Бетани нагнула голову от ветра и вошла в магазин, с наслаждением вдохнув аромат кофе и специй.
— Ну и ну, это же наша Бетани, — раздался высокий женский голос. Бетани вся ощетинилась, увидев Мейбл Пирс и Кита Крэнуика, — прошлым августом все друзья покинули ее так быстро, словно их никогда не существовало. Ее замужество стало пищей для сплетников, а после того, как беременность стала явной, она чувствовала, как загибаются их пальцы, подсчитывая срок, и как высказываются предположения о таком неожиданном решении. Резкий ответ чуть не сорвался с ее губ, но она сдержала себя — ничто так не обезоруживает, как ослепительная улыбка, часто говорила мисс Абигайль, — и улыбнулась.
— Здравствуй, Мейбл. Здравствуй, Кит. Ужасно холодно, не правда ли?
— Да, конечно, — Мейбл откинула завитые волосы на меховой воротник накидки. — Если бы это зависело от меня, я бы осталась сегодня дома, но необходимо сделать несколько покупок к приему у твоих родителей. — Ее рука небрежно похлопала Кита по рукаву. — Мистер Крэнуик настолько любезен, что согласился сопровождать меня. — Она пощупала пальцами шерстяную ворсистую ткань в красно-зеленую клетку, а затем кивнула своей горничной, худой девушке, которая буквально сгибалась под тяжестью многочисленных свертков.
— Можно представить, какая это трудная для тебя работа, — пробормотала Бетани.
— Ты будешь на приеме? — задал вопрос Кит. — Слышал, что приехала твоя бывшая учительница мисс Абигайль Примроуз.
Бетани внимательно рассматривала записную книжку, которую хозяин магазина уже достал с витрины. Мистер Терстон знал, что она уже несколько недель присматривалась к ней. Эштону должен понравиться подарок; он делал подробные записи в журналы, занося все наблюдения о лошадях, но ей хотелось, чтобы у него была записная книжка, куда бы он записывал свои собственные мысли.
— Я обязательно увижусь с мисс Абигайль, но не на приеме. Рождество мы отпразднуем с Эштоном дома.
— Жаль, — быстро ответил Кит. — Не могу себе представить, как ты можешь жить в таком жалком домике с каким-то конюхом.
Улыбка моментально исчезла с ее лица.
— Простите. Но мне нужно выбрать рождественский подарок мужу.
Мистер Терстон завернул записную книжку и получил от нее деньги, которые она украдкой собирала в течение нескольких недель. Бетани обернулась и увидела, что Мейбл и Кит продолжают наблюдать за ней. Мейбл что-то шептала Киту, прикрыв рот рукой в лайковой перчатке. Их лица выражали такую презрительную жалость к ней, что она разозлилась.
— Извините, но, к сожалению, у меня нет больше времени оставаться здесь и развлекать вас.
— Бетани, — произнес Кит. — Мы тебе сочувствуем. Конечно, ужасно, что ты замужем за немытым мужланом, и к тому же мятежником.
Она закусила губу. С тех пор как они поженились, Эштон не имел никаких дел с патриотами.
— Почему ты называешь его мятежником?
— Много раз видел его в «Белой лошади».
— Он свободен ходить туда, куда хочет.
— В «Белой лошади» подают не только эль. Туда приходят люди, занимающиеся преступной деятельностью. Между прочим, я видел, как час назад он вошел в пивную.
— Нет никакой необходимости сообщать мне, куда ходит мой муж.
— Бетани, дорогая, — проговорила Мейбл. — Мы не хотим, чтобы он позорил тебя.
Бетани быстро прошла мимо них и остановилась около мистера Терстона; взяв у него ручку с пером, подписала на большом конверте: «Счастливого Рождества, любовь моя». Выйдя на улицу, она накинула капюшон и направилась к небольшой коляске, на которой приехала в город. Усилившийся ветер нес над заливом тяжелые низкие облака и вздымал огромные свинцовые волны; снежные вихри носились в воздухе, наметая сугробы и обжигая лицо. Послышался с детства знакомый звук — красивый перезвон колоколов церкви «Святая Троица», разносившийся в снежных сумерках.
