Дурак. Дебил. Умалишенный. Кретин. Идиот. Вот кем он являлся.

Ему были нужны лишь куклы. Нужны, чтобы кожа переставала сползать и плохо пахнуть.

Тяжесть в животе прошла. Похоже, наелся.

Дохляк подошел к окну.

Дома-муравейники, «архаровцы»-затейники и зайки-бояки. Зайки-бояки — те, кто тоже прятался в городе как и он.

Надо было спешить. Мертвяк поднял с пола грязную дырявую футболку, обмотал ею больную руку.

Куда идти? Какой дом выбрать? Удастся ли выжить? А может, вообще стоило свалить из Города?

Было не страшно. Не грустно. Не больно. Лишь очень холодно.

Страшно заболела голова. Дохляк на секунду закрыл глаза, а когда открыл все краски у окружающего мира поблекли. Белое, серое, черное. С вариациями.

Хлоп-хлоп.

И всё вновь стало разноцветным.

Чем выше здание, тем легче натолкнуться на такого, как он — живого мертвеца. Дохляк поражался глупости ему подобных. Наверняка поражались и «архаровцы». Первым делом твари расчищали многоэтажки. Дохляк же искал неприметное логово. Необычное логово.

Солнце клонилось к закату.

Дохляк сидел на скамейке напротив своего дома. Специально не прятался — хотел, чтобы «архаровцы» его заметили.

Он боялся и не боялся одновременно. Пугала мысль о поиске нового места, пугала обмотанная рука, но — не «архаровцы». Хотя внутренний подленький голосок нашептывал о новом жилище. Инстинкт самосохранения не затухал. Дохляк не хотел его слушать.

Живой мертвец поднялся со скамейки и направился к своему подъезду, но переступить через порог не решился — смотрел, как ползал жучок по ржавой трубе.

Жучок-паучок.

Он шевелил усиками и лапками. Хитиновая спинка поблескивала на свету, переливалась всеми цветами радуги.

Дохляк знал, что похож на эту букашку. Некто-самый-главный наверняка также смотрел на него и радовался его слабости — ведь в любой момент можно раздавить неугодного таракана.

Зачем «архаровцы» сохранили ему жизнь? И означали ли это, что они его больше не тронут?

Не тронут жучка-паучка.

Дохляк оглянулся.

Никого.

Некая сила не пускала его в дом. Сила из прошлого.

Дохляк попытался испугаться. Он хотел стать зайкой-боякой, а не жучком-паучком.

Мертвяк отвернулся от насекомого и пошел в сторону магазина.

Пошел медленно, нарочито наслаждаясь каждым шагом. Он пытался любоваться красотой увядающего дня. Жаль, птички не пели.

За поворотом, ведущим на рынок, мертвяк заметил «архаровца».

Монстр сидел на корточках и возился с граммофоном[1]. Со спины тварь могла показаться человеком. Одежда была безупречно чиста и пахла абрикосовыми духами (если подойти к чудовищу поближе, то запах парфюма сменится запахом гнили). Все пальцы покрывали черные волоски, и даже на ладонях виднелась поросль. Но если посмотреть в лицо…

Монстр обернулся и взглянул на Дохляка.

Дохляк не прятался.

Не хотел. Устал.

«Архаровец», казалось, целую вечность не сводил с него взгляд. Хоботок твари подрагивал, из глаз стекала сине-зеленая слизь.

Наверное, монстр удивился его наглости.

«Архаровец» отвернулся от него. Дохляк никак не ожидал подобной реакции.

Все страньше и страньше.

Дохляк пошел дальше к магазину, часто оборачиваясь в сторону монстра.

Тысячу раз он видел как «архаровцы» — все быстрые и непоколебимые, — раздирают живых мертвецов. Никогда не забудет, как из глаз некоторых тварей выходила жирная зеленая слизь, что казалось, будто на них очки. Никогда он не забудет, как трещит кожа, когда ее разрывают. Не забудет, как гудят твари, как наслаждаются мучениями жертвы.

Твари красивы в своей жестокости.

Дохляк зашел в магазин. Возле стойки кассира валялись банки из-под кока-колы и пакетики с чипсами. На двери, ведущей в подсобку, красовалось кровавое пятно сантиметров десять в диаметре. Самое интересное, что не было подтеков.

