Под Устинским мостом до революции находилась большая Толкучая площадь, или, попросту говоря, «Толкучка». Здесь с утра до четырёх часов дня в будни и праздники шла торговля поношенными вещами. Торговали ими по одну сторону площади в палатках, а по другую — с рук Зазывалами служили мальчишки. Студенческие зелёные брюки за их цвет они величали «ампираторскими». Чего только здесь не было: материи, ленты, дешёвые духи, груды книг, обложкой кверху, тарелки жестяные и фаянсовые — целые и нет, старые монеты, разбитые раковины, картины без рамок, запылённые и запачканные, сломанные фотоаппараты, гитары. Попадались здесь и дорогие вещи, которые можно было купить совсем дёшево. Здесь можно было увидеть за столиком часовщика с лупой на глазу, длинными рядами тянулись здесь выставленные на продажу галоши и ботинки. Торговали на этом рынке и продовольственными товарами. В здешней грязной харчевне можно было пообедать за несколько копеек или закусить. У какой-нибудь из палаток стоял, бывало, громадный чугун со щами. Чтобы щи не остыли, чугун накрывался грязной подушкой, на которую, для верности, садилась и сама баба-торговка. На рынке этом не только торговали, на нём ещё и играли. Ходил между рядами мужик с холщовым мешком, в котором находились маленькие бочонки от лото (с цифрами), и кричал: «Подходи, застанавливай! По гривеннику! Четверо есть, давай пятого! Бери! Семьдесят два! Шестьдесят один! Сорок восемь! Пятнадцать! Ого — девяносто! Получай деньги!» Около него собирался народ. Каждый называл цифру, а «банкомёт» вытаскивал из мешка бочонок и снова выкрикивал: «Ставь, ребята! У кого старшая цифра — тот деньги получает! По копейке с носа за игру беру!» Угадать, какая будет «старшая цифра», было дано не каждому — отсюда и выгода человека с мешком. Играли ещё и таю на булыжной мостовой ставили лоток с выведенными на нём цифрами: 1,2,3,4, 5,6,7,8. Это была игра в «юлу». Держатель банка выкрикивал: «За двугривенный плачу рубль, за полтинник — два с полтиной! За рубль отвечаю пятёркой!» Вокруг лотка образовывалась толпа. Кто-то ставил свой полтинник на одну цифру, кто-то — на другую. Один из игроков вертел восьмигранную деревянную юлу (волчок) с восемью цифрами. Чья цифра на юле совпадала с цифрой на доске — тот и выигрывал. Шансов, правда, у такого совпадения было немного, во всяком случае, не на много больше, чем в казино Монте-Карло. Играли на той толкучке ещё и так На большом лотке, покрытом синей бумажной тканью, находилось десятка два конфет размером с игральную карту. На конфетах нарисованы женские фигуры. Хозяин лотка подбрасывал конфеты и кричал: «Вот головка, а вот ножки! Подымай: за головку подымешь — рубль плачу, за ножки — мне рубль! Ставь!» Народ хватал конфеты, но почему-то всё больше за «ножки». Игры эти были не новы. Задолго до них на рынках, гуляньях и толкучках люди играли в подобные им «Пышечное лото», «Турецкий шоколад», «Ремешок» и пр. У торговца пышками на лотке были масляные пышки и жестянка с сахарным песком. В одежде же своей он хранил грязный мешок с «нумерками» и засаленные карты. Желающему поиграть пышечник предлагал вынуть из мешка «нумерок». Если цифра на нём совпадала с цифрой на карте, вытянутой игроком, то пышечник платил выигравшему игроку копейку. Если не совпадала — игрок платил копейку пышечнику. Игра «Турецкий шоколад» выглядела так на лотке раскладывались цветные конверты с наклеенными картинками, изображавшими женские бюсты. Торговец выкрикивал: «А вот и турецкий шоколад! Всякий ему рад! И мужик и барин будет благодарен!» Потом он брал один из конвертов, в котором было что-то завёрнуто, подымал его вверх, картинкой к публике, и говорил: «Подымешь за тот конец, где голова, — шоколад твой, если не за тот конец, — платишь пятак» и бросал конвертик на лоток бюстом вниз. Казалось бы, просто: посмотрел внимательно и заметил, где «голова», однако редко кому эта хитрость удавалась. Большинство игроков почему-то тащили бюсты, как и фигурки при игре «в юлу», «за ноги». Игра «в ремешок» была не похожа на эти игры. Заключалась она в следующем: ведущий её устраивал на лотке из ремешка две петли и предлагал играющему вставить палец в одну из них. После этого он тянул концы ремешка, и если палец попадал в петлю, которая затягивалась (в отличие от второй, которая распускалась), то игрок проигрывал.
