— Ты проводник? — спросил Седьмой. Голос был холоден и тверд. То, что нужно.

Толстяк посмотрел на Седьмого. У него оказался осмысленный взгляд — умный, растерянный и невинный.

— Я проводник, — сказал толстяк высоким и приятным голосом. — Ты принес лицо?

— Да.

— Дай мне его.

Седьмой бросил вырезанную плоть под ноги жирдяю. Тот молча поднял кожу и стал тщательно рассматривать её.

— Это плохое лицо, — сказал проводник. — Взгляни сам! Носа нет. Где он?

— Какая разница? — спросил Седьмой. Весь этот хреновый театр порядком надоел ему.

— Идиот! — воскликнул толстяк. — От этого лица зависит дойдешь ли ты до Кивира или нет. В Поле Желаний тебя могут раскусить. Неужели Тысяча-лиц не объяснил ничего? Как же можно так относится к коже, глупый?! Мое сердце разрывается от боли при виде того, что ты сделал. Я не хочу больше быть проводником. Не хочу!

Седьмой нахмурился. Голова идет кругом от новых слов. Этот жирдяй так говорит об оторванной коже, словно ему каждый день кто-нибудь приносить её.

— Подожди, — прервал Седьмой словесный поток проводника. — Я ничего не понимаю. Я не сдвинусь с места, пока ты не ответишь на вопросы. А их у меня скопилось предостаточно.

Толстяк утопил лицо в ладонях. Пот крупными каплями скатывался по лысой, как колено, голове.

— Я постараюсь ответить на те вопросы, на которые знаю ответы, — промямлил проводник. — Но учти: мы тратим твое время.

Седьмой не поверил своим ушам. Наконец-то хоть кто-то объяснит происходящее. Он подошел ближе к толстяку, присел, чтобы лица оказались на одинаковом уровне. В ноздри ударил запах скисшего молока. Несмотря на обстановку, проводник показался добрым.

— Где я нахожусь? — спросил Седьмой.

— В моей пирамиде, — голос лился какой-то вязкой, обволакивающей волной.

— Ты её построил?

— Разумеется, нет, — возмутился толстяк. — Её построили мои рабы.

— То есть ты здесь самый главный?

— Нет.

— Кивир главный?

— Нет.

Седьмой опешил. Как-то все странно и непонятно. Надо задать такой вопрос, который бы смог поставить толстяка в тупик.

— Ты человек? — спросил Седьмой. — В пирамиде вообще есть люди? Ты можешь сказать больше двух слов?

Толстяк убрал ладони с лица. Его нижняя губа дергалась, глаза бегали по факелам, словно прося помощи. Не походил он на хозяина пирамиды: такой жалкий, такой беспомощный из-за своей полноты.

Седьмой крепче сжал рукоятку ножа. Можно будет попробовать силой выбить ответы, если проводник заупрямится…

— В пирамиде нет живых людей, — прошептал жирдяй, слегка покачиваясь в такт словам. — Она построена для поисков ответов. Любая душа вольна получить здесь свободу. Грубо говоря, неупокоенные мертвецы собираются в пирамиде и становятся независимыми от этого мира. Взамен они отдают свои воспоминания, знания и чувства. Кивир — собиратель ответов. Он тот, кто первым порожден Всплеском.

— Все равно непонятно, — сказал Седьмой. — Что значит «становятся независимыми от мира»? Перерождаются? Как ты объяснишь существование круга Сансары? По моим исследованиям получается, что любая жизнь перерождается. Семь раз уже всё начиналось с начала. Я седьмое воплощение себя.

Жирдяй растянул губы в улыбке. Он с минуту смотрел в глаза Седьмому, а потом засмеялся.

— Глупец, нет никакого круга Сансары! Нет никаких перерождений. Все намного проще.

— Так объясни же! — крикнул Седьмой. — Хватит водить меня за нос. Я уже ничего не понимаю. Дневник не может врать. Я все проверил, расчеты совпали. Мне практически удалось разгадать тайну Всплеска.

Толстяк коснулся плеча Седьмого. Его рука была холодной и липкой от пота.

— В этом и суть. Ты можешь найти тысячу, миллион объяснений Всплеску, но ни один из них не будет правильным. Всплеск нельзя объяснить человеческой логикой. Отбрось все свои мысли. Просто смотри.

— Это глупо, — сказал Седьмой. Разговор его порядком утомил. Он хотел спрятаться в каком-нибудь тихом местечке и обдумать все.

