К принцу моментально вернулось прекрасное настроение, и Мария поспешила этим воспользоваться:

— Если вы хотите сделать мне приятное...

— Я готов на все, чтобы моя любимая была счастлива. — Принц прижал руку к груди, как он обычно делал, кланяясь в ответ на приветственные крики толпы — правда, подобное теперь случалось нечасто, разве что в Брайтоне...

— Если бы вы хоть изредка ей улыбались, хоть немного выражали свою любовь, давали понять, что рады ее видеть, я думаю, она была бы так рада!

Принц вздохнул.

— Стоит мне посмотреть на нее, Мария, и я вспоминаю это ужасное создание.

— Но почему? Ведь Шарлотта похожа на вас.

— Да, лицом она пошла в нашу родню, но ее манеры... неуклюжесть... — Принц снова содрогнулся. — Это у нее от матери, а любое напоминание о ней приводит меня в дурное расположение духа. Боже мой, Мария! Какой страшный скандал разгорается сейчас вокруг Монтэгю-хауса! Этот мальчишка... Впрочем, если удастся доказать, что он ее сын, то я наверняка избавлюсь от Каролины. Можно будет отослать ее обратно в Брауншвейг. Да, мне станет гораздо легче, если она покинет Англию.

— А вы думаете, это удастся доказать?

— Ну, в таких делах что-либо доказать всегда непросто, но я уверен в успехе. А если мне удастся заручиться поддержкой нужных людей, то я смогу получить развод. Ты себе не представляешь, какой покой воцарился бы тогда в моей душе. День моего бракосочетания с этой женщиной был самым несчастным днем в моей жизни.

Мария ничего не ответила, и принц приуныл. Он слишком углубился в воспоминания о том, что ему хотелось навсегда выбросить из памяти. В глазах принца стояли слезы... слезы жалости к себе. Господи, он, самый элегантный принц на свете, Первый Джентльмен Европы, женат на грубой, вульгарнейшей немецкой принцессе! Он оседлал своего конька и уже не мог остановиться.

— Ты только подумай, какую развратную жизнь она ведет в Блэкхите... принимает всяких проходимцев, общается с ними запросто... да-да, я уверен, что все это так и есть! Моряки Смит и Мэнли, художник Лоуренс... любой из них может оказаться отцом ребенка! А ты понимаешь, Мария, чем это грозит в будущем? Мальчишку могут попытаться сделать королем Англии! Она уже заявила, что если понадобится, то припишет отцовство мне. Якобы до его рождения она провела несколько ночей в Карлтон-хаусе, а поскольку я был почти все это время под влиянием бренди, то откреститься от близости с ней мне не удастся. Это измена! О Господи, Мария, неужели я заслуживаю такого отношения?

— М-да, право же, принцесса Уэльская — странная женщина.

— Странная?! Да она полусумасшедшая. В ней есть что-то маниакальное. Дугласы правильно сделали, что вынесли эту историю на всеобщее обсуждение. И теперь я надеюсь — о Господи, я уповаю на это всей душой! — что мне удастся показать всем гнусную сущность моей так называемой супруги, недостойной носить титулы, которые она получила, явившись в Англию. Да, я намерен доказать это, Мария. Я настроен очень решительно.

— Не нужно растравлять себе душу. Мы можем лишь ждать приговора суда... как и в истории с Минни. Будем молить Бога, чтобы в обоих случаях приговор был вынесен правильно. И все же такой добрый человек, как вы, не может винить ребенка в проступках матери. Вы проявите снисходительность к девочке, позволите ей любить вас, правда? Она так мечтает снискать ваше одобрение. Вы попытаетесь, да? Ради меня...

Принц опять пришел в прекрасное расположение духа. Он увидел себя в роли добродушного отца, который не позволит, чтобы ребенок расплачивался за проступки матери.

И в то же время ему было приятно порадовать свою возлюбленную.

Принц поцеловал Марии руку.

— Я выполню любую твою просьбу... всегда, — сказал он.

Люди, прогуливавшиеся по улице, подняли вверх головы и заметили его.

