Между Стефаном и матерью есть какая-то тайна. Но дела это не меняет. Пусть пока корона остается у Стефана, но когда он умрет, а может быть, и раньше, она должна перейти к нему, Генриху. Если бы у Стефана не было сыновей, войны могло и не быть; конечно, лучше бы трон занять мирно после смерти Стефана. Но сыновья есть: честолюбивый Юстас, попытавшийся захватить Нормандию, и еще один сын, Уильям, который, судя по отзывам, опасности не представляет.

Генрих торопился скорее отплыть в Англию. Как только войско и флот будут готовы, он тут же отправится. Во время спешных приготовлений Генрих получил радостное известие. Роберт Бюмонский, граф Лестер, отписал ему из Англии, что если он туда вступит, графство Лестер будет на его стороне. Это замечательное известие, потому что отец Роберта был верным соратником Вильгельма Завоевателя и был им щедро вознагражден, а сам Роберт воспитывался при дворе Генриха I и со временем женился на богатой наследнице. Граф Лестер очень осторожен; ему не хотелось ничего терять из своего большого достояния, и он ясно видел, что, если на трон вступит Юстас, ничего хорошего ожидать не придется. В памяти англичан еще живы ужасы, пережитые страной во время прошлой гражданской войны за корону, и, хотя, по мнению графа, Стефан тогда был предпочтительней, заглядывая вперед, ему хотелось, чтобы страной правил сильный король, какими были Вильгельм Завоеватель или его сын Генрих I. Граф Лестер знаком с Робертом Глостером, внебрачным сыном Генриха I и сторонником Матильды, и от него слышал о замечательных качествах Генриха Норманнского. Лестер решил, что для Англии будет лучше всего, если после смерти Стефана трон перейдет Генриху Плантагенету. В такое время нельзя оставаться в стороне, считал граф. Король Стефан нездоров; он так и не смог оправиться после смерти своей жены, нежной Матильды, бывшей рядом с ним во время всех жизненных перипетий и служившей ему самой крепкой опорой. Со Стефаном вечно случались всякие напасти и болезни; человек он сам по себе приятный, но слабовольный; ему не хотелось ни с кем портить отношения, а король так себя вести не должен. Нет, считал Роберт Лестер, будущее Англии должно быть связано с Генрихом Плантагенетом, поэтому он и написал ему, что готов своим достоянием и опытом служить его делу.

— Это самая влиятельная фигура в Англии! — восклицал Генрих. — Победа обеспечена!

Но тем не менее Генрих не изменил своих планов и довел до конца тщательную подготовку, рассчитанную на ведение боевых действий против сильнейшей армии мира. Был уже январь, когда он с флотом из тридцати шести кораблей двинулся к берегам Англии и высадился в Бристоле. Там Генриха встретили сторонники из Западной Англии, готовые выступить под его знаменами.

Элинор скучала без мужа. Она настолько в нем растворилась, что ни о каких других мужчинах и не вспоминала. Все ее помыслы были заняты делами Генриха, и на этом она сдружилась с Матильдой— императрицей. Они восхищались друг другом, и хотя порой их сильные натуры приходили в столкновение, потому что ни та, ни другая ни в чем из простой любезности не уступит, они знали главное, что их распри могут повредить Генриху, а он для обеих был центром мироздания.

Элинор продолжала содержать при себе свой маленький двор. Галантные кавалеры пели ей песни и слагали в честь нее стихи. Многие за ней ухаживали, а благодаря репутации, следующей за ней по пятам, питали надежды на благосклонность. «Как может такая пылкая женщина сдерживать свою чувственность в тлеющем состоянии и не дать ей вспыхнуть ярким пламенем до возвращения своего господина, который никто не знает, когда будет назад?» — вероятно, думали они. Но Элинор оставалась верной своему герцогу, она по-прежнему влюблена в мужа и ни на кого больше даже не смотрит. Более того, месяца не прошло после его отъезда, как Элинор почувствовала, что беременна, и все ее внимание сосредоточилось на будущем ребенке.

Матильда обрадовалась, узнав об этом от Элинор:

— У тебя будут сыновья. Ты похожа на меня. У меня родились одни мальчики, три сына. Я могла родить двадцать сыновей, если бы любила мужа, но я его не любила, хотя многим женщинам он нравился…

Она искоса посмотрела на Элинор, которая в задумчивости кивнула, припомнив привлекательность этого человека, имевшего прозвище Жефруа Прекрасный.

