В изложении Фолкнером этих трагических событий явно видно его собственное, далеко не объективное понимание сущности событий. Фолкнер хочет дать понять, что если бы представители федерального правительства не вмешались бы тогда в политические дела Юга, не форсировали бы ход событий, то южане сами постепенно нашли бы приемлемое решение расовой проблемы.

Джон Сарторис видит источник всех бед в тех представителях федерального правительства, которые приехали сюда с Севера, чтобы обеспечить право негров на участие в выборах. В Джефферсоне, в частности, этими представителями федерального правительства, уполномоченными провести выборы, оказываются уже известные читателю по предыдущим романам Фолкнера Бердены, дед и брат Джоанны Берден, одной из героинь романа "Свет в августе". Они выдвигают на пост начальника городской полиции негра дядю Кэша, который до того, как ушел из города, чтобы присоединиться к войскам янки, был кучером.

Белые расисты исполнены решимости не допустить этого — в день выборов полковник Джон Сарторис убивает обоих Берденов и с револьвером в руке спрашивает у собравшихся негров, кто из них хочет голосовать. Потом он забирает урну и бюллетени и увозит их на свою плантацию, где белые расисты устраивают первую фальсификацию голосования. Так устанавливается образец беззакония и насилия, который будет действовать на американском Юге на протяжении многих десятилетий, до нынешнего времени. Так рождается современный Юг с его сегрегацией, насилием со стороны белых расистов.

Последний рассказ в романе — "Запах вербены" — является самым важным, ибо в нем Фолкнер устами своего героя Баярда Сарториса судит традиции старого Юга и выносит им недвусмысленный нравственный приговор.

В этом рассказе Баярду двадцать четыре года, он учится в университете, и он уже не мальчик, воспринимавший в романтическом ореоле собственного отца и все его деяния. Теперь в поступках отца Баярд распознает иное — "неистовое и грубое диктаторство и стремление подавлять", он видит у отца "в нетерпимых глазах… ту просвечивающую пленку, которая есть в глазах плотоядных животных и сквозь которую они смотрят на мир, который никогда не видят жвачные… которую я раньше видал в глазах людей, убивавших слишком много, убивших так много людей, что до конца своей жизни они никогда не будут в одиночестве".

Теперь Баярд понимает все, что происходит на Юге, осознает, чего стоит тот моральный кодекс поведения, который тяжким бременем ложится на плечи послевоенного поколения и будет давить на многие поколения, которые еще придут. Он готов к тому, что должно произойти, задолго до того дня, когда прискачет Ринго и сообщит ему, что отец убит. Он знал, что это когда-нибудь должно произойти, и он выработал свою моральную позицию. Он заранее знает, что не скажет своему профессору, что решил нарушить одну из самых заповедных статей кодекса чести довоенного Юга — кровной мести, он понимает, что профессор "слишком стар, чтобы держаться принципа перед лицом крови, воспитания и окружения". Он знает, что ему предстоит — отстоять свои принципы перед требованиями традиции, согласно которой он должен убить убийцу своего отца.

Знает Баярд и то, кто выступит олицетворением этих традиций, этих требований. По дороге в Джефферсон он представляет себе, как на пороге вновь отстроенного дома его ждет Друзилла с веточкой вербены, символом ее храбрости, в волосах и с пистолетами в протянутой руке. Друзилла видится ему "античной жрицей бога насилия".

Баярд скачет к родному дому, а в уме у него проносятся воспоминания, которые в ретроспекции должны объяснить причины, почему он исполнен решимости нарушить традицию, каковы моральные посылки, толкающие его пойти против кодекса чести. Он вспоминает о двух своих разговорах с Друзиллой.

Первый из этих разговоров произошел четыре года назад. Они гуляли с Друзиллой по саду вскоре после того, как на глазах Баярда отец чистил и перезаряжал свой револьвер «диллинджер», из которого он застрелил фермера, "почти соседа… который служил в первом пехотном полку, когда этот полк проголосовал снять отца с поста полковника, и мы никогда не узнаем, действительно ли этот человек собирался ограбить отца или нет, поскольку отец стрелял слишком быстро". Баярд видел также, как вдова этого человека, которой полковник Сарторис послал деньги, пришла к нему в дом и швырнула ему в лицо эти деньги.

