Бросает в жар.
Тук-тук-тук. Это сердце стучит.
Крутит живот. Господи! Как же хочется есть.
Боль в ноге проходит.
Тук-тук-тук.
Все сложнее мыслить. Приходит понимание, что туда, куда они спускаются, он не сможет жить.
Тук-тук-тук.
Коле все равно. Лишь бы спасти дочь.
Тук. Мысли застывают. Тук. Время застывает. Тук. Прежнего мира больше нет.
Когда сердце Коли отбивает последний удар, лестница выводит к стеклянной двери, за которой можно разглядеть перрон станции метро…
Чьи-то теплые пальцы коснулись его лба. По телу пробежала легкая дрожь. Там, где нежные-нежные пальчики дотрагивались до кожи, оставалось приятное покалывание. Этот кто-то нагнулся к нему, щеку обожгло горячее дыхание. Николай открыл глаза. Зрение не сразу сфокусировалось, поэтому несколько секунд он вглядывался в размытые силуэты — буйство ярких клякс.
— Папа? — Одно слово заставило сердце биться с бешеной скоростью. Одно слово подобно электрическому разряду приказало телу: «дрожи!»
Николай приподнял голову и всмотрелся в горящую кляксу перед собой. Но вот зрение вернулось, и он не поверил собственным глазам. Перед ним на коленях сидела Маша. Его Маша. Он узнал эти тонкие шершавые губы, этот прямой Алёнин нос, этот острый подбородок с ямочкой. Узнал бездонные голубые глаза, в которые можно смотреть бесконечно. Узнал всю её без остатка. Он пытался найти в Маше хоть какой-нибудь изъян, но ничего, к счастью, не заметил. Перед ним сидела живая дочь.
От левой руки Николая исходил зеленый яркий свет, который, смешиваясь с белым светом, идущим от Маши, заставлял дрожать пространство вокруг них.
— Папа. — Голос дочери задрожал. Из глаз брызнули слезы. Маша обняла его голову так сильно, что хрустнула шея.
Николай всхлипнул и прижал к себе дочь. Он жадно всасывал воздух, чтобы насладиться запахом тела Маши.
— Это я, — сказал он и поразился тому, с какой легкостью мог говорить. — Это я…
— Тебя не было так долго!
— Пришлось немного задержаться… там, наверху.
— Ты же больше не оставишь меня одну?
— Не оставлю.
— Обещаешь? — спросила Маша.
— Обещаю.
— Я бы умерла, если бы ты не вернулся.
— Я не могу бросить свою лапушку.
— Ты же точно никуда не пойдешь?
— Точно.
Николай поднялся, прижал к груди Машу. Дочка обхватила его шею руками. Её маленькое тельце дрожало от рыданий, а он, чтобы хоть немного успокоить её, целовал в щеку. Воздух вибрировал в горле, предвещая слезы. Однако Николай приложил все силы, что не захныкать. Всё хорошо. Всё просто прекрасно. Еще несколько дней назад он и подумать не мог, что вновь увидит дочь.
Николай огляделся. Из-за света, исходившего от него и Маши, пространство изгибалось и скручивалось. Перрон станции метро походил скорее на королевство кривых зеркал. Потолок на глазах менял высоту, из-за чего каменные колонны то удлинялись, то укорачивались.
Куда идти? Обратно в Город, пухнущий от живых мертвяков и «архаровцев»? Или вперед? В надежде найти стеклянную дверь, за которой находится лестница, ведущая в квартиру. Николай нахмурился. Пожалуй, стоит попробовать найти дверь.
Воздух грозно зашипел, словно некто включил газовую колонку на полную мощность. Исходивший от Николая и Маши свет, пренебрегая законами физики, закручивался возле колонн в маленькие вихри. То и дело по стволам вихрей плясали миниатюрные молнии. В ноздри бил запах горящей плоти.
Стиснув челюсть, Николай сделал шаг вперед. Удивительно: некая сила даже подтолкнула его в спину. Он положил на детскую голову широкую ладонь и тихо сказал:
— Не бойся.
Маша лишь крепче обняла его.
Николай старался не смотреть по сторонам. Все внимание было направлено на то, чтобы идти по перрону прямо и пытаться не замечать вихри. Он взывал к Алёне, но голос жены молчал.
— Папа, смотри! — крикнула Маша и показала пальцем в сторону железной дороги.
