Первая речь нового командира была краткой, да и что он мог сказать этим пытанным полярным волкам. Напомнил лишь о необходимости исполнить петровский завет — описать границы Отечества — да поблагодарил за уже свершенное, призвал и впредь не посрамить чести российских моряков в делах предстоящих.

К новому начальнику команда «Якутска» отнеслась довольно настороженно. Вечером, в местном кабаке время коротая, штурман Челюскин говорил своему другу геодезисту Чекину:

— Командир наш новый ранее на яхте придворной плавал, о том мне ныне приехавшие с ним матросы рассказали. И зачем, за какие провинности сего царедворца к нам сунули, что делать с ним станем?

— Чую, Сема, что намаемся с его политесами. Этот будет не чета нашему Прончищеву!

— Хотя при сем том братец его, Митрий, мореходец неплохой и картограф дельный! — рассуждал меж тем Челюскин. — Может, и с нашего толк будет?

— Поживем — увидим! — мудро заметил Чекин. — Давай-ка еще, по последней!

Завоевывать доверие такой сплоченной и опытной команды, как команда «Якутска», было и вправду непросто. На следующий день Харитон Лаптев вскрыл денежный сундук, который вез опечатанным от самого Петербурга. Выдал служителям не выдаваемое уже более года жалованье. Матросы оживились:

— Теперь-то хоть в кабаках посидим от души! — потирали руки в предвкушении удовольствия те, что были нетерпеливее.

— Ох и гульнем перед дорожкой дальней! — радовались те, что были посдержаннее.

Но погулять ни у тех, ни у других особо не получилось. Лаптев был настроен по-иному.

— Пить будем зимой, а летом плавать! — объявил он.

Лейтенант торопился. Северное лето коротко. Не успеешь оглянуться, уже снова холода. А сделать предстоит еще немало. В несколько дней догрузили привезенными припасами «Якутск». Загрузив дубель-шлюпку, принялись грузить лодку-дощаник, но и в нее тоже все припасы не уместились. Пришлось вытребовать от Якутской канцелярии еще одно судно — каяк, который тут же доверху завалили кулями с мукой. В последнюю очередь погрузили упряжку с ездовыми собаками. Это нововведение, не предусмотренное никаким уставом и относящееся исключительно к инициативе практичного и хозяйственного Харитона Лаптева, впоследствии сослужит экспедиции немалую службу. Не будет преувеличенным сказать, что именно взятые с собой собаки во многом предопределят успех этого отряда.

Перед отплытием велел лейтенант поднять на мачте «Якутска» ординарный вымпел. Знак того, что судно отныне является вступившим в отдельное плавание, а его капитан пользуется всей полнотой власти. В нактоуз вставили новый компас да вычистили четыре корабельных фальконета. Все, теперь можно и в путь!

8 июня 1737 года, поставив фок и топсель, «Якутск» отправился в свое долгое плавание. С берега махали руками провожающие. В подзорную трубу нашел Харитон в толпе брата Дмитрия. Тот уходил на своем «Иртыше» несколькими днями позже. Свидятся ли они еще?

Миновав город, выстроил Харитон Лаптев свою «эскадру» по всем правилам морской науки строго в кильватер. Впереди, как и подобает флагману, «Якутск», за ним на буксире бот с дровами. За ботом дощаник с провизией и замыкающим — каяк с мукой.

Шли медленно, транспорты то и дело выскакивали на песчаные отмели, а Лаптев, уже раскрыв толстую тетрадь, приступил к работе описательной, старательно вырисовывая и помечая все им увиденное. Из Лены вышли в Крестяцкую протоку. На руль сразу встал боцманмат Медведев, фарватер этот хорошо по прошлым плаваниям знающий. И вот, наконец, Ледовитый океан. К радости Лаптева и Челюскина, сколь видел глаз, море было чистым от льда. Мерные свинцовые волны, ветер, свистящий в снастях, низкое северное небо внушали невольное благоговение перед величием стихии. Матросы крестились:

— Ну, здравствуй, океан-батюшка! Дай Бог живыми от тебя возвернуться!