Играли ещё в «Три карты», или в «Три листика». На рынке или гулянье можно было заметить человека, сидящего на земле или камне, который бросал на землю три карты и кричал: «Вот туз, краля (дама) и шестёрка! Теперь я бросаю их наземь… подымешь туза — выиграл, не подымешь — проиграл». Вокруг человека собирался народ. Люди следили за ним и стремились понять, как он бросает карты, чтобы найти туза. Потом, под влиянием азарта, кто-то ставил двугривенный или пятиалтынный и внимательно следил за тем, как «банкомёт» бросает карты. Выиграл! — радуется он, подняв туза. А «банкомёту» только это и нужно: «Увяз коготок — всей птичке пропасть». Удача засасывает, и игрок продолжает делать ставки, хотя давно уже ему не попадался туз, а тащил он одну за другой то «кралю», то шестёрку, пока не оставлял все свои кровные ловкому прохвосту. В подобные игры москвичи играли и в Сокольниках, на Воробьёвых горах, а также у Сухаревой башни. Тут же кружили и «подставные» игроки, которые «выигрывали» и тем завлекали легковерных «халявщиков». В предвоенные годы игра шла и на Птичьем рынке, на Трубной площади. Разница лишь в том, что в каком-нибудь 1903 году играли на копейки, а в 1914-м — на рубли.
Довольно колоритным московским местом был Конный рынок. Горы глины, ухабы, песочная дорога, тележки, хомуты, а главное, лошади — вот что составляло фон для деятельности на нём людей. Среди них и воронежские «степняки», и тамбовские «рогаля», и тульские «лошадёры», и симбирские «жваки». На рынке этом торговали настоящие конные торговцы, которые пригоняли в Москву на продажу целые косяки лошадей из Сибири и степных губерний. Они брались из табунов и кроме аркана и недоуздка никакой упряжи не знали. Объезжать их было делом покупателей. Договорившись о продаже, покупатель и продавец ехали к покупателю на квартиру за расчётом, а лошадей оставляли на рынке под присмотром людей покупателя. Чаще всего покупалось по три — пять лошадей. Иногда косяки, раскупленные барышниками, разводились по конюшням, где их «обуламывали» и приучали возить сани и дрожки, а потом снова приводили на рынок и продавали, но уже дороже: вместо 225 рублей, например, — за 350. Особую касту на Конном рынке представляли собой «яманы» — конные барышники, приходившие на него с пустым карманом и кнутом. Действовали они шайками. Были среди них и «наводчики», и «поднатчики», и те, кто «хрял за мазом» — подыскивал «клиента». У них был свой язык Лошадь они могли назвать «карюхой», 3 рубля они называли «уралкой», 10 — «жирмасом», 100 — «кипчагом», 200 — «душелем», 300 — «трушелем», а 1000 — «косулей». Покупатель на их языке назывался «мазом», непонимающего покупателя называли «яманный маз»; вместо того чтобы спросить: «Водкой поил?» — спрашивали: «Бусовки давал?» — а вместо того чтобы сказать: «Ни черта не стоит», говорили: «Кар прокарес» и т. д. Разыгрывали и морочили голову неопытным людям, прежде всего извозчикам, обирая их.
На Трубной площади многие годы существовал Птичий рынок Здесь собирались охотники: борзятники, ружейники, голубиные, перепелятники и пр. Раньше они торговали на Лубянке. Продавали голубей: чигравых (чиграшей, по-нашему), козырных, турманов, чистых, трубастых, чёрно-пегих, красно-пегих и пр. Голубятники — это, как говорится, особая статья. Большинство их составляли мальчишки 12–15 лет. Было немало среди них и тех, кто постарше. Встречались среди голубятников и пожилые люди. Все они собирались у своих голубятен и, выпустив голубей на волю, кричали и свистели им вслед, размахивали длинными жердями, подбрасывали в небо голубей, которых держали в руке. Голуби кружили над домами, а голубятники не давали им сесть на крыши. Тех, которые садились, сгоняли не только криком, но и камешками. Полетав, голуби возвращались в голубятню. Бывало, что в этой компании попадался чужой голубь. Тогда голубятник завлекал его в голубятню, а когда тот садился на верёвочную сетку так называемого «тайника», дёргал за верёвочку и чужой голубь попадался в ловушку. Нередко это приводило к серьёзным конфликтам между голубятниками.
