— Что же ты предлагаешь, Кретос? Поверь, я очень сожалею, что так тебя подвел…
— Мне жаль тебя, Корисиос, поскольку в соответствии с подписанным тобой договором ты должен уплатить мне тысячу восемьсот сестерциев.
— Тысячу восемьсот сестерциев? Но это же целое состояние! Где я возьму столько денег?
— Послушай, Корисиос, нельзя же подписывать договор, если ты не собираешься выполнять оговоренные в нем условия. Верно? Таковы основные законы ведения любых дел. Мы с тобой прекрасно понимали, что, поставив подписи на этом документе, идем на определенный риск. Если бы любая сделка всегда приносила прибыль, то все вольноотпущенники стали бы купцами.
— Как же мы теперь поступим, Кретос? У меня нет тысячи восьмисот сестерциев, чтобы расплатиться с тобой! Монеты и самородки, лежащие перед тобой, — вот все, что у меня осталось. Так уж вышло, что почти все золото и серебро я потерял по пути в Генаву. Это случилось во время ужасной грозы!
Кретос сделал вид, будто в самом деле сочувствует мне. Но буквально через мгновение он взглянул на Ванду, а затем повернулся ко мне и, довольно ухмыльнувшись, вопросительно поднял брови.
— Даже и не думай об этом! Ее я не продам ни за какую сумму! — сердито закричал я.
— Тогда у тебя нет выбора. Тебе придется продать в рабство самого себя, — так же резко ответил мне купец.
— Ты что, сошел с ума, Кретос? Ты в самом деле хочешь, чтобы я продал себя в рабство?!
За эти несколько мгновений Кретос успел овладеть собой и успокоиться.
— Сейчас мы находимся на территории римской провинции, а значит, здесь действуют законы Рима. Возможно, ты сможешь найти ростовщика, который даст тебе в долг определенную сумму. Но к кому бы ты ни обратился, у тебя потребуют гарантий. Ты должен будешь оставить залог…
Кретос вновь взглянул на Ванду.
— Откуда ты знаешь, что на самом деле случилось с твоими рабами? Может быть, они просто сбежали? Возможно, ты с ними дурно обращался и плохо кормил? Должен сказать тебе, Кретос, что те двое не произвели на меня приятного впечатления. А если они были настолько глупы, что не смогли найти дорогу от берега реки к твоему шатру? Почему ты решил, что я должен тебе тысячу восемьсот сестерциев?
— Все сказанное тобой — всего лишь предположения. Меня интересуют только условия, которые черным по белому записаны в нашем договоре, Корисиос. Даже если те два идиота стоили всего лишь сто сестерциев, ты поставил свою подпись на документе, который определяет цену каждого из них. И эта цена — девятьсот сестерциев за одного раба. Их было двое, соответственно, ты должен мне тысячу восемьсот сестерциев. И не важно, что случилось на самом деле. Они могли убежать или утонуть в реке. В нашем договоре написано, что ты должен заплатить мне указанную сумму, в случае если один из них или оба не вернутся. Если хочешь, можешь отправляться на поиски, я ничего не буду иметь против…
— Я не собираюсь разыскивать твоих рабов, — упрямо ответил я. Мне нужно было время, чтобы как следует все обдумать. Кретос швырнул на стол наш договор и присел на обеденное ложе рядом со мной. Затем он положил руку мне на плечо и сказал:
— Мой юный друг, ведь мы не станем спорить из-за такой мелочи, как тысяча восемьсот сестерциев, верно?
— Мне очень хотелось бы на это надеяться, — ответил я. — Но если уж ты считаешь меня своим другом, то я надеюсь, что больше не услышу из твоих уст предложение продать самого себя в рабство, чтобы вернуть долг.
— Корисиос, насколько я помню, ты всегда хотел стать самым знаменитым купцом во всей Массилии. Помнишь, как я объяснял тебе, каким образом следует подсчитывать доход, который можно получить с зафрахтованного тобой корабля, а? Ведь ты помнишь мои слова? Ты берешь в долг деньги, покупаешь шесть тысяч амфор винного концентрата, фрахтуешь корабль с командой…
— Да, знаю… Знаю… — прервал я купца, нетерпеливо отмахнувшись. — С кораблями обычно случаются три неприятности. Любой корабль может опрокинуться килем кверху. На те, которые не опрокидываются, нападают пираты. А корабли, которые не перевернулись и не были захвачены пиратами, разбиваются о скалы или тонут в открытом море во время шторма.