Охваченная неожиданно острым желанием скорее попасть домой, она быстро села в коляску и, хлестнув вожжами пони, поехала по Мальборо-стрит, сопровождаемая снежинками, кружившимися в сумасшедшем танце; сквозь густую пелену снега мелькали здания из красного кирпича. Вдали появился человек в темной шерстяной накидке, вышедший из таверны «Белая лошадь», из-под воротника его серого плаща выглядывала косичка каштановых волос. С радостью узнав мужа, она позвала его по имени, но ветер отнес в сторону звук голоса, — не обращая ни на что внимания и явно озабоченный чем-то, он спешил в противоположном направлении. Бетани повернула за ним, но животное, как назло, не прибавило ни шагу. Бетани с тревогой следила за удалявшейся фигурой. Пройдя мимо магазина ювелирных изделий и здания крытого рынка, Эштон замедлил шаг, остановившись перед домом с розовым фасадом и приветливо освещенными окнами — бордель мадам Джанипер!
Бетани натянула вожжи — к чему эта погоня? У нее похолодело на душе, все протестовало. Словно окаменев, она наблюдала, как Эштон, оглядываясь по сторонам, быстро вошел в бордель. Наконец, все прояснилось, и холод ледяными пальцами сжал ей сердце: так вот где прошел его прошлый вечер, а возможно, и много других. Почему? Что заставляет его искать объятий куртизанок мадам Джанипер? Ей незачем плакать — слезы не помогут, проклинать Эштона тоже ни к чему, слова не способны выразить разочарование и отчаяние, бурлившие в ней.
— Почему? — шептала Бетани, а ветер подхватывал, кружил и уносил звук ее голоса. Почему муж ищет искусных, но безрадостных объятий проститутки, когда дома ждет любящая жена? Неужели она ему так опостылела, что утешение он ищет у другой? Может, находит ее тусклой и невзрачной, и захотелось яркого оперения птичек из борделя? Ей представилось, как Эштона обнимает женщина с пухлыми белыми руками, как та, которая восхищенно рассматривала страусиные перья в витрине магазина. Все в ней протестовало. Повернув на север, она направилась к дому, ставшему чужим.
* * *
Поскрипывая мерзлыми сапогами, Эштон свернул на тропинку, ведущую к дому. Снег, не прекращавшийся весь день, укрыл деревья и кустарники, ветер утих. Капитану Дориану Тэннеру, запертому в сарае для хранения соли, что на восточных пастбищах, было достаточно одежды и одеял — не замерзнет до смерти. Хотя ни единый звук не нарушал снежной тишины, гневные и испуганные крики «красных мундиров» все еще звучали у Эштона в ушах.
Похищение прошло гладко: один кошелек с золотом для мадам Джанипер, второй для соблазнительной мулатки, развлекавшей Тэннера, и злополучный капитан упал, словно перезревшее яблоко, в руки патриотов. Нетвердо держась на ногах от выпитого рома и пунша, он очутился в полной темноте — куртизанка задула лампу, сделав его легкой добычей похитителей.
Когда пленника привезли в грубо сколоченный сарай, удар, нанесенный Эштоном, вернул его к реальности.
Эштон не чувствовал никакого удовлетворения от того, что высокомерный капитан Тэннер стал пленником мятежников. На душе у него было мрачно — ситуация останется рискованной до завтрашней ночи, а ему придется перевозить его в форт Баттс-Хилл. Тяжело вздохнув, он тихо поднял щеколду и вошел в дом.
* * *
Что-то изменилось в нем, хотя сразу и не понять, что именно: все вещи стояли на месте, в чисто прибранной гостиной висел рождественский веночек из тиса; в воздухе витал запах хвои и свечей, создавая праздничное настроение; на диване появилось яркое стеганое покрывало; у печи ожидала своей очереди корзина с сосновыми шишками; на стене висели пучки засушенных трав, — Бетани удалось создать в их маленьком домике комфорт и уют. Непередаваемое чувство нежности охватило его. Заметив небольшой сверток на диване, он подошел посмотреть, что это. «Счастливого Рождества, любовь моя», — прочитал он аккуратную надпись на конверте.
— О Боже, — пробормотал Эштон, раскрывая конверт. — Я забыл о Рождестве.
Внимательно разглядев подарок — красивую записную книжку, — он подумал, как замечательно придумано и как хорошо подписано. Они мало разговаривали с ней в последнее время; возможно, она догадалась, что ему хотелось записывать свои мысли на бумаге. Но как узнала?