Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Время, конечно, что-то меняло в таких квартирах: исчезали одни гравюры и покупались другие, бюсты одних деятелей заменялись бюстами других, однако неизменным оставался шик, желание создать миф о хозяевах таких квартир и пустить пыль в глаза гостей. Даже небрежность на письменном столе кабинета или на туалетном столике будуара была продуманной, с тем чтобы произвести впечатление.

Перестроить свой быт в соответствии с требованиями европейской моды, окружить себя роскошью — вот что стало целью многих представителей зажиточных слоёв общества. Людей таких в Москве с каждым годом становилось всё больше. Росло производство, росли и цены, а значит, увеличивалась нажива промышленных и торговых людей и тех, кто их обслуживал. Представители крестьянского и мещанского сословий всё больше выбивались в люди и богатели. Стремление этих людей к красоте, нежелание их отставать от моды, невзирая на полное несоответствие её их условиям и привычкам, вызвали появление в XX веке, и даже немного раньше, такого понятия, как «мещанство». Ярлык этот прежде всего приставал к тем, кто, подражая моде, стремился к красоте, не имея чувства меры и вкуса.

Квартиры приличных, интеллигентных людей выгодно отличались от квартир таких мещан. Сохранившиеся до наших дней в виде музеев, они оставляют у нас самые приятные впечатления. Квартира А. М. Горького в Нижнем Новгороде, квартира Н. А. Римского-Корсакова в Петербурге, дом Л. Н. Толстого в Москве и многие другие радуют глаз уютом и простотой. Их жёлтые полы, натёртые воском, просторные светлые комнаты с удобной добротной мебелью, книги, фортепьяно, пузатые самовары, а также зонты и трости в прихожих — всё говорит о достойной и интересной жизни людей, протекавшей здесь когда-то.

Обстановка убогих хибар, в которых тогда жили бедные люди, не сохранилась, как и сами эти жилища. Музеев из них не делали, ведь те, кто когда-то жил в них и сумел прославиться, разбогатеть, давно покинули их и поселились во вполне солидных домах и квартирах. Иначе мы теперь могли бы заглянуть в убогое жилище на Трубной улице, где Антон Павлович Чехов жил, приехав в Москву из Таганрога, или заглянуть в ночлежку, в которой коротал свои ночи спившийся художник Саврасов.

Бедные квартиры были, конечно, малопривлекательны. Сколь ни странным теперь это может показаться, но 20 тысяч из них в начале XX века не имели собственной уборной, а 10 процентов всех московских квартир находилось в подвалах. Да и где только не жили люди! В одной из башен Кремля, например, в 1880-е годы жили какой-то чиновник, ведущий нетрезвый образ жизни, и какой-то повар. А вот как выглядело жилище одной из московских проституток-надомниц. Вела в него большая крутая лестница. Было на ней темно и пыльно, дверь в квартиру была обита ободранной клеёнкой… В небольшой комнате — отделанная драпировкой кровать, комод, покрытый вязаной скатертью, на нём тусклое зеркало с отбитым краешком, три стула, голубой диван и стол, на котором стоял самовар и лежала проволочная сетка с брошенной на неё сайкой. Над диваном висела полка, а на ней — около дюжины рамок с ракушками, в которых красовались фотографии близких, подруг хозяйки и оперных певцов. Не шикарно, но всё-таки жить было можно.

Несчастьем же и позором Москвы являлись «коечно-каморочные» квартиры. В начале 1899 года Московское городское управление их обследовало и пришло в ужас. Те, кто обходил эти квартиры («счётчики»), не в силах сдержать чувств, записывали на имеющихся у них специальных бланках: «духота невыносимая, квартира сырая и невероятно грязная», «в комнатах полный мрак», «грязь, вонь, теснота не поддаются описанию», «квартира имеет ужасный вид: штукатурка обвалилась, в стенах дыры, заткнутые тряпками, отхожее место настолько развалилось, что в него взрослые не ходят и детей не пускают», «жутко сделалось, когда пришлось осматривать квартиру — в полном смысле пещеру; воздуха нет, комнаты тесные, грязные конуры», «под квартирою сточная труба, от неё удушливый запах, страшная грязь» и т. д. и т. п. Только обследованных таких квартир оказалось в Москве 16 478. В них жило не менее 181 тысячи человек, из которых 40 тысяч — дети.