Мертвяк закрыл глаза и представил, что будто бы в магазине есть люди, что запах пыли сменился запахом свежих фруктов. Всего лишь на мгновение. Всего лишь…

Дохляку показалось, что вот-вот он вернется в то время, когда не гнил заживо.

Жизнь несправедливая штука.

Бог не любит людей.

Поправка: не любил.

Дохляк старался не думать о плохом. Зло притянется само собой. Главное: не терять веру.

Упала с прилавка бутылка пива. Упала, но не разбилась — покатилась в его сторону.

В горле запершило, но он понял, что не может выпить пива: скорее всего, вырвет.

Хотя в прошлой жизни он не любил алкоголь, отдал бы обе руки, чтобы вновь насладиться вкусом спиртного напитка.

Или энергетика.

Или лимонада.

Или кваса.

Или воды.

Хоть чего-нибудь.

Взгляд вновь зацепился за подсобку.

Дохляк огляделся.

Раз «архаровцы» больше не гонялись за ним, то можно жить в магазине. И к черту, что в двух шагах находится логово тварей. Необходимо поселиться назло им. Назло себе.

Больная рука заныла. Словно говорила: «архаровцы» убьют всех.

Наплевать.

Он и так уже мертв.

Наплевать.

В голове гудело, трудно было связывать мысли.

Дохляк нахмурился.

Он хотел, чтобы колокольчик памяти больше не работал.

Хотел, чтобы «архаровцы» вырвали язычок колокольчика.

Мертвяк сел на пол. Грязные разводы на стендах, пятно на двери подсобки сбивали с мысли.

Ворвались воспоминания из прошлой жизни. Жена в коротком голубом платье. Дочь играется в песочнице.

Повторить.

Жена готовит мясные рулеты у плиты. Дочь рисует за столом зайцев.

Просто жена. Просто дочь. Дохляк не помнил имен, но отчетливо видел лица. Второй раз за день захотелось плакать.

Всякий раз, когда в голове начинался хаос, Дохляк сжимал кулаки до боли.

Нестерпимо жить в Городе, но выхода из него нет. Можно себя утешать, что вот сейчас соберешь куклы и свалишь из проклятого зомби-муравейника, однако уйти не удастся. Три шага от Города — и снова в нем.

Дохляк знал. Дохляк пробовал. Поэтому оставалось только мириться с этим знанием. Но всё было не так уж и плохо: он нашел новое жилище.

Назло «архаровцам».

Боль пульсировала в правом плече синхронно с громовыми ударами сердца. Сергей посмотрел на небо, стараясь не обращать внимания на тупую резь в руке. Звезды казались такими близкими, такими доступными. Они завораживали и гипнотизировали.

Тропов облокотился спиной к вязу.

Было тихо и спокойно.

А ведь еще минуту назад…

Он и Таня не успели добраться до поселка, поэтому решили подождать, пока солнечные лучи не разгонят тьму.

По правую сторону от него сначала зашелестело, а потом зачмокало — это Таня что-то ела.

— Как ты можешь есть после всего, что произошло? — спросил Сергей.

— Ты бы лучше спросил, как я могу есть, когда в двух шагах лежит труп.

Тропов не ответил. Как назло проснулся подленький внутренний голосок и начал пилить его за нерасторопность, глупость, невнимательность, невезение. Сергей старался не воспринимать его всерьез, но получалось плохо.

Послышалось щелканье и треск сухих веток. Сергей проглотил вязкую слюну и сильнее прижался к вязу. Вот не было уверенности, что зомби в темноте плохо видели.

Воздух из сырого стал затхлым, тяжелым, как гиря. Тропов поежился. Если бы он и Таня двинулись в ночь, то они бы шли как в жидком киселе, липком, забивающем дыхание. Может быть, наткнулись на мертвяка…

— Страшно, — призналась девчонка.

— Мне тоже немного.

— Как думаешь, где еще могут быть мертвяки?

— Не знаю. В поселке должны быть. В лесу.

— А в темноте они видят? — спросила Таня.

— Не знаю.

— А Бурой конец?

— Не знаю! — вскрикнул Сергей.

И опять замолчали.

Деревья, казалось, увеличивались в размерах. Отвлечешься на секунду от какой-нибудь ели, а потом глянешь на нее — и выше, и чернее стала. И заснуть-то не получалось: вдруг мертвяк вылезет из кустов.