Жаба взлетела в верх метров на пятьдесят и зёмно-зелёная студенистая блямба падала на меня сверху под углом градусов в сорок пять. Оставив вместо себя пятерых земляных големов, я отлетел назад и вправо, чуть ли не выкрикивая боевые заклинания, а из моей сумы веером летели в сторону этой гигантской твари размером со здоровенного динозавра магические амулеты, которых я налепил из местного ила с полтонны. Падая на землю, они тут же увеличивались в десятки раз и потому жаба при приземлении сразу же угодила в их крепкие объятья. Больше всего пострадал её язык. Големы быстро ввинтились в землю и втащили его почти наполовину.
До этого дня ещё ни одна жаба не пускала в ход свой язык и я не знаю, почему, но он у них был очень большим. Все они пытались пришибить нас своими лапами с огромными, кривыми когтями, не имевшими особой цены. Хозяйка Лингийского болота сделала большую ошибку, показавшись мне на глаза. Разложив ролик на графические файлы, пользуясь измерительной сеткой монокуляра, я вычислил её реальные размеры. От копчика до кончика носа она имела длину пятьдесят два метра, а её задние лапы были и того длиннее — пятьдесят пять. Прыгая, это огромное чудовище приземлялось сначала на задние лапы, а уже потом на передние, чем я и воспользовался. Поскольку её задние лапы были почти втрое длиннее передних, то на них набросилось втрое больше моих земляных големов с железной хваткой.
Но чудовище обладало просто титанической силой и потому смогло оторвать от земли переднюю правую лапу и попыталось прихлопнуть меня ею. Эх, глупое животное, я ведь специально встал так, чтобы ты могла до меня дотянуться. В тот момент, когда жаба собиралась накрыть меня лапой, Сокки с разбега засадил ей в задницу свой острейший рог. Жаба взревела дурным голосом и нанесла по мне удар, но я мух варежкой не ловил и мигом состриг ей глеевой ноготки вместе с четырьмя пальцами, после чего на беспалую лапу снова навалились големы и начался нудный, изнурительный и опасный бой и как я не крутился, всё же несколько раз попадал под удары жабьих лап, но они не оказались смертельными. Всё это время Сократ с похвальной частотой нещадно терзал зад жабы и порвал ей очко на фашистскую свастику, британский флаг и красную звезду, но и ему тоже досталось несколько раз так, что он улетал кувырком.
Чего я не делал, это не отрубал жабе языка, а сама она его не перекусывала. Чуть по чуть, отрубая от жабы всё лишнее спереди, я вскоре добрался до её задних ног и оставил от них одни култышки, но жаба была ещё жива. Правда, она уже не представляла из себя прежней опасности, а потому я, превозмогая жуткую боль во всём теле, мне казалось, что у меня переломаны все кости, занялся самой тяжелой работой, принялся отрубать ей голову. Сократ начал было протыкать жабе бока, но я попросил его не маяться дурью, а лучше отойти в сторонку и передохнуть. Моя глефа рубила жабье мясо просто великолепно, а вот плазменный меч лишь слегка присмаливал её шкуру. Вырубая, словно дольки, куски мяса сначала с одной стороны, а затем к другой, к шестнадцати часам дня я всё-таки отчекрыжил Хозяйке голову, а поскольку мои земляные големы туго натянули её язык, то она, как только я перерубил шейный позвонок, улетела вперёд и мне даже не пришлось мучиться, чтобы оттащить его от туши.
Действуя по аналогии, я тут же бросился добывать пурпурную жемчужину, но когда добрался до жабьего мозга, обнаружил вместо неё целых сто сорок четыре здоровенных комка, то есть двенадцать раз по двенадцать, жабьего пурпура, просто сказочное богатство. Пурпурной жемчужины нигде не было. Подбежав к жабьему носу, жаба к тому времени захлопнула свою вонючую пасть, но при этом не прикусила язык, я возмущённо заорал во весь голос:
— Скотина, ты куда подевала мою пурпурную жемчужину?
Жаба ничего не ответила мне потому, как была безнадёжно мертва. Вот тут-то меня и осенило. Всё-таки хорошо быть предусмотрительным. Хотя битва завершилась, все мои земляные големы, а они на редкость крепкие ребята, были в полной боевой готовности и я приказал тем, которые поймали ловчий комок жабьего языка, немедленно поднять его на поверхность. Как только я аккуратно разрезал его, то тут же нашлась пропавшая пурпурная жемчужина и я почему-то с грустью подумал: — "Лёша, какой же ты всё-таки дурак. Идиот, если бы ты отрубил ей язык сразу, то она того, могла двинуть кони немедленно". В следующий момент я подумал по-другому: — "Лёха, не слушай свой внутренний голос. Он у тебя кретин. Если бы ты отрубил жабе язык, то фиг бы вообще нашел пурпурную жемчужину, а теперь быстро руби жабе зубы и шагом марш к воде, трофеи нужно срочно отмыть от жабьего дерьма, пока солнце не зашло".
