Новый роман писался стремительно — уже в апреле Фолкнер сообщал Хаасу, что высылает рукопись. В издательстве роман приняли восторженно и немедленно запустили в работу.

А сам автор в это время увлекся строительством на озере Сардис вместе со своим другом полковником в отставке Хыо Эвансом большого катера, который они назвали «Минмагари». Душевный и творческий кризис остался позади.

В июле пришло приятное известие — студия «Метро-Голдвин-Майер» купила у издательства "Рэндом хауз" за 50 тысяч долларов право экранизации "Осквернителя праха". 40 тысяч долларов из этой суммы причитались автору. В Роуан-Ок был устроен семейный праздник. Один из знакомых зашел в этот день поздравить Фолкнера с успехом и застал его босым и ужасно веселым. "Человек, которому удалось продать свою книгу Голливуду за 50 тысяч долларов, — гордо заявил Фолкнер, — имеет право выпить и танцевать босиком".

В сентябре "Осквернитель праха" уже продавался в книжных магазинах. Критика не замедлила откликнуться на новую книгу. Правда, на этот раз в романе была затронута столь животрепещущая тема, что отклики прессы больше касались политических проблем, чем литературных достоинств книги. Малькольм Каули в "Ныо рипаблик" высоко оценил роман и писал: "Трагедия интеллигентных южан, вроде Фолкнера, в том, что два их убеждения — в равенство людей и в независимость Юга — вступают теперь в яростное противоречие".

В октябре, когда Фолкнер приезжал в Нью-Йорк, они встретились с Каули, и Фолкнер сказал ему: "Стивенс говорит в романе не от имени автора, а от имени лучших представителей либеральных южан, он выражает их отношение к неграм. Если бы расовые проблемы предоставили решать детям, они были бы очень скоро разрешены".

Между тем консерваторы на Юге, и, в частности, в его родном Миссисипи, обрушились на Фолкнера, обвиняя писателя в пропаганде радикальных взглядов на расовую проблему.

В ноябре 1948 года Фолкнер был избран членом Американской академии искусства и литературы.

Успех "Осквернителя праха" окрылил Фолкнера, и он начал обдумывать издание большого сборника, в который вошли бы почти все написанные им рассказы. Потом он от этой идеи отказался. "Я думаю о томе рассказов, — писал он Комминсу, — в которых главным героем будет Гэвин Стивенс, это в большей или меньшей степени детективные рассказы. У меня есть четыре или пять таких рассказов, в которых Стивенс раскрывает или предупреждает преступления, защищая слабых, исправляя несправедливость или наказывая зло".

Тем временем в Оксфорде появились представители киностудии — режиссер хотел снимать фильм именно здесь. Это сулило жителям немалые выгоды. И тем не менее нашлись недовольные, заявлявшие: "Мы не хотим, чтобы кто-то приезжал в наш город и снимал здесь фильм против суда Линча". Но, несмотря на это, фильм начали снимать.

Шумная реклама, всегда сопутствующая кино, коснулась, естественно, и Фолкнера. Журнал «Лайф» предложил Малькольму Каули написать очерк с фотографиями о Фолкнере наподобие того, который Каули сделал о Хемингуэе. Однако у "Фолкнера эта затея вызвала резкое сопротивление. Он написал Каули, что познакомился с его очерком о Хемингуэе: "Я еще более прежнего укрепился в своем убеждении, что это не по мне. Я буду противиться до конца: никаких моих фотографий, никаких документов. У меня одно стремление — исчезнуть как отдельный индивидуум, кануть в вечность, не оставить по себе в истории ни следов, ни мусора, только книги, которые были изданы… Я стремлюсь лишь к одному, на это направлены все мои усилия — пусть итог и история всей моей жизни найдут свое выражение в одной фразе, моей эпитафии и некрологе: он создавал книги, и он умер…"

Он по-прежнему отказывался принимать корреспондентов, жаждущих получить у него интервью, и просто любопытных туристов.

