Теперь я постепенно начал понимать замысел Кретоса. Этот старый лис решил напугать меня до полусмерти, чтобы я, словно утопающий, с благодарностью схватился за любую соломинку!

— Я непременно подумаю о твоем предложении и о только что сказанном тобой, — ответил я сдержанно.

Кретос кивнул:

— На самом деле все не так уж плохо. Если ты откажешься служить писарем в канцелярии Цезаря и не сможешь взять деньги в долг у ростовщика, то я в качестве компенсации за двух рабов соглашусь принять твою рабыню.

— Я возьму деньги в долг, — уверенно сказал я.

— Интересно было бы знать, у кого. Может быть, у Нигера Фабия? — ухмыльнулся Кретос.

Я молчал.

— Что ж, можешь попробовать, — едва слышно пробормотал купец.

Когда мы вечером вернулись к палатке, которую предоставил в наше распоряжение Нигер Фабий, его шатер был окружен несколькими дюжинами легионеров. Откинув полог, Сильван вышел наружу. Увидев меня и Ванду, он сразу же жестом велел нам подойти к нему.

— Что случилось? — испуганно спросил я. Уже в тот момент в мою душу закралось подозрение, что произошло самое страшное, потому что за шатром на коленях стояли рабы Нигера Фабия. Их руки были связаны за спиной. Сильван с недоверием смотрел на меня. После непродолжительной паузы он откинул в сторону полог, закрывавший вход, и велел нам войти внутрь. Прямо на земле лицом вверх лежал Нигер Фабий. На нем совершенно не было одежды. Рядом с его головой я сразу же заметил огромную лужу крови. Там, где его кожа прикасалась к земле, уже появились характерные красно-фиолетовые пятна. Внезапно я почувствовал страх. Понимая, что араб мертв, я встал на колени рядом с его телом. По какой-то причине в тот момент я не мог поверить, что его больше нет в живых. Я отказывался смириться с этим. Нигер Фабий покинул мир живых. Я чувствовал, что взгляды всех, кто находился внутри шатра, были направлены на меня, поэтому прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.

— Трупные пятна, как правило, начинают появляться через полчаса после смерти, — сказал я едва слышно. Мой голос дрожал. Я нажал большим пальцем правой руки на одно из красно-фиолетовых пятен, образовавшихся на бедре купца. Кожа тут же посветлела, значит, нажав на пятно, я вытеснил кровь.

— Кровь еще не свернулась, — констатировал я, обращаясь к Сильвану, — обычно это происходит в течение шести-двенадцати часов. Если бы прошло очень много времени с момента смерти, то кожа не посветлела бы в том месте, на которое я надавил пальцем.

В шатер вошли еще несколько римлян. Это были не простые солдаты, а офицеры и военные врачи из сословия всадников. Один из медиков, тот, который вошел первым, встал на колено с другой стороны тела и ощупал трупные пятна.

— Я Калидий Север, первый медик десятого легиона. А кто ты такой?

— Умершего зовут Нигер Фабий. Я был его гостем. Нигер фабий был сыном вольноотпущенника, — произнес я.

— Ты не ответил на мой вопрос. Я, кажется, ясно спросил, кто ты такой! — раздраженно проговорил Калидий Север.

— Он друид, кельтский друид, — ответил вместо меня Сильван, и его голос звучал так, словно он хотел меня в чем-то обвинить. Медик оторвал взгляд от трупа и начал внимательно рассматривать меня. Затем он взял в руки кисть умершего и стал осторожно ощупывать суставы его пальцев. Через некоторое время Калидий Север вновь взглянул на меня — можно было подумать, что он требует от меня сделать то же самое. Я тщательно ощупал левую кисть покойника, а затем, стоя на коленях, переместился немного в сторону, чтобы дотянуться до ноги, и медленно согнул колено тела. Трупное окоченение уже началось, стадия, на которой находился этот процесс, лишь доказывала мое предположение, сделанное на основании результатов осмотра трупных пятен.

— Нигера Фабия убили три-пять часов тому назад, — сказал я.

Сильван вопросительно взглянул на Севера. Первый медик десятого легиона утвердительно кивнул, выражая свое согласие с высказанным мной предположением, и дал мне знак помочь ему перевернуть тело на живот. Позвоночник купца оказался сломанным в районе шеи. Нигера Фабия задушили удавкой с узлами, сделанной из жил животных. Всего на орудии убийства оказалось три узла.

