Эти месяцы стали для Людовика чистым наказанием. Элинор не переставала ругать его, высмеивая в нем мужчину и полководца.

— Возвращайся в церковь, — часто кричала она, когда они оставались одни. — Иди в свою монашью келью! Только освободи меня, я хочу выйти замуж за настоящего мужчину.

Она надеялась, что Раймон или Саладин выступят против Людовика и освободят ее. Однако она хотела слишком много. Это могло послужить сюжетом для прекрасной баллады, но в жизни, к сожалению, все происходит иначе. У Раймона главная цель — отбиться от греков. А что касается Саладина, то он остался неверным; возможность его мирного перехода из ислама в христианство была безвозвратно упущена.

Элинор ругалась и бушевала, но толку от этого не было никакого. Они продвигались вперед и своим чередом пришли в Иерусалим, где их тепло встретил король Болдуин. Людовик достиг цели. Теперь он мог приступить к молитвам и получить отпущение грехов. Тяжкий грех Витри наконец-то упадет с его души. Он мог бы вздохнуть свободно, но, увы, не получалось. Элинор постоянно скандалила, Болдуин вовлекал в войну с неверными, и до вожделенного успокоения души все так же далеко.

Людовик решил некоторое время побыть в Иерусалиме, но Элинор заупрямилась.

— Ну чего тут тебе еще надо? — спрашивала она.

— Ты не слышишь, каким миром здесь все дышит? Это же Священный Город. Здесь мы вместе помолимся, чтобы начать новую жизнь.

— Новую жизнь я хочу начать без тебя, — парировала Элинор.

Охватившая ее ярость не проходила. Стоило ей только закрыть глаза, как она видела Саладина. Но надежду на то, что он придет сюда с войском и освободит ее от постылого мужа, все-таки пришлось оставить.

В одном Элинор не сомневалась: с Людовиком она расстанется. Не успокоится, пока не добьется этого. Если ей не суждено выйти замуж за Саладина (по здравом размышлении ей стало казаться, что это было бы безрассудно), есть много других молодых и энергичных правителей, которые с радостью заключат в свои объятия Элинор… с ее Аквитанией.

Она отыщет такого. Но сначала надо избавиться от Людовика.

День шел за днем. В Священном Городе Людовик обрел великое утешение. «Здесь всего касалась святая стопа!» — постоянно твердил Людовик. Тут ему удивительно покойно. Вот где он хотел бы провести остаток своих дней! Министры досаждали бесконечными напоминаниями о том, что нельзя надолго оставлять свое королевство. При том, что его братец Робер не сидел сложа руки все это время. Народ верен Людовику, но он слишком долго отсутствует, а память народная коротка. Элинор тоже настаивала на отъезде.

Вот прошло еще несколько месяцев, и исполнился год, как они пришли в Иерусалим. Людовик решил, что дальше возвращение откладывать нельзя. Он должен вернуться в свое королевство. В Сен-Жан д'Акре подготовлены корабли. В это время король Сицилии вел войну с греками, и возвращаться во Францию решено было через эту страну.

Элинор объявила, что не поплывет на одном с королем судне, она будет на другом, в обществе своих друзей. «А король может плыть со своей свитой, — заметила она едко. — Судя по всему, его больше устраивают такие люди, как евнух Галеран». Людовик счел за благо держаться подальше от ее ядовитого язычка, и в июле, подняв паруса, они тронулись в обратный путь на разных кораблях. После года в Иерусалиме воспоминания о Саладине стали стираться в памяти Элинор, но Раймона она не забыла. «Наверное, — думала Элинор, — любовь к Раймону была настоящей».

Этого путешествия, начатого в Сен-Жан д'Акре, Элинор никогда не забыть. Ничего худшего ей еще не приходилось испытывать; ей хотелось одного — умереть. Это была настоящая пытка. Временами она с иронией вспоминала, как планировала в Париже это путешествие, какие туалеты для него подбирала и как себе все это представляла. Насколько же отличалась действительность от ее фантазий! Одно ей было утешение — она могла предаваться воспоминаниям о восхитительных переживаниях, связанных с Раймоном и Саладином. Но, увы, теперь и это казалось таким же далеким, как детские годы.

