Здесь необходимо добавить и несколько слов относительно личности лейтенанта Подушкина. Яков Аникеевич Подушкин сразу же после окончания Морского корпуса мичманом попал на линейный корабль «Рафаил» к знаменитому силачу, капитану 1-го ранга Лукину. На «Рафаиле» Подушкин и прошел всю знаменитую сенявинскую Средиземноморскую кампанию, сражаясь с французами и турками. Мичман участвовал в боях за остров Тенедос, в Дарданелльском и Афонском сражениях, где особенно отличился «Рафаил». За храбрость при Афоне был награжден Анненским крестом 3-го класса. На линкоре «Сильный» пришел в составе эскадры в Портсмут, где был вместе со всеми интернирован, и только через несколько лет вернулся на родину. В 1810 году Подушкин стал лейтенантом и был назначен на брандвахтенный фрегат «Эммануил». Но сторожить вход в порт боевому офицеру показалось скучным, и он, с согласия начальства, перевелся с военного флота в Российско-американскую компанию. Любопытно, что принимал Подушкина на новую службу не кто иной, как поэт и будущий декабрист К.Ф. Рылеев. Вскоре сухим путем Подушкин достиг Охотска, где и принял под начало «Неву».
Продолжим рассказ В.М. Головнина: «В последних числах августа 1812 года корабль „Нева“ отправился с Охотского рейда в путь при северо-западном попутном ветре, который, однако же, недолго ему благоприятствовал Вскоре наступили противные ветры. С небольшой переменой дуя от разных румбов компаса, они препятствовали успешному плаванию несчастного корабля и впоследствии были главной причиной его крушения и гибели многих из экипажа. Лейтенант Подушкин плыл поблизости Алеутских островов, по южную их сторону, но так неудачно, что не прежде как 6 ноября увидел американский берег в окружностях залива Якутата.
Впрочем, хотя плавание их от Охотска было необыкновенно продолжительно, судя по времени года, когда в высоких широтах господствуют большей частью ветры западные, но по крайней мере не случилось с ними никакого несчастья, а с прибытием на вид американских берегов, во-первых, оказался недостаток в пресной воде, а потом, 8 ноября ночью, при жестоком ветре с восточной стороны, сломило грот-стеньгу и изорвало фок, грот и грот-марсель. Доселе они старались войти в какую-нибудь из гаваней островов Кадьяка или Уналашки; но теперь решились уже спуститься в первый способный порт, где бы он ни находился и куда только ветер допустит.
Лейтенант Подушкин, никогда прежде не служивший на Северо-Восточном океане и вовсе не знакомый с американскими берегами, дал полную свободу штурману Калинину, как мореходцу, коему здешний край хорошо был известен по прежним его плаваниям и опытам, вести корабль, куда он заблагорассудит, для общей их безопасности. Калинин принял „Неву“ в свое управление, воспользовался ветрами и привел корабль в небольшую безопасную гавань Чугатской губы».
А. Норченко пишет о злоключениях «Невы» так: «В конце концов случилось то, что должно было случиться. После более чем двухмесячного перехода, 8 ноября, когда потрепанная почти непрерывными тяжелыми встречными штормами „Нева“ была уже в бедственном положении, лейтенант Подушкин обратился к Борноволокову с заявлением, что он не в силах управлять кораблем и находит только одно средство к спасению — ссадить команду на берег, а корабль предать в жертву волнам (?!). Дикое во всех отношениях предложение Подушкина представлялось еще более абсурдным и по той причине, что Борноволоков на „Неве“ шел просто пассажиром, а не должностным лицом. Но при любых обстоятельствах такая форма отказа не могла не привести к вопросу: „А в своем ли он уме?“ Подобная мысль возникла, видимо, и у Борноволокова, который был сражен сим отзывом. К чести Терентия Степановича надо отметить, что он, человек сугубо сухопутный, в той уникальной ситуации не растерялся и принял, пожалуй, единственно правильное решение. Оборотясь к Калинину, он просил его принять начальство и завести корабль в спокойную гавань, где они могли отдохнуть, исправиться починкой и налиться водою.
