним и Первым есть. Но вот какая? Только внешнее сходство? Ответ должен быть очевидным…
— Сколько лет тебе было, когда мир покатился к чертям собачьим? — спросил Седьмой.
— В смысле? Когда появились зомбаки? Да недавно совсем. Месяцев пять назад началась вся эта херня с мертвяками.
Мотылек, пролетев вокруг головы Первого, сел на его плечо. Голубоватого свечения хватило, чтобы лучше разглядеть Сергея: щеки впали, под глазами синяки, лицо бледное. Шрам на щеке не украшал Тропова, а наоборот — придавал внешности нечто пугающее.
— А сколько тебе лет? — спросил Седьмой.
— Это допрос, что ли? Мы сидим на чертовом дереве, а ты спрашиваешь меня про возраст!
— Прости. Я не хотел…
— Это я должен задавать вопросы!
Седьмой вскинул руки. Испачканные в крови и гное, с налипшими ошметками кожи, они заметно дрожали.
— Хорошо-хорошо, — промямлил Седьмой. Голос у него оказался жалким и потерянным. — Можешь спрашивать у меня, о чем хочешь.
Первый почесал щеку; многодневная щетина зашуршала под его пальцами, словно наждачная бумага. Седьмой поймал себя на мысли, что не доверяет Тропову. Чувствовалось в Сергее нечто ущербное.
— Как тебя звать-то? — спросил Первый.
— Седьмой.
— К черту эти погоняла. Как тебя зовут по-настоящему?
— Седьмой. Я всегда был Седьмым. Это моё имя.
— Охеренное имечко у тебя. — Первый облизал губы. — Где мы находимся?
— В пирамиде. Хотя я не уверен до конца.
— А чего надо этому Кивиру?
— Не знаю, — сказал Седьмой. — Кумакан говорил, что Кивир — собиратель ответов. Но что конкретно хочет кукла — не знаю.
— Кукла? Разве Кивир не мальчик?
— Уродец может принимать разные формы.
— Фигово, — сказал Первый. Произнеся это слово, он сплюнул с костяного отростка.
Пахнуло сильным запахом горящего дерева.
— Чувствуешь? — встрепенулся Тропов.
Седьмой кивнул.
— Смотри, — сказал он и показал пальцем в чернильную темноту, раскинувшуюся под костяным отростком.
Пятый
Горизонт полыхал желтыми молниями. Однако грома Пятый не слышал. Он заворожено смотрел на молнии и думал о том, как невероятно быстро менялась его жизнь. Казалось, еще недавно у него была жена, дочка. А затем в одночасье он потерял семью. Он превратился в зомби, живущего на помойке и питающегося расплавленными куклами.
За ним гнались твари, любящие слушать на своих граммофонах «Темную ночь». Существа хотели одного: содрать с бедняги-мертвяка кожу. Он — тогда еще Дохляк! — сумел вылечиться. Сердце забилось, кровь заструилась по сосудам, и появилась надежда спасти дочку. Он — уже Николай — нашел Машу, вырвался из Города. Попал в свой мир, в свою квартиру. И часа не прошло, как дочку украли. А мальчик с восковой кожей попытался объяснить, что мир, в котором, он, Николай, существовал — ненастоящий, вымышленный.
Пятый закрыл глаза и тяжело вздохнул. Чертова карусель, а не жизнь. Теперь он вместе с убийцей своей жены сидит в огромной дыре на животе великана. Вместо рта — мушиный хоботок, вместо сердца — камень. Без надежды на спасение. Без надежды найти дочь.
Пятый тяжело вздохнул.
После того, как он и старик забрались в дыру на животе великана, гигант поднялся и двинулся к человеческому морю. Коля стиснул зубы, сжался и приготовился услышать, как массивные ноги колосса будут ломать кости мертвецов. Однако обошлось. Подобно Иисусу, идущему по воде, великан шел по трупам и по морю крови.
Пятому казалось, что прошло много часов с того времени, как он бросил последний взгляд на ряды архаровцев. Но солнце висело в зените, и поэтому он мог ошибаться в своих ощущениях. Возможно, прошло десять минут, как гигант шел по мертвякам. Или десятилетия. Или год. Или эпохи. Или секунды.
Ни в чем нельзя быть уверенным.
Пятый взглянул на старика. Выглядел сосед скверно: лицо распухло, грудь часто-часто поднималась и опускалась, руки дрожали.
Не помер бы.
Хотя… Помрет старик — и еще одной тварью станет меньше в мире.
В спину ударил сильный порыв ветра. Затем раздался громоподобный рев. Пятый обернулся и замер.
Перед ним возвышался гигантский монстр. Великан с дырой в животе смотрелся жалкой букашкой по сравнению с чудищем. Пятый поразился тому, как проглядел такого урода.
Из сутулой спины монстра торчали кирпичные многоэтажки, фонарные столбы и деревянные домики.
По шее, рукам и ногам змеились, словно вены, асфальтовые дороги. На груди чудища росли ёлки, березы и дубы. При каждом вздохе деревья приходили в движение, некоторые, скрипя, ломались, падали на море человеческих тел, где их и затягивала кровавая пучина. Монстр походил на человека внешним видом: длинный нос, толстые губы, огромные рыбьи глаза, две толстых руки, две ноги. И как великан с дырой чудище тащилось по поверхности моря.
Но что больше всего удивило Пятого — это то, что на спине урода кто-то жил! Горели окна многоэтажек, из труб деревянных домов валил густой черный дым, а по асфальтовым дорожкам разъезжали невероятной конструкции машины. Пренебрегая всеми законами физики, люди — скорее существа, похожие на людей — двигались по спине монстра.
Невероятно!
Пятый хотел было закричать, чтобы привлечь внимание людей, но из хоботка вырвались лишь нечленораздельные, скрипучие звуки.
«Эй! Я тут! Посмотрите на меня! Пожалуйста!»
Всё бестолку.
Старик, облокотившись спиной о мясную стенку великана, засмеялся. Из его губ потекла вязкая, черная жидкость, похожая на нефть.
Коля ощутил боль в руках, и только через мгновение понял, что ногти впились в ладони, так сильно он сжал кулаки. Клокочущая злоба вырвалась из груди, проникая в каждую клеточку тела. Перед глазами заплясали кровавые круги.
Нет!
Терпи.
Только с огромным трудом удалось подавить ярость.
Старик своё получит. Но позже…
Город-монстр издал страшный звериный рёв. Он повел пастью, выплевывая белесые комки. По огромному телу прокатилась волна дрожи: зашелестели листьями деревья, один из кирпичных домиков с грохотом обвалился, раздались крики людей. Немигающие глаза города-монстра посмотрели на Пятого со свирепой жадностью.