Уже на выходе провели последние приготовления. С транспортов перегрузили часть провизии. Самим же вспомогательным судам Лаптев велел идти к устью реки Оленека, где и ждать известий и распоряжений от него. В самом устье Крестяцкой протоки из бревен плавника, не теряя времени, соорудили в семь саженей маяк, чтоб при возвращении было легче сыскать входной фарватер.

21 июля «Якутск» окончательно оставил за кормой материк. Льда по-прежнему нигде не было, и, уверенно забирая парусами ветер, дубель-шлюпка уверенно продвигалась вперед. Так, на одном дыхании прошли мыс Пакса. Внезапно впередсмотрящий матрос закричал во весь голос:

— Вижу впереди какое-то судно!

Лаптева даже в жар бросило: какое еще судно, кроме их, может быть в этих необитаемых водах? Сам спешно взобрался по вантам на мачту, достал зрительную трубу, стал всматриваться. Посмотрел — точно: в далеком мареве вроде бы проступают контуры какого-то судна Приказал:

— Ну-ка, дайте сигнал пушечный!

Рявкнул холостым выстрелом фальконет, но таинственное судно на выстрел никак не прореагировала На мачту к Лаптеву поднялся Челюскин, тоже навел свою трубу. Смотрел долго.

— И впрямь как судно, но не судно это, а скала какая-то или вовсе страмуха — гора ледяная, а может, и мираж!

Спустя неделю впереди внезапно открылись огромные отвесные утесы, между которыми угадывался вход в неизвестный залив.

— Точно как в шхерах норвежских! — изумился Лаптев и, подумав, назвал открытый залив на норвежский манер Нордвик, что и означает просто северный залив.

Обследовать Нордвик был послан на ялботе геодезист Чекин. Много времени это не заняло, ибо залив оказался не слишком велик. Вскоре Чекин вернулся обратно и выложил перед Лаптевым достаточно подробный абрис берегов Нордвика с замерами его глубин. Все было исполнено в высшей степени профессионально.

— Курс норд! — скомандовал лейтенант, когда ялбот подняли на палубу.

Теперь, повинуясь воле рулевого, «Якутск» шел строго на север, огибая каменистый берег. Лаптев же начинал с каждой милей все более и более беспокоиться. Причина для беспокойства была более чем существенная. Вокруг все более и более прибывало битых льдин. Через некоторое время стало окончательно ясно, что идти далее весьма опасно. Тогда Лаптев велел править к большой ледовой горе. За ней дубель-шлюпка отстоялась, пока мелкий лед не отнесло в сторону ветром. И снова вперед, навстречу новым открытиям!

Над названиями бухт и островов лейтенант особо не задумывался. Поступал более чем просто: заглянет в святцы — на день какого святого придется открытие, в честь него найденное и называют. Продвигаясь вдоль берега, достигли Хатангской губы, что находится в устье реки Журавлева. Там бросили якорь. Передышка. На берегу губы стояло небольшое отъезжее зимовье. В нем Лаптев решил оставить часть своих припасов на случай возможного крушения дубель-шлюпки, чтоб было где и как тогда выжить. Пока разгружались, с моря нанесло льда, который под напором штормового ветра с треском и грохотом лез на берег.

— А наш-то новый капитан ничего! — переговаривались промеж себя матросы. — И дело знает, и чутье к опасности имеет! Кабы к речке энтой вовремя не завернул, нас бы уж точно сейчас льдами. подавило!

— Так что, кажется, ошиблись мы в нашем начальнике, Никифор! — подошел к Чекину Челюскин. — Похоже, лейтенант наш с головой!

— Дай-то Бог, что ошиблись! — в тон ему кивнул геодезист. — От него теперь и жизни наши, и успех дела зависят! Дай-то Бог!

Через несколько дней, когда лед унесло в океан, «Якутск» снова продолжил путь на северо-запад. Однако у зимовья на всякий случай предусмотрительный Лаптев оставил свой ялбот.

Вскоре добрались до бухты Прончищевой, названной так в честь умершей здесь супруги первого командира отряда. Невзирая на нехватку времени, Харитон Лаптев все равно съехал на берег к могиле своего друга и однокашника и его верной жены. Постоял, помолчал. Затем перекрестился:

— Будет вам земля эта каменная пухом! Тебе ж, друг мой, обещаю, что не пощажу своей жизни, продолжая тобой начатое, и не покину сии места, пока всего, что положено, не закончу, как должно!