Кулик вернулась на квартиру к тёте Ане подавленной, раздражённой. Она как бы вскользь уронила:

— Взяла бразды правления и ведёт себя как хозяйка дома.

— Кто?! Не та, что вела под руку Багмута? На похоронах…

— Да, она.

— Такая бесцеремонная! С какой стати? Кто она вообще?

— Не знаю, — ответила Оксана, глядя в сторону.

Я не знала этой женщины, но возненавидела её не меньше, чем Оксана. «Неужели и во мне заговорило чувство ревности?» — задала я себе вопрос.

— Багмут собирается с тобой поговорить, — сообщила немного погодя Оксана, когда мы остались с ней вдвоём. — Позвони ему.

Я поморщилась, удивилась его бестактности: «Почему же я должна звонить тому, кто собирается со мной говорить, а не он мне?» Но тут же опомнилась: «У него-то горе какое!» Тем не менее так и не позвонила.

Проходит ещё один день.

— Почему не звонишь? — спросила с укором Оксана, складывая свои вещи в дорожную сумку. — Я тебе мешаю, секреты у вас какие-то?

Я села на край стула, и обхватив колени сцепленными руками, бросила с вызовом:

— Да, секреты, а ты что думала? — И уже мягко: — Чего ради я буду звонить, если я ему понадобилась? Самолюбие нужно иметь.

Задела обнажённый нерв. Кулик сердито фыркнула, затем покосилась на меня и спросила:

— Камень в мой огород, Галка, да? Осуждаешь за то, что приехала? Пойми, не могла я иначе, — разрыдалась она и кинулась на диван, уткнув мокрое от слёз лицо в плюшевую подушку.

Только теперь она выдала тайну: за полгода до своего бегства из аспирантуры Оксана и Трофим Иларионович отдыхали вместе у Чёрного моря…

— Не могу, не могу, — продолжала рыдать Оксана.

Я рванула её к себе, усадила и отвесила одну за другой звонкие пощёчины:

— Прекрати немедленно!

Её глаза блестели, как отшлифованные линзы, ничего не выражая — ни обиды за то, что её огрела, ни стыда за свою истерику.

— Оксана, ты должна его забыть, — произнесла я строго. — Выбрось его из головы, я тебе в этом помогу… Мы с Русланом переедем куда-нибудь, чтобы он не напоминал тебе о нём. Наконец, — протянула я, ни до чего лучшего не додумавшись, — …наконец, я не нанялась к нему в няньки…

После истерики Оксана немного успокоилась. Её лицо выражало сильное утомление, усталость побеждённого.

— Галка, ты этого не сделаешь, не посмеешь, — произнесла она умоляюще.

В тот же день, вечером, оставив Руслана с тётей Аней и Оксаной, я кинулась к автомату. Подальше, понятно. Чтобы они случайно не увидели.

— Это я, Троян, — кричу в телефонную трубку. — Оксана Ивановна сказала: вы просили позвонить.

— Совершенно верно. Как там Руслан, Галина Платоновна?

— Полощет горло. Отвлекаем… Я из автомата, Трофим Иларионович, чтобы…

С того конца провода доносится прерывистое дыхание.

— Алло, алло! Трофим Иларионович, слышите?

Молчание. Начинаю побаиваться, не случилось ли чего с Багмутом. Чувство страха подсказывает, что надо что-то срочно предпринимать. А тут, как назло, сгрудилась очередь, мне подают знаки, чтобы кончала разговор. Бородатый гном в пылающем красном джемпере рвёт к себе дверцы будки и сердито шипит: «Совесть надо иметь! Понимаете, что это такое, или объяснять?»

— Галина Платоновна?

Наконец-то.

— Трофим Иларионович, вы меня слышите? Трофим Иларионович, очередь тут образовалась неимоверная! Меня сейчас поколотят! Позвоню из другого автомата, — выпаливаю одним залпом и бросаю трубку на рычаг.

Выхожу из будки, перехожу улицу — пожалуйста: три ярко освещённых автомата и все свободны. Заскакиваю в один из них, кладу монетку, снимаю трубку. Волнуюсь — вдруг и этот аппарат забарахлит.

— Алло! Вас слушают, — женский голос.

Не туда попала, перепутала номер? Какое наказание! Вращаю диск медленно, осторожно. На другом конце провода подняли трубку.

— Вас слушают!..

Тот же женский голос. Ну, это уж чересчур! Неужели?.. Гнетущая досада сменяется острой болью.