Итак, командование шлюпом в чрезвычайных обстоятельствах принял на себя штурман Даниил Калинин. Зайти же сразу в самую ближнюю гавань — Якутат — не получилось из-за сильных и противных ветров. Только в ночь 16 ноября „Неве“ удалось войти в Чугацкий залив и бросить якорь в Воскресенской гавани, где была пресная вода и относительно спокойная стоянка. Это же обстоятельство подчеркивает и К.Т. Хлебников: „Шлюп по причине крепких противных ветров не мог достигнуть осенью Ситхи и заходил в Воскресенскую гавань“.
Простояли там недолго, всего 11 суток. Немного починились и налились водой, но уже 27 ноября из-за тяжелых зимних условий вынуждены были покинуть якорную стоянку и выйти в океан. Сразу же после выхода Борноволоков предложил спуститься к Сандвичевым островам, и Калинин с этим согласился. Удержало их здесь лишь то, что в этом варианте могло не хватить принятого запаса воды.
Поэтому проложили кратчайший курс на Ситху и вначале пошли очень ходко — уже через трое суток на горизонте открылась гора Эджкомб (Эчкум), до которой было, на глаз, около 130 верст по прямой или порядка суток такого же хода. Но фортуна явно отвернулась от „Невы“. В ночь на 1 декабря снова задул жесткий норд-ост, и все началось сначала. И так вот до начала следующего года. 1 января 1813 года шлюп был, в сущности, игрушкой волн и ветров, когда курс его вынужденно менялся пять-шесть раз в сутки.
Но, как совершенно определенно свидетельствовал обо всем один из спасшихся — гардемарин Михаил Терпигорев, — в этих ужасных условиях Калинин почти не сходил со шканцев и всегда знал место судна, хотя солнце и звезды не показывались неделями.
На „Неве“ к январю работоспособных оказалось человек десять, а Г.Г Неродов (штатный штурман) и Подушкин также по известным причинам отказались от своих должностей.
На „Неве“ к этому времени уже начало твориться нечто неописуемое, беспорядки достигли всех мыслимых пределов. Измученные непрерывными штормами, сыростью и качкой пассажиры, среди которых были женщины и дети, пришли в совершенно жалкое состояние. И у многих было такое ощущение, что кто-то намеренно стремится ухудшить положение и усугубить и без того ужасающие многодневные трудности. Нередко случалось, что, выходя наверх, Калинин замечал, что рулевой правит не так, иначе, чем было ему приказано. По своей или чужой воле — тогда осталось невыясненным, но вскоре это все привело к роковой ситуации».
Рассказ Головнина: «К несчастию экипажа, раздоры и несогласия, возникшие между старшими офицерами на пути до сего места, здесь еще более усилились. Подушкин предлагал прозимовать в сем порте, представляя неизбежную опасность, сопряженную с плаванием в зимнее время по морям бурным на старом, худом корабле, с поврежденными снастями, неполным комплектом парусов и с неопытным экипажем, между коими начали уже показываться разные болезни. Но Калинин был противного мнения: он думал, что зимование в столь свирепом климате, не имея удобного жилья, достаточной пищи и занятия для служителей, повергнет их в пагубную недеятельность и распространит между ними цинготную болезнь, которая, вероятно, лишит столь многих из них жизни, что корабль будет приведен в невозможность достичь какого-либо порта, обитаемого русскими. По сим причинам Калинин думал, что им надлежит непременно выйти в море и стараться достичь Ново-Архангельской крепости на острове Ситха; господствующие при здешних берегах в сие время года северные и северо-западные ветры обещали ему успех.
Борноволоков должен был решить спор между двумя мореходцами; он долго колебался, наконец решился последовать совету Калинина.
Вместе с утверждением плана Калинина поручено ему было и начальство над кораблем, ибо лейтенант Подушкин отказался от командования оным. Исправив корабль, сколько возможность и обстоятельства позволяли, Калинин около 1 декабря вышел в море и направил путь к мысу Эджкомб, лежавшему при самом входе в Ситхинский залив, где находится крепость Ново-Архангельск. Через три или четыре дня пришли они на вид высокой горы на сем мысу.