— Вовсе нет, — смеясь, сказал толстяк. — Ты должен добраться до Кивира. В сердце пирамиды откроются тайны.

— Но ты же сам говоришь, что Кивир собирает ответы, — не унимался Седьмой. — И при этом сказал, что Всплеск не объяснить. Что мне нужно всего лишь смотреть.

— Я простой проводник, мертвый человек. Может, в моих словах и есть ошибки, но они от того, что приходится объяснять словами. Мой самый главный тебе совет: не пытайся осознать увиденное. Прими всё так, как оно есть. Будь терпеливым. Тайна откроется, но позже.

Седьмой недовольно хмыкнул. Появилась шальная мысль подтолкнуть толстяка к ответам с помощью ножа. Однако проводник не казался испуганным.

— А теперь сделай то, что я тебя попрошу, — сказал жирдяй. — И сделай это без разговоров. У меня уже болит язык от болтовни. В общем, так: сейчас ты вспорешь мне живот и залезешь в него. Я начну зашиваться. И как сделаю иглой последнюю затяжку, ты поплывешь по реке Боли. После того, как ты доберешься до нижнего яруса пирамиды, пойдешь по коридору. В конце коридора я буду ждать тебя. Я не смогу с тобой разговаривать, но, думаю, ты не расстроишься. И умоляю тебя: ты должен следовать за мной.

Седьмой остолбенел.

Что сделать? Не ослышался ли он?

— А куда девать вырезанное лицо? — спросил Седьмой.

— Этот кусок плоти станет твоим временным лицо. Мы должны будем обмануть людей-свиней и Легион.

— Бред.

Толстяк улыбнулся.

— Тысяча-лиц еще поможет тебе, — прошептал он. — Вы увидитесь на нижнем ярусе. А теперь пора заняться делом. Время уходит.

У Седьмого было много вопросов, но жирдяй больше ничего не сказал. Проводник помял в руках вырезанное лицо, затем приложил его к лицу Седьмого и начал тихо петь. Из глаз толстяка вспыхнул свет, огненные ленты заплясали по потолку. В комнате возникли существа, однако определить их вид было невозможно. Они то появлялись в коконе света, то превращались в огненные конфетти. Существа бесновались и кружились вокруг Седьмого.

Огненные ленты закрутились вокруг толстяка, обжигая его кожу. На пузе проводника вздулись широкие волдыри. Внутри них появились белесые червяки, излучающие холодно-пепельный свет. В комнате все грохотало и взрывалось. Казалось, сам воздух приобрел цвет.

Жирдяй вскрикнул. Пот из него буквально хлынул во все стороны. Те капли, что попадали на пол, шипели и превращались в уродливых худых существ: глаза-булавки, скрюченные лапы, длинные ногти, широкие лягушачьи рты, мокрые от крови языки-змеи.

Седьмой хотел бы закрыть глаза, но у него больше не было век. Толстяк держал вырезанную кожу на его лице и громко неразборчиво кричал.

Поскорее бы все это закончилось, подумал Седьмой. Может, его опять обманывают? Сложно поверить, что ходы в пирамиде никак не связаны. Думай, тупая голова! Он прошел через арку и оказался в коридоре, который вывел его к этой комнате. Других коридоров или дверей больше нет. А если есть потайной ход? Где он может быть?

— Делай же свое дело! — закричал толстяк.

И Седьмой сделал.

Он без сожаления воткнул нож в живот проводнику и повел лезвие к паху. Мышцы его напряглись, на шее вздулись жилы. Из пуза толстяка вывались кишки и полилась зелено-желтая жидкость.

— Меня зовут Кумакан, — прошептал жирдяй. — Запомни: Кумакан. А теперь — лезь.

Седьмой бросил нож и без раздумий нырнул во вспоротый живот. Мгновение — и по телу прошла волна холода. Ноги и руки увязли в чем-то склизком и зловонном.

Еще мгновение — и Седьмого полностью засосало в чрево толстяка.

Николай не мог решиться переступить через порог без Маши. Мысли метались, как крысы, запертые в клетке. Вдруг он окажется на той стороне и вернуться к дочке не получится? Нельзя её вновь потерять. Воображение во всех деталях рисовало, как Машу хватает какая-нибудь тварь из подъезда, запускает когти в её мягкую кожу…

Нет! Необходимо выкинуть эти мысли из головы!