Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Значит, вы родились не в Сулумиевке, а в Тумановке? — обращается он наконец ко мне.

— В Тумановке, — отвечаю.

Он опустил веки, прикусил нижнюю губу. В чём дело? Почему у него так сразу осунулось лицо? Почему в его взгляде мелькнула какая-то тревога?

— Товарищ Троян, по какой причине, интересно знать, вы оставили колхоз, куда были направлены по окончании сельскохозяйственной академии? — кивнул на мои документы проректор.

— Сцепилась с председателем из-за яблонь.

— Из-за яблонь?

Стараюсь быть предельно откровенной.

— Было дано указание высадить вдоль дороги фруктовые деревья и развести колхозный сад. Наш председатель старательно его выполнил. Минули годы, снят первый урожай и — новая директива: выкорчевать деревья, так как озимые рентабельнее, меньше требуют затрат рабочих рук. Ночью втайне от сулумиевцев выкорчёвываются посадки вдоль дорог. О случившемся мы узнали слишком поздно, утром. Немало грубостей наговорила я председателю, обозвала его и беспринципным человеком, и трусливым служакой, судом угрожала. Затем, никому ничего не говоря, подалась в райцентр, оттуда — сюда, в область… Словом, фруктовый сад удалось спасти от вырубки… Правда, благодаря директору школы товарищу Суходолу, который заявил, что всю заботу о саде берут на себя дети. «Может, Павел Власович, вместе с яблонями и Троян возьмёте? — спросил председатель. — Мы с ней, вижу, не сработаемся, кому-то из нас придётся уйти».

— А директор? — рассмеялся Шамо.

— Директор, не задумываясь, ответил: «С удовольствием, если Галина Платоновна согласна. Нам как раз нужен руководитель школьной производственной бригады». Я, конечно, согласилась.

Всё это я выпалила в один присест, не спуская глаз с проректора. Он глядел на меня, слушал внимательно, вместе с тем видно было, думал о чём-то своём. Меня это и коробило, и пугало.

— Вы правильно поступили, — заявил после продолжительной паузы Шамо. — А какие взаимоотношения с председателем у вас сейчас? Наверное, приходится с ним сталкиваться — пятьдесят гектаров земли, фруктовый сад…

— Бесспорно.

— Так как? Дружно живёте? — допытывался проректор, пряча улыбку.

— Лысый он, Максим Тимофеевич, за чуб не ухватишься, — отделываюсь шуткой.

Максим Тимофеевич рассмеялся, тут же, вздохнув, вновь посмотрел на меня с беспокойством и уважением.

— Узнаю Платона Трояна.

Я невольно заморгала.

— Вы знали моего отца? — И сама же ответила на вопрос: — Да, вы же до института были зав. облоно, отец — учителем…

— Мы познакомились с ним задолго до того. В одной тридцатьчетвёрке горели.

Горели… Невольно вспоминаю наш семейный альбом, пожелтевшие фото группы танкистов… Отец объясняет: «Это наш командир танка Максим Шамо. Однажды снаряд угодил прямо в бензобак. Горим, а тут ещё осколок зацепил мне ногу. Шамо вытаскивает меня через нижний люк и, не обращая внимания на обстрел вражеских пулемётов и пушек, выносит на себе с поля боя». Я тогда посмотрела на стройного молодого танкиста и подумала: «Вот это человек!» Понравилась мне его улыбка — скромная, застенчивая… Годы дарят человеку мудрость, опыт жизни, но меняют его внешность, старят его.

— Что ж, Галина Платоновна, мы вас принимаем на третий курс биологического факультета. — Он протянул руку и добавил: — Желаю успеха.

17 июня, четверг.

Не секрет: многим ученикам мешает непреодолимый страх перед учителями, особенно во время контрольных и экзаменов. Это настоящая болезнь, и ею, по-моему, болеет не менее трети каждого класса. Надо обладать удивительным даром проникать в душу таких ребят, чтобы помочь им постепенно, шаг за шагом, преодолевать этот недуг.

Вот, например, сейчас, — не дети, а взрослые! — сдают академзадолженности, а я — историю педагогики за четвёртый курс. Сижу на подоконнике, уперевшись локтями об колени, и с тоской наблюдаю за тем, как студент-балагур веселит ребят. Они смеются, но в смехе этом проскальзывают нотки волнения. Трудно, ох как трудно обманывать себя!

