«Даже если Эштон пострадает из-за несовершенных преступлений, — подумала она про себя, — даже если Фелиция останется одна в Бристоле».

Что ты собираешься делать?

— Остаюсь здесь. Если уеду в Провиденс, люди полковника Чейзона поедут следом. Гарри придумает, как связаться со мной.

— Мне не нравится, что ты остаешься одна.

— Джастис позаботится обо мне. Он предан Гарри, и к тому же очень хороший плотник: ты бы видела, на что был похож этот дом до того, пока над ним не потрудился Джастис. Он был в очень стесненных обстоятельствах, когда приехал в Бристоль.

— Джастис — беглый раб, не так ли?

Фелиция отвела взгляд, но Бетани успела по ее глазам прочитать правду.

Черт бы побрал этого Гарри: перевозит тайную корреспонденцию, шпионит и укрывает беглых рабов. Но последнее из трех преступлений вызывало ее одобрение и прощало первые два. Брат обладал талантом вызывать к себе любовь именно в тот момент, когда заслуживал наказания. Ее мысли снова вернулись к Эштону. Где он сейчас? Сидит в наручниках в тюрьме и, недоумевая, как мог оказаться в таком незавидном положении, размышляет, как выбраться оттуда? Задумавшись, она хмуро водила пальцем по скатерти: завтра полковник Чейзон обнаружит свою ошибку и освободит Эштона, и Гарри все еще будет грозить опасность. Взглянув на Фелицию, Бетани уцепилась за слабую надежду: полковник Чейзон не может быть таким бессердечным, чтобы лишить жизни человека, чья жена ждет ребенка. Несколько приободрившись, она решила, что если даже солдаты Чейзона поймают Гарри, то ребенок станет достаточным основанием для проявления милосердия. В тот вечер она легла спать в домике на Хоуп-стрит, заверяя себя, что этот кошмар скоро закончится, по крайней мере для Эштона. Завтра она отправится к полковнику. И все же, проснувшись на рассвете, она чувствовала биение сердца; причиной был какой-то сон, который не запомнился, — тревога охватила ее. А что если полковник Чейзон не окажется благородным человеком и все же решит, что Эштон виновен? В отличие от Гарри, у него нет такой сентиментальной причины, как беременная жена. Но Чейзону ничего не известно об Эштоне. Следовательно… Надевая свой костюм для верховой езды, она мрачно усмехалась.

Эштон сидел на твердой деревянной скамье, на которой и провел предыдущую ночь, пытаясь уснуть. Упершись локтями в колени и сцепив крепко пальцы рук, он перебирал сотни разных мыслей, не дававших ему покоя и лишивших сна: в конце концов, это ужасно его разозлило. Гарри Уинслоу, естественно, не выходил из головы: этот щенок не должен был заниматься курьерской работой, доставляя почту патриотов. Мало того, что он подвергал опасности собственную жизнь, — он ставил под угрозу будущее своей жены и ребенка. Черт возьми, стоил ли он того, что для него сделал Эштон? И все же Гарри — не единственная причина его злости. Мысли обратились к Бетани, которая после нескольких недель флирта с Дорианом Тэннером вдруг прибежала к нему с какой-то бедой. Кажется, как ни горько, ему отводится роль носового платка. Что она собиралась ему сказать, прежде чем сержант Ватсон ворвался в дом Гарри? Что такого совершил Дориан, что заставило Бетани броситься сломя голову догонять Эштона, чтобы поведать свою беду? Он даже радовался, что девушка не успела рассказать о своих несчастьях: у него достаточно своих забот, чтобы заниматься чужими. Хмуро уставившись на собственные руки, он задумался о том, что в настоящее время больше всего тревожило его: об английской милиции. Само собой разумеется, «красные мундиры» принимали его за Гарри Уинслоу, виновного в совершении государственного преступления, и с ним обращались, скорее, как с обреченным человеком, чем как с заключенным, которому предстоит суд. Ему дали тепловатого пива и черствого хлеба, эту отвратительную лавку для сна, а воды оставили столько, что невозможно было даже вымыть руки.

Сержант Ватсон открыл плечом дверь.

— Пошли. Сейчас начнется заседание суда.

