Тогда-то и пристало к нему насмешливое прозвище "Граф".

А по городу поползли слухи о военных подвигах молодого Фолкнера. Из дома в дом переходили рассказы, каждый раз украшаясь новыми красочными деталями, о том, как он сражался в небе над Францией, сколько сбил немецких самолетов, сам был несколько раз подбит. Шепотом передавали жуткую историю о страшном ранении в голову, о том, что в черепе у него вставлена серебряная пластина, и многое другое.

Уильям эти рассказы не опровергал. Более того, он даже в какой-то мере способствовал распространению этой легенды. Любопытно, что и через много лет, будучи уже зрелым человеком, он иногда позволял себе подобные, мягко говоря, мистификации. Писатель Лоренс Стеллингс, с которым Фолкнер одновременно работал в Голливуде, вспоминал: "Однажды он уселся рядом и рассказал мне жуткую историю. Все о том, как он служил в канадских воздушных силах, летал над Францией, был сбит и ранен, все в деталях… Позднее я узнал, что он никогда не был за океаном во время войны и что единственный раз, когда он был «ранен», это во время самостоятельного вылета в Канаде в самом конце войны. Зачем ему нужно было сидеть рядом со мной и рассказывать мне эту чистейшую ложь?"

Дело было, конечно, не только в богатстве творческого воображения, которым он обладал и которое порой заставляло его причудливо смешивать факты с выдумкой, так что их потом трудно было отделить друг от друга. За этими выдумками, надо полагать, стояла своя, если можно так выразиться, сверхзадача, быть может, полуосознанная. Ведь мог же он совершить все эти подвиги, если бы судьба не оказалась столь несправедливой к нему! И он был внутренне уверен, что обязательно совершил бы их. Так что легенда о его военных приключениях казалась ему, вероятно, некой компенсацией за обиду, нанесенную ему судьбой.

С тех пор как отец Уильяма Марри Фолкнер получил место инспектора университета "Оле Мисс", семья поселилась в предоставленном отцу домике в университетском городке. Там жил по возвращении из Торонто и Уильям.

По свидетельству Фила Стоуна, который одновременно с Фолкнером вернулся в Оксфорд и стал работать в адвокатской конторе отца, этой зимой и весной Уильям особенно много читал, в частности Бальзака, и с упоением писал стихи. К этому времени он перерос свое юношеское увлечение английскими романтиками и на их место пришли французские символисты.

В свободные часы он по-прежнему любил гулять по городу и по его окрестностям. Чтобы иметь деньги на небольшие личные расходы, Фолкнер брался за самые разные работы. Надо сказать, что он был мастером на все руки, хорошим плотником, прекрасным маляром. Однажды он устроился в группу маляров, подрядившихся произвести ремонт университета. Когда дело дошло до покраски высокого шпиля здания юридического факультета, все маляры отказались от этой опасной работы, а Уильям привязал себя веревками к вершине шпиля и выкрасил его. Мать, узнав об этом, страшно разволновалась и настоятельно просила отца, чтобы он впредь не поручал Биллу никакой работы, не посоветовавшись предварительно с ней.

В этот год дружба Фолкнера с Филом Стоуном не только еще более окрепла, но и приняла форму некоего литературного товарищества, просуществовавшего вплоть до 1931 года. Фолкнер писал стихи, а впоследствии рассказы и романы, Стоун редактировал, его секретарша перепечатывала, и Стоуп рассылал их в журналы и в издательства. Стоун и в финансовом плане поддерживал литературную деятельность Фолкнера в начале его карьеры. И к чести его надо признать, что, когда Фолкнер уже был известным писателем, Стоун скромно отказывался от подчеркивания своей роли, заявив: "Это было товарищество. Идея заключалась в том, чтобы использовать любые деньги, какие получались от публикации произведений Билла, чтобы дела крутились".

Первым успехом этого «товарищества» было опубликование стихотворения Фолкнера "Полуденный отдых фавна" 6 августа 1919 года в журнале "Нью рипаблик". Оно настолько характерно по своему настроению, по образному строю для всего, что писал в эти годы Фолкнер, что стоит привести два отрывка из этого стихотворения:

Тогда он получил свой первый литературный гонорар — 15 долларов. В остальном это стихотворение вряд ли нуждается в подробном комментарии. Это типичное подражание французским символистам, в частности Малларме и Верлену. Часть стихотворений, написанных Фолкнером в этот период и опубликованных в университетской газете «Миссисипиан», вообще были вольными переводами из Верлена.

Первая книга стихов Фолкнера "Мраморный фавн", вышедшая в свет только в 1924 году, датирована им "апрель, май, июнь 1919". Значит, именно весной и летом этого года и были в основном написаны эти стихи, хотя потом автор неоднократно дорабатывал и переделывал их. Значит, в них и надо искать отзвуки того душевного состояния, в котором находился тогда Фолкнер. Тем более что отголоски поэтических образов этого цикла легко обнаруживаются и в последующих произведениях Фолкнера.

Центральный образ здесь — мраморный фавн, стоящий в саду среди живой природы, где тополя движутся сквозь "старый сад, как нежные девушки, покачивающие головами", где розы кажутся "горящими свечами", а фонтан "стряхивает свои блестящие волосы" в бассейн. Фавн отделен от этой природы, он схвачен в мраморе, и он вопрошает себя:

Главная тема фавна — это его двойственность, разорванность бытия и сознания. Он знает, что бессмертен, что смерть коснется всех, кроме него. Время для фавна — бесконечный повторяющийся цикл. Познание череды рождений и смертей делает фавна пророком в отношении окружающей жизни, он «отягощен» памятью. Но и это знание двойственно — "то, что я знаю, я не могу познать". Он прикован мрамором к прошлому, ему не дано познать чувственность жизни, ибо его знание отделяет его от пасторальнохчз, естественного существования, от тех, кто "не знает и не хочет знать".

Фавн видит, как меняется мир вокруг него, а он остается все тем же; в отличие от других он не может забыть своего прошлого, и, хотя он не хочет отличаться от других существ, его знание прошлого, дар пророка, позволяющий ему видеть бесконечный цикл времени, изолирует фавна от быстротекущей жизни.