При виде принца и Марии, которая с самого начала пользовалась их симпатией, они пришли в неописуемый восторг. Балкон миссис Фитцгерберт, на котором рядом с ней сидел нежный, любящий принц, считался одной из достопримечательностей Брайтона. В Брайтоне принцессой Уэльской была миссис Фитцгерберт, а не та, из-за которой сейчас разгорелся страшный скандал, поскольку в процессе расследования, так сказать, «щекотливых обстоятельств» всплыли весьма неприглядные подробности.

Ах, до чего же очаровательно смотрелась эта влюбленная парочка: оба полные, не очень молодые... но зато всем, у кого молодость уже миновала, это служило напоминанием о том, что романы бывают не только в юности.

Никто не видел, как принц выходит из «Павильона»: он всегда появлялся на балконе, что называется «откуда ни возьмись». Поговаривали, будто из «Павильона» в дом миссис Фитцгерберт прорыт подземный ход; дескать, принц повелел сделать его, чтобы посещать любимую украдкой.

Как романтично! Как мило! Право же, принц Уэльский вносит в их жизнь приятное волнение.

Зеваки прогуливались внизу, и когда им удавалось поймать взгляд принца, он кивал им и улыбался, а порой даже вставал и предоставлял своим подданным возможность увидеть самый грациозный поклон в мире.

Мария при первой же возможности отправилась к леди Хертфорд, которая приняла ее очень милостиво. Леди Хертфорд не отличалась особой красотой, однако будучи замужем за одним из богатейших пэров Англии, принадлежавшим к партии тори, она была о себе очень высокого мнения. Одевалась она всегда элегантно; единственной слабостью миссис Хертфорд было ее пристрастие к хорошей одежде; это было у нее на уровне инстинкта, и ее наряды считались самыми изысканными во всей Англии.

Хотя миссис леди Хертфорд была истовой протестанткой, она доброжелательно относилась к Марии, ведь та — в той мере, в какой Марию вообще интересовала политика — поддерживала тори, а леди Хертфорд всей душой была за тори.

И поскольку в ее жизни существовали две пламенные страсти — поддержка тори и стремление выглядеть как можно элегантнее, у леди Хертфорд и Марии были некоторые точки соприкосновения. Но с другой стороны, связь с принцем Уэльским поставила Марию в щекотливое положение. Правда, Мария вела респектабельный образ жизни, однако леди Хертфорд, женщина от природы очень холодная, не выносила даже малейшего намека на скандал. И все-таки она относилась к Марии если не как к подруге, то уж во всяком случае как к хорошей знакомой.

Леди Хертфорд взяла Марию за руку и, проявив максимум теплоты, на которую была способна, пригласила гостью в дом.

— Дорогая Изабелла, — сказала Мария, — я приехала поговорить с вами о деле, которое меня чрезвычайно заботит, и хочу попросить вас о помощи. Принц присоединяется к моим мольбам.

— Принц? — подняла брови леди Хертфорд.

— О да, он вовлечен в эту историю почти так же, как и я, ибо принц всей душой любит это дитя. Я говорю о вашей родственнице, Мэри Сеймур.

— Ах, вот оно что... — протянула леди Хертфорд. — Да, это пренеприятная история. Похоже, они твердо решили забрать у вас Мэри.

— А я... и принц... намерены сделать все, что в наших силах, дабы предотвратить это. Поймите, Изабелла, Минни... мы так ее называем... для меня все равно что собственная дочь! Я ухаживаю за ней с младенчества. Наши сердца будут разбиты, если нас разлучат.

— Насколько мне известно, забрать девочку хочет ее тетя Уолдергрейв.

— Но зачем? — воскликнула Мария. — Если она любит малышку, то должна желать ей счастья, а Минни счастлива, живя у меня.

— Мэри считает вас своей матерью, — с мудрым видом — ни дать ни взять Соломон — изрекла леди Хертфорд. — Да, вы правы, отбирать ее у вас нехорошо.

Мария обрадовалась: судя по всему, леди Хертфорд была на ее стороне.

— Так вы говорите, принц будет недоволен, если они выиграют дело?

— Думаю, он никогда им этого не простит. Он обожает Минни... а она его. Если б вы только видели, как она садится ему на колени и рассматривает его камзол! Она прозвала его Принни. О, Изабелла, стоит только посмотреть на них, когда они вдвоем! Я уверена, он будет в отчаянии, если Минни у нас отберут... принц ведь печется не только о моем, но и о ее благе.