Вообще-то до захода солнца было ещё далеко, но я согласился со своим вторым внутренним голосом. Достав из магической сумы здоровенное кожаное корыто, я бросил в него пурпурную жемчужину, жабий пурпур и принялся вырубать глефой зубы длиной в три с половиной метра. Ещё мне понравились когти жабы и их я также присоединил к остальным трофеям, после чего не поленился содрать с боков монстра шкуру, очень уж она красиво выглядела и была чертовски прочной, ничуть не хуже любой брони, а ещё она оказалась на удивление лёгкой и мне тут же захотелось найти мага-портного и пошить из неё себе парочку новых камзолов, штанов и ботфортов. Кожа в корыто уже не поместилась и я потащил его вниз, к ближайшему озерцу, где быстренько всё отмыл до поразительного блеска.
Заложив трофеи в магическую суму, я велел Сокки, едва державшемуся на ногах, забраться в корыто и отстирал с шампунем ещё и его, так как он был весь заляпан липкой, сине-зелёной жабьей кровищей. Язык у меня, когда я произносил заклинания магии воды, едва шевелился. Последним нырнул в шипучую пену я сам. Мой конь в это время жадно всасывал в себя воду. Хотя я и устал, как собака, да к тому же весь был избит вредной жабой, у меня всё же хватило ума и сил подняться наверх и осмотреть жабью пещеру. Жалеть об этом мне не пришлось, так как я нашел там нечто вроде алтаря, высеченного из тёмно-зелёного камня, с углублением посередине, в котором лежал небольшой ларец, а в нём недостающая половина свитка. Вот теперь я смогу узнать из него, как изготовить Гранд бастоно магиа. Ещё я загрузил в магическую книгу три больших мешка чёрной земли из жабьей пещеры, так как она была очень отзывчива на магию.
Хотя мы оба едва держались на ногах, всё же отправились в обратный путь. Ночевать на чёрном холме я считал величайшей глупостью и огромным риском для нас обоих. Под утро, чуть ли не падая от усталости, мы добрались до вершины нашего холма и я чуть ли не плача от боли во всём теле, всё же снял с Сокки морские доспехи и принялся его врачевать. Мой бедный конь держался из последних сил и последние три километра болезненно стонал. Боже, как же я был благодарен Гримо за его науку. Мои магические ухищрения быстро поставили Сокки на ноги и когда я сунул ему под нос ясли, полные ячменя, мои магические киргизы в суме работали чётко, он весело захрумтел им, а я рухнул на траву и забылся тяжелым сном.
Проснулся я оттого, что Сократ стал касаться моей небритой щеки своими бархатистыми губами. Сон не принёс мне облегчения и даже наоборот, моё тело болело так, что я едва смог пошевелиться, но всё же принялся раздеваться, а когда стал снимать с себя нательную рубаху и подштанники, то завопил от боли. Они заскорузли от крови и присохли даже не к ссадинам, а к самым настоящим ранам. Хорошо, что я не поленился изучить лечебную магию Лаверия и мог применять её по отношению к самому себе. Без этого я точно двинул бы кони. У Сократа на глазах даже слёзы появились и он возмущённо заржал, когда увидел, как отделала меня старая жаба, а я процедил сквозь зубы:
— Ты бы на себя посмотрел сегодня утром, Сокки. Хорошо, что было темно и ты не видел, как она тебя располосовала. У меня возникло такое ощущение, что эта тварь решила нарезать из тебя ремней.
По частям исцелив своё тело от болезненных ран, шрамов, как всегда, не оставалось, я поел, выпил целый кувшин вина, постелил постель и снова завалился спать. На следующий день я проснулся уже рано утром, быстро собрал всё барахло, облачил Сокки в морскую броню, облачился в доспехи сам и мы поскакали по отрогу подальше от этого чёртового Лингийского болота. Вот теперь настроение у нас обоих было отличное и через пять дней мы смогли заночевать на постоялом дворе города Иренд. На этот раз меня интересовала одна только мягкая постель с накрахмаленными простынями, но уже в следующем городе, побольше, мне удалось залучить в свой номер молодую красотку, хозяйку постоялого двора, пожелавшую стать могущественной магессой. От драгоценностей девушка не отказалась и когда она трижды облизала здоровенный пурпурный леденец, я спросил:
