- Вы слышали, как сейчас называют королеву? - Спросил Этьен. - Мадам Дефицит.

- Именно ее винят в дефиците, - сказал Леон, - и, возможно, заслуженно. Говорят, счета ее портных огромны. Повсюду судачат о ее туалетах, шляпах, прическах, о ее развлечениях в Пти-Трианоне, о ее так называемой сельской жизни на «Хуторе», где она доит коров в вазы севрского фарфора…

- Почему она не может иметь все, что ей хочется? - требовательно сказала Марго. - Она не напрашивалась приезжать во Францию. Ее заставили выйти замуж за Людовика. До венчания она его и не видела.

- Дорогая моя Марго, - ледяным тоном перебил ее граф, - естественно, дочь Марии-Терезии должна почитать за честь брак с наследником французской короны. Ее приняли здесь с небывалым уважением. Покойный король был очарован ею.

- Конечно, его очаровала бы любая симпатичная девушка, - улыбнулся Леон. - Все знают, что он испытывал к ним слабость… и чем они были моложе, тем лучше. Это хорошо известно по скандалу в Оленьем парке.

- Право же, Леон, - вмешался Этьен. - Это не слишком подходящая тема для разговора за ужином в кругу семьи.

- Наша кузина - женщина светская. Она понимает такие вещи. - Затем он снова повернулся ко мне. - Наш король с годами начал испытывать не такое уж необычное пристрастие к молоденьким девушкам, которыми снабжал его сводник. Он содержал их в домике, окруженном угодьями, в которых водились олени, - отсюда Олений парк.

- Неудивительно, что он перестал быть Людовиком Любимым, - сказала я.

- Он был очаровательный мужчина, - вызывающе улыбнулся граф.

- Возможно, я вкладываю в понятие «очаровательный» несколько иной смысл.

- Милая кузина, этих девушек вытащили из нищеты. Иначе быть не могло. Король не мог брать дочерей знати. Девушек не принуждали силой, даже не заставляли. Они приходили по доброй воле. Иногда их приводили родители. Молодые швеи с парижских улиц… девушки, у которых было мало надежды заработать на жизнь честным трудом. Многие были обречены на то, чтобы опуститься до распутства и порока, другие, если бы им посчастливилось найти работу, работали бы до тех пор, пока не умерли бы от воспаления легких или не потеряли зрение от постоянного корпения с иглой. Единственным их достоинством была красота… розы, расцветшие в выгребной яме. Их замечали, выбирали и учили ублажать короля.

- А когда они ему надоедали? - спросила я.

- Это был великодушный человек. Он давал за ними приличное приданое, сводник подыскивал им мужей, и они жили счастливо. Ну же, кузина, милая заступница добродетельности, скажите-ка мне вот что: было бы лучше, если бы эти девушки увяли и умерли в своей выгребной яме, или же если бы за кратковременный отход от добродетельности они получили обеспеченную жизнь и, возможно, хорошую работу?

- Все зависит, от того, насколько высоко они ценили добродетель.

- Вы уклонились от прямого ответа. Следовало ли им продавать свои тела в пропитанную потом мастерскую или же венценосному победителю?

- Могу только сказать, что порочна та система, которая позволяет вам задавать такие вопросы.

- Такова существующая система - и не только во Франции, - граф пытливо взглянул на меня. - Именно против этой системы ропщет сейчас народ.

- Все будет в порядке, - сказал Этьен. - Тюрго и Неккер14 ушли. Посмотрим, сможет что-либо предпринять на их месте господин Калон.

- Так и будем утомлять мадемуазель Мэддокс разговорами о политике? - спросил Леон.

- Вовсе нет. Я нахожу его очень интересным. Мне хочется знать, что происходит.

- Что бы ни происходило, - сказал Леон, - нам нужно приспосабливаться. У меня такое предчувствие. Если перемены неизбежны, мы должны к ним приспосабливаться.

- Не хотел бы я увидеть перемены, в результате которых толпа ворвется в замок, - проворчал Этьен.

Леон пожал плечами, а Этьен сердито заметил:

- Тебе, возможно, это было бы проще. Наверное, тебе проще, чем нам, привыкнуть к крестьянской лачуге.