Она проклинала Людовика. Это ему пришла в голову идея отправиться в Святую землю. Это он заставил ее покинуть Антиохию. Если бы не он, она бы сейчас нежилась там в пышной роскоши.

А они все плыли и плыли. Будет ли этому конец? Ей часто казалось, что корабль вот-вот затонет. Иногда рисовалось нападение пиратов и даже хотелось этого. Все лучше, чем вид одного бесконечного моря. Элинор страшно страдала от морской болезни, целыми днями она пребывала в каком-то бреду. Одно хорошо, думалось ей потом, она не осознавала, где она и что с ней. Сопровождающие Элинор боялись за ее жизнь и, когда они каким-то чудом целыми и невредимыми прибыли в Неаполь, на берег ее снесли на руках, так она была слаба.

Людовик, несмотря на случившиеся с ним приключения, прибыл в Неаполь чуть раньше Элинор. Встретив королеву, он распорядился отвезти ее во дворец, предоставленный королевской чете. Людовик тайно надеялся, что тяготы пути и переживания изменят Элинор. Может быть, сейчас она уже не будет настаивать на разрушении их брака. Он сидел подле королевы и беседовал с ней:

— Я боялся, что ты потерялась там в море, — сказал Людовик.

Элинор вяло улыбнулась и подумала: «Я надеялась, что это случится с тобой». Но была слишком слаба, чтобы начать с ним пререкаться.

— Когда нас перехватили корабли Мануэля, взяли на абордаж и я стал пленником греческого императора, — рассказывал Людовик, — я думал, что мне пришел конец.

— Если бы ты объединился с моим дядей, этого бы не случилось, — напомнила ему Элинор.

— Со мной был Господь, — продолжал Людовик. — Это совершенно точно. Он послал сицилийские корабли, которые перехватили греческое судно, где меня держали в плену.

— Значит, ты просто стал пленником сицилийцев вместо греков, — холодно заметила она.

— Совсем нет. Король Сицилии встретил меня как почетного гостя, он дал мне корабли, чтобы доплыть до Неаполя и встретиться с тобой, как мы договаривались. Это по Божьей воле он спас меня от греков. Элинор, мы оба много перенесли. Бог милостив к нам. Давай забудем наши распри.

Элинор отвернулась.

— У нас есть дочь, — продолжал Людовик. — У нас будут еще дети… сыновья. Мы должны быть хорошими отцом и матерью для нашей дочери. Надо бы родить еще мальчика. Давай начнем все сначала.

— Я решила стать свободной. Пока мы здесь, поедем в Рим и поговорим с папой.

Людовик покачал головой:

— С нами столько всего произошло… Мы можем забыть наши споры.

— То, что произошло, я и не могу забыть, — отвечала Элинор.

Людовик понял, что переубедить королеву вряд ли удастся.

Людовик пребывал в замешательстве. Вновь его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он любил Элинор, с другой — ему хотелось покоя.

Он не переставал себе удивляться. Никак не мог понять, как Элинор обрела над ним такую власть. Казалось, для такого моралиста, как он, эта женщина с чувственным телом должна быть неприятной. А вышло наоборот. Присутствие Элинор его всегда возбуждало. В конце концов он пришел к выводу, что без нее он будет страдать больше, чем страдает от ее проделок. Если она своего добьется и брак будет расторгнут, ему придется еще раз на ком-нибудь жениться. Этого Людовик совсем не хотел. Он молит небо о примирении с женой. И в то же время понимал, что если освободится от ее необычной власти, если посвятит жизнь размышлениям и молитвам, то обретет умиротворение. Странно получается: сколько на свете честолюбивых людей, готовых на все ради короны, а он готов сделать все, лишь бы передать ее другому.

Письма от Сюжера из Парижа приходили одно за одним. Он писал о том, что до него дошли слухи о скандале вокруг королевы и о предполагаемом разрыве. Понимает ли король, что это может означать? Что будет с их дочерью? Лучше всего Людовику примириться с королевой, во всяком случае, до возвращения в Париж и обсуждения всего с Сюжером ничего не предпринимать.