В те времена кубатуру помещения измеряли не квадратными метрами, а кубическими саженями. Так вот, большинство этих каморок (82,5 процента) имело объём менее 1,5 кубической сажени, это значит не более трёх кубометров и ютился в ней, как правило, не один человек Как же заселялись эти квартиры и кто в них жил? А дело обычно было так люди, имеющие какие-то средства, снимали квартиру и пускали жильцов, чтобы за квартиру расплатиться. И вот в квартире, помимо хозяина и его семьи, поселялись его рабочие, если такие были, или просто жильцы. Они занимали койки. Некоторые из них свои койки отгораживали каким-нибудь пологом, большинство же не отгораживало ничем. Встречалось немало таких хозяев, которые сдачу нанятого жилья превращали в промысел. В этом случае квартира разгораживалась на клетушки, каморки, и становилась каморочной, а вернее коечно-каморочной. Жили в этих квартирах, как правило, ремесленники, рабочие, семьи домашней прислуги и те, кто перебивался случайными заработками: торговцы с лотков, кладчики и пильщики дров, подёнщики, нищие и пр. Какой-нибудь нищий или подёнщик мог нанять себе на неделю только половину койки, а другую половину снимал другой человек, а то и сам он её сдавал. Сдавали в поднаём и часть каморки. Например, снимает фабричный слесарь какую-нибудь каморку в пять кубических аршин (3,5 квадратных метра), так он с женой и двумя детьми спит на одной койке, а другую койку сдаёт своему товарищу, возможно, тоже с семьёй. В таких квартирах можно было встретить жильцов, которые вообще не имели места для ночлега. Окажется пустая койка — спит на ней, а если нет — спит на печи, а то и на полу. Жилища эти, как уже отмечалось, были грязные, полные насекомых, сырые и холодные. Можно ещё добавить, что в квартирах этих люди не только жили, но и работали: стегали одеяла, делали игрушки, гильзы для папирос, заворачивали конфеты в бумажки и пр.

Не так просто было снять и нормальную квартиру, если семья бедна, да ещё многодетна. Даже не очень благородные и избалованные жизнью люди предпочитали сдавать своё жильё бездетным. Уже в XX веке в Москве у ворот какого-нибудь дома можно было увидеть такую не очень грамотную и «гуманную» записку: «Здаёцся комната. Детей и собак не пускают».

Помимо квартир, существовали ещё и так называемые «меблированные комнаты», нечто среднее между гостиницей и общежитием. Они имели своих хозяев и жильцов, занимавших отдельные комнаты. Жильцы оплачивали хозяину комнату и горячий самовар. К концу XIX века таких гостиниц с постоянными жильцами в городе насчитывалось более 182. Существовали меблированные комнаты «Гурзуф» на углу Палашевского и Козихинского переулков; меблированные комнаты «Марсель» на углу Столешникова переулка и Петровки, на втором этаже двухэтажного каменного дома; меблированные комнаты «Дания» на углу Тверской улицы и Долгоруковского переулка; «Крым» на Трубной площади и много, много других. Проверка их в 1916 году показала, что почти во всех них наблюдался полный беспорядок книг для записи приезжающих и отбывающих жильцов не имелось, а велись какие-то маленькие алфавитные тетрадки, в которых невозможно было разобраться. Жильцы в комнатах жили без прописки, прислуга, как правило, была груба, грязно и небрежно одета, отсутствовали швейцары у входа, так что кто хотел, тот и мог войти. Фонари при входе еле горели. Людей без вещей в меблированных комнатах старались вообще не принимать, подозревая и, возможно, не без основания, что они жулики.

Нищие

Были в Москве и особенные дома. Рассказывали, например, будто есть дом, заселённый одними «громилами», то есть ворами и бандитами, правда, адреса этого дома никто не знал. А вот дома нищих в Москве действительно существовали. Они находились в районе Пресни. В 1886 году заглянувший в один из тех домов репортёр «Московского листка» писал: «Здание каменное, одноэтажное. Ступеньки ведут в подвал. Темно. Два отдельных подземелья заставлены койками. Между стен натянуты верёвки и на них сушится отрепье. Воздух убийственный. Справа дверцы, ведущие в каморки. Там помещалась кровать, на ней дети, женщины. Сырость, вонь… Нас обуял страх».

50
{"b":"171360","o":1}