Эштона сопровождала охрана, которая четко щелкала каблуками в ответ на команды Ватсона. В коридорах было полно английских солдат. Эштон шел, не обращая на них внимания, пока вдруг не узнал знакомый голос.

— Боже, Иисусе! — На него смотрел сержант Мэнсфилд. Эштону хотелось остановиться и объяснить свою ситуацию офицеру, который был его начальником в Форт-Джордже, но солдаты Ватсона не дали ему остановиться.

Он успел только беспомощно развести руки, как его тут же втолкнули в просторную комнату с большим длинным столом впереди и рядом скамеек позади. На дальней стене висел портрет Георга III в коронационных одеждах. Король Англии казался отдаленной, абстрактной фигурой, но его легионеры выглядели угрожающе реальными. За столом сидели английские офицеры в полной парадной форме. В тщательно причесанных париках, они имели слишком торжественный вид для допроса обыкновенного заключенного. В центре стола выделялся полковник Дарби Чейзон, председательствующий в суде. Эштон стоял перед ним, прямо и спокойно глядя в его глаза. Чейзон демонстрировал вид истинного офицера: сидел, выпрямив спину, на высоком деревянном стуле, похожем на трон. Крючковатый нос и острый взгляд глаз со вставленным позолоченным моноклем в одном из них, губы, настолько тонкие, что казалось, их вообще не существовало, придавали его властному лицу выражение возмущения и нескрываемого налета цинизма.

Чейзон посмотрел на Эштона долгим, изучающим взглядом, как бы оценивая способности заключенного противостоять допросу, затем, аккуратно сложив перед собой стопку бумаг, кивнул судебному приставу. Но прежде чем тот успел открыть рот, в дверях послышался какой-то шум, они распахнулись — и появилась Бетани Уинслоу, вызывающе смотревшая на солдат, которые не осмелились остановить ее. Эштон не мог не восхититься, с каким вызовом и королевским достоинством она пересекла комнату, остановившись перед столом председательствующего, — так ведут себя богатые и привилегированные женщины, приобретающие породу и характер с молоком матери. Но сегодня ее красота не была безупречной — волнение выдавали темные круги под глазами и побледневшие щеки. Он не удивился, что она появилась одна, — Гарри слишком умен, чтобы показаться здесь. Когда Бетани остановилась перед «красными мундирами», она напомнила Эштону слегка помятый цветок, и удовольствие видеть ее как-то ослабело, как только он разглядел знакомый упрямый блеск ее глаз. Стало ясно — девушка усложнит и без того трудную ситуацию.

— Выведите ее отсюда, — потребовал Эштон, кивнув головой в ту сторону, где стояла Бетани, от неожиданности вскинувшая голову.

— У меня вполне законный интерес в исходе этого дела.

Сержант Ватсон выступил вперед и что-то прошептал полковнику Чейзону, который кивнул головой.

— Вы можете сесть на скамью у двери, миссис Уинслоу. — Затем, к удовольствию Эштона, добавил: — И будете удалены, мэм, если станете мешать проведению суда.

Она заняла место на скамье. Эштон многозначительно посмотрел на нее, как бы желая предостеречь, что ее вмешательство может навредить Гарри. Бетани спокойно встретила его взгляд, лицо выражало решительность и твердость, подбородок высоко поднят.

— Можно начинать, — объявил полковник Чейзон.

Судебный пристав ударил жезлом, а судебный писарь обмакнул перо в чернила.

— Назовите свое имя, — бесстрастным голосом начал пристав. Эштон иронично улыбнулся.

— А как вы думаете, кого вы арестовали?

— Такова принятая процедура, — ответил пристав в некотором замешательстве.

Чейзон раздраженно покачал головой, распространяя облачко пудры со своего парика. Лейтенант, сидевший рядом с ним, чихнул.

— Давайте закончим с этим, мистер Уинслоу. Вы арестованы за совершение государственного преступления. Что вы на это скажете?

— Я бы сказал, сэр, что факт моего ареста, безусловно, имеет место.

Чейзон переставил монокль в другой глаз.

— У вас есть какие-то политические убеждения, мистер Уинслоу?

Эштон засунул палец в карман жилета.