Постепенно, свыкаясь с порядками городской жизни, получив возможность строить себе большие каменные дома с зеркальными стёклами в окнах, привыкая к роскошной жизни и всё более отдаляясь от народа, кое-кто из них перестал ходить в приходские церкви, а посещал свои, домовые, где можно было стоять без пальто и галош, во фраках и смокингах, а женщинам — в бальных нарядах с бриллиантами. Вернувшись из церкви на Пасху, они уже не христосовались с дворней, а разговляться предпочитали куличами не домашними, а из кондитерских, поскольку те были красивее. Выходили из моды у купцов такие обычаи, как кормление нищих в дни памяти умерших близких родственников, отсылка в тюрьмы еды арестантам по большим праздникам. Многие купцы и купчихи перестали принимать у себя в доме убогих, юродивых, монахов, странников и др.

В Москве торговля всегда была сосредоточена в центре города, в частности в Охотном Ряду. На этот рынок за провизией приезжали люди со всех концов города и даже уезда. Заполняли площадь Охотного Ряда магазины и лавки. Здесь можно было увидеть лавку Калганова, торговавшего тогда птицей, посудные и железные лавки Можайцева, Смирнова, колбасную — Воронцова. Немало было в Охотном Ряду и мясных лавок Служившие в них мясники были здоровыми, широкоплечими людьми с заткнутыми за пояса ножами. Жили они обычно на хозяйских квартирах. Помещение для них выделялось где-нибудь на заднем дворе или в подвале. Спали они на нарах, а кормились у хозяина, благо в лавке оставались мясные обрезки. В месяц они зарабатывали обычно от 10 до 25 рублей. Большинство же лавок располагалось в двухэтажных помещениях. Особенно грязными были помещения второго этажа мясных и «курятных», как тогда говорили, лавок Их заполняла домашняя птица, которую ежедневно здесь же забивали, а поэтому в этих «курятных» лавках было не только грязно, но и зловонно: непроданная битая птица портилась, а оставшаяся на полу кровь разлагалась. Зашедшую как-то сюда в последний год XIX века санитарную комиссию городской управы возмутило, что владельцы домов в Охотном Ряду, получавшие до ста тысяч ежегодного дохода с лавок и трактиров, поскольку магазины и лавки на этой площади брались нарасхват за громадную арендную плату, спускали без всяких фильтров в городскую водосточную трубу все помои, отбросы и нечистоты. Однако никаких мер к устранению всех этих безобразий город не принял, хотя со стороны городского начальства было сделано даже предписание о необходимости, в видах охранения народного здравия, перевести Охотный Ряд в другое место. Мешали переменам на рынке не только лень и инертность чиновников, но главным образом то, что он приносил неплохой доход. По данным за 1905 год, с одного только владения Журавлёва, занимавшего в Охотном Ряду вместе с лавками и двором более четырёх гектаров, город получил 145 тысяч рублей. Кроме того, 28 других его лавок принесли городской казне ещё 823 тысячи рублей дохода, а городская управа сдала за 2750 рублей 14 торговых мест на тротуаре и за 15 455 рублей — на тротуаре у тумб, возле которых швартовались ломовые извозчики. Всего же вся эта часть рынка Охотного Ряда дала тогда доход городу в размере 246 365 рублей.

В 1913 году Московская городская дума снова отмечала, что, несмотря на громадный доход, рынок этот «остаётся неустроенным и представляет по фасаду ряд уродливых мелких лавок и ларей, которые придают площади вид грязного азиатского захолустья, нетерпимого ни в одной из столиц крупного европейского государства».

Накануне Первой мировой войны московское руководство вообще преисполнилось желанием европеизировать Первопрестольную: поливать, как в Европе, её улицы, открыть общественные туалеты, как в Европе, в целях борьбы за качество и безопасность продуктов питания создать в Москве, как в Европе, оптовые рынки, главным из которых сделать рынок на Болотной площади, обустроить по-европейски улицы и пр. и пр. Жаль только, что спохватилось оно слишком поздно. Москва до самой революции так и осталась городом далеко не европейским.

На так называемом «Болоте», на набережной Москвы — реки, напротив Воспитательного дома, существовал ягодный рынок Набережная летом и осенью была заставлена возами с товаром. Мелкий продавец свой товар, три-четыре решета, таскал на спине. Большинство мелких продавцов составляли бабы из Замоскворечья, имевшие в своём хозяйстве несколько вишнёвых деревьев или десяток-другой кустов смородины. Торговали здесь и крестьяне-садоводы из Серпухова и с Калужского тракта. Крестьян этих, к сожалению, мало поощряло и поддерживало государство. Некоторые из них торговали сами, но большинство через посредников, или балаганщиков, по названию их торгового предприятия, балагана. Садовод находился в кабале у владельца балагана. Дело в том, что тот ссужал его деньгами зимой, когда он в них нуждался. По деревням тогда шныряли агенты скупщика и заранее, под будущий урожай, выдавали задатки. И попробуй крестьянин не отдать летом товар скупщику: зимой наплачется, ни копейки тот ему не даст.