— Да, — продолжала Матильда, — у него было много любовниц. Это меня совсем не заботило. Я вышла за него замуж, когда ему было всего пятнадцать. Он казался мне глупым мальчишкой, и я так к нему и не привязалась. Меня вынудили за него выйти, и он мне был противен. Сначала меня выдали за старика, потом за мальчишку. Знаешь, меня даже хотели выдать за Стефана.

— Английская история пошла бы совсем по-другому.

— Да, не было бы этих ужасных войн. — Глаза Матильды погрустнели. — Если бы отец наперед знал, что его единственный законный сын утонет в море, он бы выдал меня за Стефана. Это совершенно точно. Я бы стала ему хорошей женой, лучше, чем та его тряпка, может быть, и я была бы счастлива… с ним. Более красивого мужчины я не встречала. Когда узнала, что он захватил корону, я думала этого не переживу. Мне почему-то казалось, что он мой сторонник. Ох уж эти короны! Сколько человеческих жизней из-за них погублено, и сколько еще крови прольется!

— Только не Генриха, — твердо сказала Элинор.

— Нет, не Генриха. А что, если Стефана? — Матильда немного помолчала и продолжила: — Стефан должен понимать, что этот его дикий сынок наследовать корону Англии не может. Народ никогда Юстаса не примет. А потом, еще у него есть Уильям. Это все дети той, что носила мое имя. Это больше всего выводило меня из себя. Если бы Стефан все это понимал!

— Да разве он согласится просто передать корону Генриху?

— Ему долго не прожить. А что, если провести переговоры? Стефан будет править, пока жив, а после смерти королем Англии станет Генрих.

— Разве найдется такой отец, кто согласится обойти своего сына?

— Но так было бы по справедливости. Это положило бы конец междуусобице. Англия получила бы то, что ей надо, что она имела при моем отце Генрихе I и при деде Вильгельме Завоевателе. Это были сильные правители, в каких нуждается Англия, а мой сын и твой муж как раз из таких.

— Стефан ни за что не согласится. Не могу поверить, чтобы кто-то обошел своего сына.

Матильда прищурила глаза:

— Ты не знаешь Стефана. В нем есть такое, о чем никто не подозревает.

От Генриха приходили добрые вести. Под его знамена собирались отряды со всей Англии. Юстас утратил свою популярность, а люди устали от бесконечной междоусобицы. В народе помнили добрые времена при короле Генрихе. Он ввел твердые законы, по которым воцарился порядок и страна процветала. Не зря его прозвали Лев Справедливости. А Генрих Плантагенет внушал им доверие. Чем-то он походил на своего деда и великого прадеда.

Элинор не сомневалась в успехе своего молодого мужа. Вопрос был только в том, сколько это займет времени и как долго ждать их встречи. Она простилась с Матильдой и отправилась в Руан. Там она хотела родить и уединиться после родов.

Элинор почувствовала себя счастливой, когда жарким августовским днем родила сына. Как рад будет Генрих! Она немедленно послала к нему гонца. Где бы он ни был, эта новость его ободрит. Сына она решила назвать Уильям. Это сын герцогини Аквитанской, на земле которой было много прославленных герцогов с таким именем. Тем более что знаменитый прадед Генриха, могущественный Вильгельм Завоеватель, по-английски тоже назывался Уильям.

Элинор много времени проводила с сыном, а ее прислуга поражалась, насколько госпожа стала мягче и спокойнее после его рождения. Они просто не видели, какой нежной она была со своими дочерьми. Элинор часто вспоминала их, Марию и маленькую Аликс. Скучают ли они по своей матери? Сразу после рождения она их очень любила. Были даже моменты, когда она думала целиком посвятить себя им. Но вид туго спеленутых крошек вызывал у нее неприятные ощущения. Вид младенческих свивальников, служивших обязательным коконом, в котором крохам еще долго предстояло пребывать, делая там все свои естественные потребности, ее несколько коробил. Элинор решила, что, когда родится сын, она будет растить его иначе. Она будет следить за ним не спуская глаз, чтобы его ручки и ножки росли прямо безо всякого пеленания.