Однако в это лето 1949 года одна такая встреча произошла, и о ней надо упомянуть, ибо потом она имела свои последствия. К старому приятелю Фолкнера по охотничьим экспедициям Джону Риду приехала в гости из Мемфиса племянница его жены, которая, узнав, что Рид знаком с Фолкнером, упросила его познакомить ее с писателем. На телефонный звонок Рида Фолкнер ответил, что он уезжает на озеро Сардис кататься на своей парусной яхте. Тем не менее племянница уговорила Рида повезти ее хотя бы издали посмотреть на Роуан-Ок. Когда они туда приехали, Джон Рид увидел вдали на пастбище самого хозяина и подошел к нему. Раздосадованный Фолкнер вынужден был капитулировать, с раздражением спросив Рида: "Что она хочет увидеть? Зачем я ей? Может быть, она думает, что у меня две головы?"

Он ожидал встретить немолодую даму, председательницу какого-нибудь литературного клуба, движимую чистым любопытством, а увидел милую девушку 21 года с зелеными глазами и рыжими волосами. Разговор был короткий, а по пути домой Джон Рид, смеясь, рассказал своей гостье о горькой шутке Фолкнера насчет двух голов. Это сильно задело Джоанну Уильямс, и, вернувшись в Мемфис, она написала Фолкнеру большое письмо, в котором объясняла, что никак не думала, что у него две головы, а ей хотелось познакомиться с писателем, книги которого так много говорят ее сердцу. Она давно решила стать писательницей, и ее рассказ уже получил премию на конкурсе журнала «Мадемуазель». Родители ее были типичные ограниченные буржуа и всячески противились устремлениям дочери.

Письмо было искреннее, и оно тронуло Фолкнера. "В Вашем письме, — написал он ей в ответ, — есть нечто очаровательное, напоминающее о молодости: запах, аромат, цветок, выросший не в саду, а быть может, в лесу, на который наталкиваешься случайно, у которого нет прошлого, нет особого запаха и который уже обречен на первые морозы, пока через 30 лет поношенный мужчина 50 лет уловит его запах или вспомнит о нем, и тут же почувствует, что ему вновь 21 и он опять полон отваги, чист и жизнь еще впереди". Фолкнер обещал Джоанне, что будет отвечать ей, если она напишет ему.

Осенью студия «Метро-Голдвин-Майер» решила устроить помпезную премьеру фильма "Осквернитель праха" в Оксфорде. 9 октября город был полон приехавшими корреспондентами, фотографами, туристами. Днем был устроен торжественный парад по улицам Оксфорда с участием нескольких оркестров, кинозвезд, а вечером в местном театре должен был состояться просмотр фильма.

Как всякие женщины в подобных ситуациях, Эстелл и Джилл были взволнованы, они готовились к этому торжеству — были заказаны новые туалеты. И вдруг, к их отчаянию, их муж и отец заявил, что он не пойдет на премьеру. Никакие уговоры и просьбы не помогали. Тогда Эстелл нашла выход — она позвонила в Мемфис двоюродной бабушке Фолкнера, тете Алабаме, про которую писатель как-то сказал: "Когда она умрет, либо ей, либо господу богу придется покинуть небеса, потому что командовать сможет только один из них". Тетя Алабама немедленно включилась в женский заговор — она позвонила Фолкнеру и сказала, что сейчас выезжает в Оксфорд в своем лучшем платье. "Я слишком долго ждала, когда я смогу гордиться тобой, — сказала она. — И теперь я хочу быть там, когда ты выйдешь кланяться". Фолкнер понял, что он обречен, — вечером он встретил тетю Алабаму и сопровождал женщин своей семьи на премьеру.

В ноябре вышел в свет сборник рассказов "Гамбит коня".

Тогда же осенью пришло письмо от Джоанны Уильяме с длинным списком вопросов, над разрешением которых, как она писала, она мучается. "Это неправильные вопросы, — ответил ей Фолкнер. — Женщина может задавать такие вопросы мужчине, когда они лежат вместе в постели… когда они лежат умиротворенные и, может быть, почти засыпают. Так что Вы должны подождать с такими вопросами. Возможно, и тогда Вы не найдете ответов на эти вопросы, большинство не находит". При этом он старался приободрить ее: "Не огорчайтесь, что у Вас есть проблемы, вопросы. Самое лучшее, что боги могут дать людям в двадцать лет, это способность спрашивать "почему?", это тяга к чему-то лучшему, чем растительное существование, даже если в ответ они обретают печаль и боль".