Я решил подыграть Кретосу, надеясь, что он хотя бы немного смягчится и предложит какое-нибудь другое, более приемлемое для меня решение.
— Что же происходит с шестью тысячами амфор, Корисиос? Ты помнишь?
— Они разбиваются во время перевозки. Содержимое тех, которые остаются целыми, выпивают матросы. А тысяча амфор, которых вполне хватило бы, чтобы получить прибыль, идут ко дну вместе с кораблем.
— Все верно, мой юный друг. Но ты всегда говорил мне, что тебя привлекает подобный риск и ты готов идти на него ради перспективы получить прибыль. Если ты в самом деле решил стать купцом, то в первую очередь должен научиться верно оценивать существующий риск и философски относиться к убыткам. Но ты также должен уметь расплачиваться за неудачные сделки, заключенные тобой. Я обещал твоему дядюшке Кельтиллу, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе стать хорошим купцом с превосходной деловой хваткой. Можешь считать случившееся своим первым уроком, Корисиос. Вот почему я продолжаю настаивать на том, что ты все еще должен мне тысячу восемьсот сестерциев.
Теперь этот подлый Кретос решил убедить меня, будто его действиями руководит не его непомерная жадность, а желание преподать мне урок! К сожалению, до сих пор я, даже плохо зная человека, всегда был склонен считать, что положительных черт характера у него больше, чем отрицательных. Наконец я понял: впредь следует быть более осторожным.
— Итак, Корисиос, у тебя есть три возможности: ты можешь взять деньги в долг у какого-нибудь ростовщика, ты можешь продать мне свою рабыню, но ты можешь также пойти на службу в канцелярию Цезаря и получить задаток в размере трехсот сестерциев.
Похоже, Кретос говорил вполне серьезно.
— И что же я буду делать с тремя сотнями сестерциев?! — в отчаянии воскликнул я.
— Этой суммы будет вполне достаточно, чтобы выплатить мне проценты, начисленные на твой долг, — с деловым видом ответил Кретос.
Он хотел получить с меня еще и проценты! Поистине, жадность этого купца была безграничной.
— Работая в канцелярии Цезаря, я буду получать триста тридцать серебряных денариев… Это одна тысяча триста двадцать сестерциев в год. Не меньше семисот-восьмисот сестерциев я буду тратить на еду, вино и одежду. Значит, в лучшем случае я смогу отдавать тебе только шестьсот сестерциев в год.
— И через три года ты полностью выплатишь свой долг, — совершенно спокойно заметил Кретос.
— Три года! — закричал я. — Чтобы заплатить за двух самых глупых рабов во всей Римской республике!
— Да, — ответил купец, — ты прав. Те двое хотели стать купцами или хотя бы мелкими торговцами, но влезли по уши в долги, поэтому были вынуждены продать себя в рабство. Я не отрицаю — они действительно были двумя самыми глупыми рабами в Римской республике. И если ты не прислушаешься к моим словам, Корисиос, то завтра же станешь самым глупым рабом Массилии.
Я понял намек Кретоса.
— Ты дашь мне три дня на размышление?
Купец изобразил на лице удивление и взглянул на меня.
— Я уже целую неделю терпеливо жду, когда ты вернешь мне моих рабов. Но, принимая во внимание тот факт, что ты являешься моим другом и, более того, дорог мне как сын, я согласен дать тебе еще три дня, дабы ты мог взвесить все «за» и «против» и хорошо обдумать все последствия.
Я освободился из объятий Кретоса, сбросив с плеча его руку, и поднялся. Я сделал всего лишь один шаг, а моя левая нога уже сыграла со мной злую шутку — она метнулась вперед и вправо. Подумать только, я споткнулся о свою собственную ногу и рухнул на пол! Ванда тут же подбежала ко мне и помогла встать. Если бы я мог себе это позволить, то непременно ударил бы Кретоса по руке, которую он протянул, чтобы поддержать меня, когда я поднимался на ноги.
— И еще, Корисиос. Если я не ошибаюсь, мы с тобой уже как-то говорили о том, что мне нужен надежный человек, который смог бы повсюду следовать за войском Цезаря. Если ты станешь писарем в канцелярии десятого легиона, то, без сомнения, будешь мне очень полезен.