— Гаротта, — пробормотал Сильван и добавил: — Он не мучился. Его смерть была быстрой.

Убийство при помощи гаротты считалось самым быстрым и безболезненным. Между шеей жертвы и удавкой продевали деревянную рукоятку. Как только убийца или палач поворачивал ее, шнур сначала врезался в кожу, а затем сдавливал дыхательные пути и ломал позвоночник.

— Сначала ему пробили череп, а затем, как я полагаю, когда он уже был оглушен ударом, сломали шею при помощи гаротты, — сказал медик и покачал головой.

— Но это еще не все, — возразил я и повернул голову умершего. Черты лица Нигера Фабия изменились, подбородок неестественно выдавался вперед и вправо, челюсть была сломана.

— Кто-то перерезал ему сонную артерию, чтобы вся его кровь вытекла.

— Здесь совершили обряд жертвоприношения! — закричал Сильван. — Этого араба принесли в жертву какому-то кельтскому богу! Факты налицо! Неужели вы не видите?

Взгляды всех собравшихся в шатре вновь устремились на меня. Что я мог ответить?

— У него что-нибудь украли? — спросил я.

— Нет, — ответил Сильван. — И это мне кажется очень странным. Я слышал, будто, принося жертву своим богам, кельты убивают человека трижды. Неужели кто-то сомневается в том, что здесь совершили жертвоприношение? Вот почему у купца ничего не украли!

В шатер вошел Урсул, примипил десятого легиона.

— Где рабы? — спросил он.

— Мы всех их связали и отвели за шатер, — ответил Сильван.

— Приведите сюда их надзирателя, — велел Урсул.

Через некоторое время один из оптионов втолкнул внутрь огромного грека, руки которого были связаны за спиной.

— Немедленно развязать его, — приказал Урсул.

Оптион тут же выполнил приказ и развязал грека.

— Как тебя зовут и какие обязанности ты выполнял? — спросил Урсул по-военному лаконично.

— Мой господин называл меня Пекунио[43], потому что я заработал для него немало денег, выступая как кулачный боец. Пять лет назад я собрал достаточную сумму, чтобы заплатить за свою свободу, но, выкупив себя из рабства, решил остаться на службе у своего хозяина. С тех пор я слежу, чтобы рабы, погонщики и слуги исправно выполняли свои обязанности. Нигер Фабий всегда очень хорошо с нами обращался. Но я готов поклясться тебе всеми богами, господин…

— Закрой рот и помалкивай, пока я не прикажу тебе говорить, — перебил грека Урсул.

— Разве это дело не должен расследовать префект лагеря? — спросил Сильван.

Примипил десятого легиона резко повернулся к офицеру и посмотрел на него с удивлением, которое тут же сменилось подозрительностью.

— Может быть, ты не очень доволен тем фактом, что следствием буду заниматься я? Сам префект лагеря попросил меня найти и наказать виновных, — сказал Урсул и вновь обратился к греку: — Скажи, у твоего господина что-нибудь украли?

— Исчезли только деньги и шелковая вексилла.

— Рабы не убивали араба, — заметил Сильван, — в противном случае они бы уже давно сбежали.

— Он прав, — согласился я. — Нигер Фабий всегда хорошо обращался с ними.

Вдруг в разговор вмешался медик:

— Друид, ты утверждаешь, что был гостем Нигера Фабия. Каким образом это может быть связано с так называемым тройным ритуальным убийством жертвы?

Затем один из врачей спросил меня, где я находился последние пять часов, и вновь все взгляды были устремлены только на меня.

— У нас, кельтов, есть боги, которым следует приносить в жертву людей. Таранис — бог солнца; Езус — наш господин и хозяин; Тевтат — бог всех живущих на земле людей. Жертв, приносимых Таранису, мы сжигаем; тех, чьи души предназначены Езусу, также всегда сжигают, а принося людей в жертву Тевтату, мы их связываем и бросаем в реки или в священные пруды, чтобы бог мог принять их в свои холодные мокрые объятья. Мой же друг Нигер Фабий, проявивший по отношению ко мне удивительное гостеприимство, не умер тройной смертью. Удушение при помощи гаротты и перерезанная сонная артерия — это одно и то же.