— Трофим Иларионович очень занят? — спрашиваю на всякий случай.

— А кто спрашивает?

— Какая разница кто, — отвечаю и категорически. — Пригласите Трофима Иларионовича к телефону.

— Простите, но его нет. Он поехал к сыну.

— Давно?

— Только что.

— На Репинский?

— Ну да.

Везёт же! Мчусь на всех парах, вскакиваю в полупустой автобус, чтобы догнать профессора, поговорить с ним без свидетелей. Езды всего-навсего две остановки, а мне кажется, что еду бесконечно долго и в противоположную сторону.

Вспоминаю слова из предпоследнего письма Трофима Иларионовича: «Скучаю и по Вас, Галина Платоновна». В тот день я избегала встречи с Оксаной. Мне казалось, что состою в сговоре с Багмутом, предаю её. Я думала об этих словах, вертела их так и сяк, искала подтекст, издевалась над самой собой: «Он же не пишет «по Вас», а «и по Вас»! Тут же: «Галка, чучело ты гороховое, не станет же он писать прямо: «Скучаю по Вас».

Площадь Карла Маркса. На следующей выхожу. «Скучаю и по Вас, Галина Платоновна». А эта дама? «Алло, вас слушают…» С какой стати она осталась в квартире одинокого мужчины? А может, она сейчас не одна, там наверное и коллеги, знакомые профессора?.. Оксана почувствовала себя лишней и ушла…

Обхожу безлюдный с оголёнными деревьями сквер, сворачиваю направо, чтобы выйти через проходной двор прямо к дому тёти Ани. Лишь теперь меня охватывает волнение, думаю, как я себя поведу в присутствии Оксаны, если Трофим Иларионович уже успел прийти? Нужно будет прикидываться. Фу, как это противно! А придётся. Ведь час назад я дала Оксане пощёчину, требовала, чтобы она забыла о Багмуте. Не покажется ли Оксане, что я сама влюбилась и всё, что говорила. — хитрость маленького рыженького лисёнка?

Влюблена ли я в Трофима Иларионовича? Благоглупость! Конечно, мне приятно, что в какой-то степени ему (именно ему!) нужна. Бывает же, что одна единственная встреча поворачивает по-другому всю жизнь, становится определяющей. Не знала я Багмута, не думала о нём, теперь… Сама себе, выходит, противоречу? Ещё как! Боюсь признаться, что влюблена.

Ждёт. Издали узнаю. Догадливый! А может, звонил тёте Ане? Скорее всего так. Ускоряю шаг и тут же замедляю его. Сильно волнуюсь. Обдумываю, с чего начать разговор. Притворившись, что никого не заметила, направляюсь прямо к дверям.

— Галина Платоновна…

Останавливаюсь. Выжимаю из себя три слова: «Ах, это вы?..» Произношу их сдержанно, удивлённо, а дальше: «Звонила. Какая-то женщина сидит у вас…»

У него измученный вид, небрит, под глазами тёмные круги. Похоронил мать! Одно дело, когда готовишься к этому неизбежному, другое, когда оно совершилось.

Взглянув на часы, Багмут спрашивает, нет ли у меня желания до того, как он заберёт Руслана домой, пройтись немного.

— Половина седьмого? Поздновато, но немного, пожалуй, можно, — соглашаюсь.

— Дома вы когда спать ложитесь?

— Когда придётся.

— А Руслан?

— Ровно в десять.

Трофим Иларионович просит рассказать о сыне то, что, как догадывается, я в своих письмах скрывала.

— Видите ли, — замялась я.

Моё замешательство вызвало у Багмута улыбку.

— Если б за четыре с лишним месяца Руслан на самом деле ничего не натворил, то вас можно было бы причислить к лику святых. Для того, чтобы он получил ту самую пятёрку, вам пришлось немало вытерпеть. Не взыщите, — разводит он руками. — Сами обрекли себя на такие муки.

— Какие же муки! Мне с Русланом хорошо, славный он мальчик и вовсе не «трудный». Обыкновенный живой мальчишка. У нас «на кратер» его ни разу не сажали.

— Кратер?! Что же это такое? — свёл он брови.

— Так у нас дети называют переднюю парту, где находятся под бдительным оком учителя.

— Выдумщики! — восхищается профессор.

Входим в сквер, гуляем по запорошенной снегом дорожке, и я, сама не желая этого, рассказываю о побеге Руслана в Одессу. Тут же спешу добавить: об этом в Сулумиевке, кроме меня и директора школы, никто не знает.