Из кабинета, где расплачиваются должники, выскакивает парень. На немой вопрос десятков глаз он отвечает взмахом руки и стремглав спускается по лестнице.

— Трофим Иларионович не выспался, безбожно убивает всех наповал, — заключает балагур.

Меня передёргивает. Как можно так безрассудно отзываться о незаурядном человеке, превосходном педагоге, который в тридцать пять лет стал деканом?!

А его смелые, проблемные выступления в печати? «Педагогика, известно, одна из древнейших наук, тем не менее она и сегодня находится в эмбриональном периоде развития. Утешает нас одно — зародыш крепкий», — вспоминаю. Метко сказано, правда, проникнутая оптимизмом!

Да и внешне Трофим Иларионович, надо признать, неплох. Я обратила на это внимание ещё во вторник, выходя из кабинета Шамо и не зная, что передо мной знаменитый Багмут. В приёмной стояло несколько мужчин, я была взбудоражена и всё же заметила именно его, больше никого.

На следующий же день увидела этого профессора в коридоре в кругу студентов. Девчата так и обстреливали его влюблёнными глазами. Странно, стоило ему повернуть голову в мою сторону, как у меня замирало сердце. Хорошо, что не заметил, а то кто знает, что подумал бы.

Из аудитории вылетает ещё одна заочница — Валя. Пунцовая, вся в испарине. Получасом раньше девушка возносила Трофима Иларионовича до небес, доказывая, что он похож на ковбоя из американского фильма «Три кольца»: сильный, обаятельный, скромный, благородный.

А теперь? Теперь Валя сквозь зубы изрекает:

— Я скорее институт брошу, чем буду этому извергу пересдавать.

Между прочим, похвалы в адрес Багмута я слышала и от Оксаны Кулик, закончившей этот институт. Она кое-что знала и о личной жизни профессора — жена его, Алла Линёва, известная певица, погибла при воздушной катастрофе во время заграничных гастролей не то в Англии, не то в Канаде.

«Неужели и меня зарежет? — задаю себе вопрос, вспоминая наш вчерашний короткий разговор с Багмугом. Я остановила его на лестничной площадке третьего этажа, представилась и спросила, не примет ли он у меня историю педагогики за четвёртый курс.

— В четверг после шести вас устраивает? — спрашивает профессор.

— Да, конечно, — отзываюсь немедленно.

— Прекрасно. Знаете что? — Он задумался. — Приходите лучше в семь, не раньше. Вначале приму задолженности, затем, — он усмехнулся, — у идущих впереди. До свидания.

«Неужели зарежет? — задаю себе каждый раз вопрос, когда из аудитории экзаменатора выходит подавленный заочник, утешаюсь, когда показывается сияющее лицо. Собственно говоря, мне нечего было бояться. Благодаря Оксане Кулик я неплохо подготовилась. Оксана до злополучного совещания при директоре школы сказала: «Багмут не любитель словоизвержения. Для него важна суть. Гарантирую пятёрку. Только смотри, не влюбись».

Оксана… Переживает ли она сейчас за меня или жалеет, что потратила столько времени ради «бессовестной выскочки»? Не понимаю её, не понимаю: как можно так ставить с ног на голову понятие о чести и совести? Интересно, как бы расценил поступок Кулик профессор Багмут? В своей книге «Семья, школа, ученик» он подчёркивает, что порой ошибка педагога не менее опасна, чем ошибка хирурга.

Началось с того, что мальчишки из третьего «А» подкараулили свою сверстницу Наталочку Меденец, вырвали у неё портфель, высыпали всё, что было в нём, в лужу, затем пустили в ход кулаки. Я как раз возвращалась домой после занятий в одном из кабинетов производственного обучения. Услышав громкий плач, я кинулась на помощь. Кто-то из мальчишек, заметив меня, воскликнул: «Заместительница!» — и все, словно вспугнутая стайка воробьёв, разлетелись в разные стороны и до того быстро, что я не успела ни одного из них разглядеть.

Подхожу к девочке, плачущей, наверное, не столько от боли, сколько от обиды.

— За что тебя так? — спрашиваю, а сама с ужасом гляжу на лужу, в которой разбросаны потемневшие от грязи тетради, учебники. — За что, Наталочка? — повторяю вопрос, вытаскивая из талой мутной воды то, что ещё можно спасти.

4
{"b":"171484","o":1}