Продавцы на Болотном рынке бессовестно обманывали покупательниц, подсовывая им ягоды, уложенные так, что хорошие находились сверху, а под ними — помятые и гнилые. Барышникам, разбирающимся в ягодах, продавец такое решето с закраской, то есть с ягодой, не показывал, так как знал, что их не обманешь. Сколь ни странным это может показаться, но торговля ягодами на этом рынке шла ночью. Главная причина ночной торговли состояла в том, что благодаря ей люди были лишены возможности приобретать товар из первых рук — по ночам действовали перекупщики.

Часть этого «Болота» составлял грибной рынок. Он тянулся вдоль набережной от Устинского до Каменного моста. Открывшись в Чистый понедельник, он становился излюбленным местом гуляний москвичей (за исключением, конечно, аристократии), а поэтому теснота и толкотня здесь всегда были жуткими. В глубоком, вязком снегу, превращённом тысячью ног в грязь, ничего не стоило потерять галоши, или «резину», как их иногда называли. Грибы, мёд, баранки, редька, капуста, солёные огурцы, лук, деревянная посуда, плетёная мебель, материя, постный сахар, валявшийся на рогоже, сласти, игрушки привлекали сюда помимо москвичей жителей захолустья. Городская одежда была здесь редкостью, всё больше чуйки, полушубки, бабы в кацавейках и платах. Замоскворецкие хозяйки приходили сюда в сопровождении приживалок, ключниц, кухарок.

А когда-то на грибной рынок выезжали домовитые хозяйки богатых купеческих домов и возами отправляли купленное на весь пост в свои кладовые. Тогда, в середине века, здесь пахло старой Москвой, в начале же XX века покупатели таскали в баночке фунтик грибков, да в бумажке медку столько, что языком можно было слизнуть, а рядом, в лавочках, отоваривались обыватели, живущие «на книжку», то есть в долг, который в ту книжку записывался.

Порядок на рынках наводили старосты или базарные смотрители. Они следили за тем, чтобы торговцы оплачивали занимаемые ими торговые места. Старосты были и на толкучих рынках. Говорили, что они занимаются поборами. В 1912 году неизвестный, торговавший на Таганском рынке, обвинил базарного смотрителя Субботина в том, что он с торгующих на рынке разносчиков собирает каждый месяц по рублю. Тех же, кто ему денег не платит, прогоняет и не даёт торговать… Деньги, по 50 копеек в месяц, для Субботина с краснорядцев (торгующих «красным товаром») собирал некий Алексей, живущий в доме Чугунова в Больших Каменщиках, а с торговцев тёплыми товарами — Александр Борисов по рублю с каждого. С селёдочников собирали тоже по рублю.

Проверки таких сообщений результатов, как правило, не давали. Обычно никто из торгующих на рынках сообщений о злоупотреблении старост не подтверждал. Что поделаешь, любит наш человек повозмущаться, покритиковать, но когда доходит до дела, предпочитает отношений с начальством не портить и отмолчаться.

В последние годы «мирного времени» на московских рынках можно было купить артишоки за 1–3 рубля, десять кочанов капусты — не дороже чем за 2 рубля, фунт зелёного лука за 8–10 копеек Фунт карасей стоил тогда от 30 до 60 копеек, пуд осетрины — от 10 до 18 рублей, севрюги — от 10 до 14 рублей. Два мешка ржаной муки (9 пудов) продавали на рынках за 12–13 рублей. Пара тетеревов стоила от 1 рубля 40 копеек до 2 рублей 20 копеек, а глухарь от рубля до двух с полтиной. Гусей с потрохами продавали по цене от 1 рубля до 2 рублей 25 копеек, кур парных — по цене от 70 до 90 копеек, каплунов мёрзлых — за 1 рубль 50 копеек и более, но не дороже 2 рублей 50 копеек Зайцы-беляки стоили тогда от 50 до 7 5 копеек, а русаки — от 60 копеек до 1 рубля за штуку. Пуд русского масла можно было купить за 16–20 рублей. Сливочное масло на рынке не продавалось. Пуд творога стоил от 1 рубля 20 копеек до 4 рублей, а сметана — от 15 до 30 копеек фунт. Сотня отборных яиц стоила не дороже 3 рублей.