Из высокой платформы торчали десятки лысых голов. Черные глаза неотрывно смотрели на Николая и Машу. Надбровные дуги готическими арками выступали наружу, ото лбов до затылков тянулись жилки, похожие на отъевшихся белых червей. Серая кожа тварей лоснилась то ли от пота, то ли от сырости, царившей под землей.
— Закрой глазки, — шепотом сказал Николай.
«И сам не смотри на них, — мысленно приказал он сам себе. — Пока не лезут — и хорошо».
Впереди замаячила стеклянная дверь. До нее было шагов двадцать, но чем ближе она находилась, тем сильнее тускнел зеленый свет на руке Николая.
— Тё-ё-ёмная но-о-очь, — донеслось из железнодорожного туннеля. Играл не граммофон. Кто-то надрывно пел низким с хрипотцой голосом.
Подступил комок к горлу. Николай ускорил шаг. Не хватало, чтобы появились «архаровцы». От тварей он не сможет защитить дочь.
— Только пули свистят по степи… — На мгновение голос умолк, но тут же продолжил: — Только ветер гуди-и-ит в проводах, тускло звезды мерцаю-ю-ют…
— Папа, мне страшно, — сказала Маша и заплакала.
До двери было всего несколько шагов. Вот она, практически рядом.
«Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споём».
Николай бросил взгляд в сторону железной дороги. Монстры вылезали из своего укрытия. Они не сводили глаз с него и ухмылялись, обнажив ряд острых металлических зубов-игл. Николай поразился их худобе — кожа до кости. Вот только наверняка эти твари кажутся слабыми. Чуть зазеваешься — и схарчат с потрохами. Длинные когти, злобные взгляды — твари напоминали «архаровцев».
«Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споём», — голос принадлежал Алёне, но был лишен эмоций. Каждое слово впечатывалось в мозг, отчего все мысли разлетались как стаи голубей. Николай не мог сосредоточиться. Он остановился и принялся следить за тварями. На лбу выступили капельки пота.
— Почему мы остановились? — жалобно спросила Маша.
Он не ответил. Зеленые вены на левой руке вздулись, сердце учащенно забилось. Николай улыбнулся. Он понял, что хотела сказать Алёна:
— «Пусть всё кругом горит огнем, а мы с тобой споем»! — Под конец его голос сорвался на нечленораздельный вопль.
Из левой руки вырвался шар тёмно-зеленого пламени, медленно поднялся к потолку.
Интересно, подумал Николай, будет ли Маше больно?
По глазам ударила ослепительная вспышка, и сияние сверхновой звездой взорвало пространство.
* * *
Очнулся он от того, что Маша его тормошила.
— Просыпайся! — чуть ли не плача крикнула она.
— Всё, малышка. Я проснулся, — сказал он и изобразил на лице подобие улыбки.
Николай огляделся. Видимо, от взрыва шара его и дочку откинуло к стеклянной двери. Иначе как объяснить, что он валяется в подъезде?
— Ты не ушиблась? — спросил он.
— Вроде нет.
Закрыв глаза, Николай облегченно выдохнул. Слава богу! Наверное, смягчил удар для нее собственным телом. А вот у него всё болело. Левая рука висела плетью, вены полопались. На бетонный пол стекала зеленая слизь. Теперь только от Маши исходил желтый свет.
— У тебя что-то болит? — спросила она.
— Нет. Пустяки.
Всё, большую часть пути он прошел. Осталось только подняться по лестнице до квартиры. А там… Там посмотрим. Надо решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное изобразить здоровый вид.
Николай поднялся. Голова кружилась. Казалось, что пол раскачивался. Еще и рюкзак мешал стоять прямо.
— Ты голодна? — спросил он.
— Нет.
Он нахмурился. Уйму времени дочка провела в переходе совершенно одна. Чем она питалась? Почему выглядит так, словно помылась час назад? Одежда чистая, волосы не висят сосульками. Очень странно. Он решил оставить эти вопросы на потом.
Свет, исходивший от Маши, прогонял тьму, царившую в подъезде. Николай узнал и эти ржавые перила, и эту бетонную стену, окрашенную в красный цвет, и этот запах сигарет.
— Ладно, пойдем.
Маша лишь молча кивнула.
* * *
Пролёт сменялся пролётом, и не было конца ступенькам.