За столом наступила тишина. Граф с выражением ироничной терпимости на лице переводил взгляд с Этьена на Леона. Лицо Этьена было искажено яростью, лицо же Леона оставалось равнодушным.

- Это несомненно так, - легко ответил Леон. - Я помню свое раннее детство. Я вовсе не был несчастлив, когда копался в грязи. Уверен, что смогу без особого труда вернуться назад. К счастью, мне знакомы оба мира.

Этьен молчал. Интересно, подумала я, часто ли молодые люди ссорятся между собой. Мне пришло в голову, что Этьен, чрезвычайно озабоченный тем, чтобы сохранить свои отношения с графом, неодобрительно воспринял вторжение Леона, а тот, все понимая, не обращал на это никакого внимания.

Граф сменил тему, и я поняла, что он привык вести разговор за столом, мне подумалось, не нарочно ли он вызывает эти бури и наблюдает за производимыми ими действиями.

- Мы показываем кузине Минель нашу страну с худшей стороны, - сказал он. - Давайте поговорим о тех вещах, которыми мы можем по праву гордиться. Надеюсь, кузина, вам понравится Париж - город великой культуры, который, скажу не хвалясь, не имеет себе равных в мире. У меня в Париже есть дворец. Он называется Отель, но в прошлом многие дворцы назывались так, так что это не отель в общепринятом смысле слова. Он принадлежит нашей семье около трехсот лет. Да, он был построен в царствование Франциска Первого. Тогда во Франции было воздвигнуто немало выдающихся памятников архитектуры. Надеюсь, вы посетите великолепные замки, стоящие на берегах Луары, и мы с удовольствием познакомим вас с Парижем.

Граф продолжал говорить о контрасте между жизнью в провинции и в большом городе - так и завершилась наша трапеза.

Беседа за столом показалась мне необычной, я подумала, что она в высшей степени потрясла бы мою мать - уж наверняка не такие разговоры ведутся за столом в Деррингем-Мэноре в присутствии дам. Но меня разговор заинтересовал.

После ужина мы отправились в другую гостиную, и там граф выпил коньяк. Он настоял на том, чтобы я тоже попробовала. Коньяк обжег мне горло, я испугалась и сделала всего несколько глотков, что, как я поняла, чрезвычайно позабавило графа.

Когда позолоченные часы пробили десять, он сказал, что Маргарите пора спать. Нельзя забывать, что она недавно болела. Граф хотел, чтобы ее здоровье восстановилось как можно скорее. Поэтому, попрощавшись, мы с Марго отправились к себе.

- Минель, не знаю, как я смогу вынести все это, - вздохнула Марго. - Ты ведь знаешь, что произойдет, не так ли? Мне подыщут мужа.

- Не сразу, - утешила я ее. - Ты еще слишком юна.

- Слишком юна. В семнадцать человек уже достаточно взрослый.

- По-моему, ты это уже доказала.

- Все дело в том, как смотрел на меня отец, когда говорил о королеве и короле, о том, что ее привезли сюда выдать замуж. Я знаю, это было предупреждение.

- Разговор показался мне несколько необычным.

- Ты хотела сказать, risque15. Особенно относительно Оленьего парка. Полагаю, это было сделано с умыслом. Отец давал мне понять, что я больше не невинная девственница, и он не потерпит от меня никакого своенравия. Мне придется сделать так, как скажут, и все это будет ради моего блага… как и с теми девушками из парка.

- В присутствии дам всегда ведется такой разговор?

Марго промолчала, и мое беспокойство усилилось.

- Ну же, - не унималась я, - скажи, что ты подумала.

- Минель, совершено очевидно, что ты понравилась отцу.

- Несомненно, он постарался принять меня как можно лучше… по-моему, и кузиной он называл меня с удовольствием. Но мне показалось странным то, как он вел разговор.

- Он делал это умышленно.

- Интересно зачем?

Марго покачала головой, и я вдруг ощутила сильное желание остаться наедине со своими мыслями, поэтому, пожелав ей спокойной ночи, ушла к себе в комнату.

Горничная зажгла свечи, и в их свете комната выглядела просто волшебно. Я никогда не встречалась с такой роскошью. И задумалась о девушках, которых забирали с грязных улиц и водили в такие места. Как они себя чувствовали?