В том разговоре в саду Друзилла доказывает Баярду, что у отца есть великая мечта и эта мечта важнее всех убийств и боли. Тогда Баярд говорит ей, что если кто-нибудь был одержим мечтой, так это Томас Сатпен. Друзилла возражает — мечта Сатпена касалась только его самого, а ее муж и отец Баярда "думает о всей стране, которую он старается вытащить шнурками от ботинок, чтобы жили лучше все люди, обитающие здесь, не только люди его круга или служившие в его полку, а все, черные и белые, женщины и дети, живущие там на холмах, у которых нет даже ботинок…".

"— Но что хорошего они могут получить от его благ, — спрашивает Баярд, — если они… после того, как он…

— Убил кое-кого из них? — перебивает его Друзилла. — Я полагаю, что ты включаешь в их число и тех двух саквояжников, которых он должен был убить, чтобы овладеть теми выборами.

— Это были люди, — говорит Баярд. — Человеческие существа".

И тут Друзилла излагает Баярду свою философию, старую как мир, к которой прибегали тираны испокон века, стараясь оправдать ею свои преступления против людей, против человеческой морали. "- Мечта — это не такая штука, около которой безопасно находиться, Баярд. Я знаю, у меня была однажды мечта. Это похоже на заряженный пистолет с курком как на волоске: если он долго на взводе, кто-нибудь пострадает. Но если это хорошая мечта, то она стоит того. В мире не так много хороших мечтаний и слишком много человеческих жизней. А одна человеческая жизнь или две дюжины…

— Ничего не стоят? — спрашивает Баярд, и Друзилла твердо отвечает:

— Да, ничего".

Вот с этой философией, оправдывающей убийство человека, не может согласиться Баярд, он уверен, что никакая мечта, никакая абстрактная идея не стоят одной человеческой жизни.

Вторая сцена в саду, которую вспоминает Баярд по дороге в Джефферсон, произошла через четыре года, за несколько недель до того вечера, когда Ринго прискакал в университет и сообщил Баярду, что его отец убит.

Баярд при этом вспоминает всю историю отношений отца с Редмондом, которая воспроизводит последний этап жизни фолкнеровского прадеда, — сначала дружба, партнерство в строительстве железной дороги, потом неприязнь, вызванная властностью полковника Сарториса и нежеланием прислушиваться к чьему-либо мнению, затем откровенная вражда, приведшая к тому, что Джон Сарторис лишил Редмонда партнерства в строительстве дороги, и в самое последнее время — соперничество на выборах в законодательное собрание штата. Баярд знал, что отец без нужды издевался над Редмондом публично, что он довел Редмонда до того, что тот, чтобы его не сочли трусом, должен будет прибегнуть к оружию. Это понимали и жители Джефферсона. Выражая их общее мнение, один из близких сторонников Сарториса говорит Ба-ярду: "Он должен был оставить Редмонда в покое. Я знаю, в чем корень беды: он вынужден был слишком много убивать, а это плохо для человека".

Вот об этом и говорил во второй беседе в саду Баярд Друзилле. Но Друзилла одержима своими собственными идеями. Она говорит Баярду, что есть вещи худшие, чем убивать или быть убитым. "Иногда я думаю, — говорит она, — что лучшее, что может быть с мужчиной, это любить что-нибудь, желательно женщину, любить очень сильно, а потом умереть молодым, потому что он верил в то, во что он не мог не верить, и был тем, чем он не мог не быть".

В усадьбе Сарторисов все происходит именно так, как представлял себе Баярд, — его там ожидают всадники из числа близких помощников отца, готовые тут же ехать с Баярдом во главе, чтобы быть свидетелями его мести, а на верху лестницы в свете, падающем из двери и окон, как на сцене, стоит Друзилла — воплощение тех сил, которые хотят заставить Баярда выполнить предписанный ему кодексом сыновний долг.