— Как это понимать? — выдохнул он и всем корпусом непроизвольно подался вперёд.

— Стоять! — Джарод поднял чашу повыше. — Ещё одно движение, Роджерс, и ваша бесценная вещь превратится в груду бесполезных осколков.

Адвокат побледнел и отступил.

— Не трогайте «тревожную кнопку», — на всякий случай предупредил Притворщик. — Всё, чего вы этим добьётесь — потеряете чашу. Полиции я скажу, что вы хотели мне её продать. Вам придётся доказывать, что вы не аферист, объявивший её украденной, чтобы, кроме денег от продажи, получить ещё и страховку.

— Что вам от меня нужно, Хайден? — после короткой паузы спросил Роджерс.

— Мне нужны сущие пустяки, уверяю вас. Верните то, что вы украли у мистера Гриффита.

— Я ничего не крал! — изображая праведный гнев, бросил он.

— Своими руками — конечно, нет. Вы подбили на воровство Брайана Мэйсона, не так ли?

Адвокат поиграл желваками.

— Не понимаю, о чём вы.

— В самом деле? — Джарод изменил положение руки и теперь поддерживал чашу одним лишь указательным пальцем. Другими пальцами легонько её подтолкнул, и она начала медленно вращаться, жемчужно сияя глазурованными боками. — Может быть, так понятней?

— Не надо! — сдавленно выговорил совершенно белый Роджерс. — Я не знаю, о каком воровстве вы толкуете, но готов за неё заплатить. Сколько вы хотите?

Вращение стало быстрее, чаша покачнулась, Роджерс схватился за край стола. «Как бы, и правда, не разбить!» — подумал Притворщик, перехватил предмет торга другой рукой и поставил на раскрытую ладонь.

— Умоляю, прекратите! — в глазах у коллекционера была паника. — Эта чаша единственная в своём роде. Ведь вы же эксперт, вы должны знать, что…

— Я не эксперт, — усмехнулся Джарод, — и я не взломщик и даже не жонглёр. Я просто притворяюсь. Так как насчёт вещей мистера Гриффита?

— Нет у меня никаких вещей, — опять заладил Роджерс, но было видно, что чаша гипнотизирует его и глушит инстинкт самосохранения.

Его мучитель спокойно дожидался победы страсти над здравым смыслом, и это, наконец, произошло.

— Чёрт с вами, Хайден, ваша взяла, — выплюнул адвокат. — Барахло Гриффита лежит вон там на нижней полке, — он показал подбородком на объёмистый шкаф слева от стола. — Достаньте сами или позвольте достать мне.

Джарод ногой подтолкнул к нему пустую сумку:

— Валяйте, доставайте.

Наблюдая, как вор, сидя на корточках, перекладывает в неё «барахло», и мысленно отмечая галочками пункты в списке — вот столовое серебро, вот английский фарфор, вот взятые для отвода глаз статуэтки и пишущая машинка… — Притворщик не удержался от вопроса:

— Зачем вы это сделали, Роджерс? Неужели только для того, чтобы сэкономить несколько бумажек с портретами президентов?

— Вы не понимаете, — не поворачивая головы, брезгливо отозвался тот. — Старикашка не умеет обращаться с вещами, которые попали ему в руки, и не знает им цены. Вы же видели, что у него творится! Разве можно называть антикварным магазином эту свалку? Мистер Гриффит недостоин того, чтобы я платил ему деньги.

Из недр шкафа в сумку перекочевал последний предмет, но шотландских кубков Джарод, к своему удивлению, так и не увидел.

— Это всё, — констатировал Роджерс и поднялся на ноги.

— Разве? — Джарод приподнял брови и для убедительности покачал чашу на ладони. — По-моему, самое ценное вы забыли.

Коллекционер вцепился в чашу глазами, будто думал, что так сумеет сохранить её в целости, и твёрдо повторил:

— Это всё.

— Не валяйте дурака, Роджерс! Вы же так хорошо начали. Где кубки? Те самые, что мистер Гриффит заказал специально для вас.

— Кубки? У меня их никогда не было.

— Хватит!

— Нет у меня этих гребаных кубков, — процедил он. — Да, я рассчитывал на них. Я, может быть, ради них всё это затеял. Но мальчишка их не нашёл!

Джарод подбросил чашу, как мячик, аккуратно её поймал, и тут адвокату изменило самообладание.

— Делайте что хотите! — крикнул он фальцетом. — Разбейте её, заберите всю мою коллекцию, но никаких кубков у меня нет и не было! Пусть ищет их на своей помойке или в своей маразматической голове!

Два не слишком древних серебряных кубка не могут стоить дороже, чем вся коллекция Роджерса, рассудил Притворщик. Их цену, обозначенную в каталоге, он отлично помнил. Придётся поверить: здесь их, действительно, нет. Но куда же тогда, спрашивается, они запропастились?

«Я что, в самом деле, спятила?..» — почти равнодушно думала Паркер, просматривая запись. Никаких, даже очень смутных воспоминаний о том, как четыре дня назад она сидела в чайной комнате с этим мужчиной, у неё не возникало. Сначала она готова была поклясться, что прежде его не видела, но затем уверенность ушла — кого-то он всё-таки ей напоминал! Возможно, именно лже-Эспеланна? Спокойное доброжелательное внимание, с которым он её слушал, вместе со привычкой улыбаться одними глазами, и правда, придавали ему сходство с «викингом».

Некоторое время стояла тишина, все ждали реакции главной героини, а она пыталась сообразить, какая реакция будет правильной. Вариант «сказать, как есть» даже не рассматривала — может быть, потом, с глазу на глаз, она и поведает всё отцу, но Лайлу и Рейнсу незачем знать о странных вещах, происходивших с ней. Можно отделаться полуправдой: забыла, мол, кто это такой, мало ли людей было на приёме — всех не упомнишь. Или солгать, сказав, что он и есть самозванец — Паркер почему-то ни капли не сомневалась, что с тем, кто угощал её Нектаром Полуночи, она никогда больше не встретится. «Чёрт его знает, какой ещё туз припрятан в рукаве у братца? Признаюсь, что не помню этого парня — а мне покажут ролик, где мы садимся в одну машину или ужинаем вместе…»

— Кто это? — первым не выдержал отец. — Ангел, это он?

— Погоди, пожалуйста, папа…

Она очень внимательно изучала изображение, надеясь найти свидетельства того, что перед нею — искусная подделка. Свидетельств не находилось. «Хоть бы прочесть по губам, о чём мы с ним, якобы, говорили!» Но камера в чайной комнате, с точки зрения любителей подглядывать, была установлена неудачно: и Паркер, и её собеседник видны были издали и вполоборота.

Наконец, женщина на экране на несколько секунд повернула лицо к объективу. «Но папа сказал, что танцовщиц в его семье быть не должно, и запретил нам с мамой возвращаться к этой идее», — произнесли её губы, изгибаясь в непривычной для них нежной и грустной улыбке. Реальная Паркер, переплетавшая пальцы по другую сторону экрана, оставила своё нервное занятие, мгновенно оцепенев. Она вспомнила! Вспомнила эти свои слова. Вспомнила, как рассказывала фальшивому директору по связям, к которому ни с того ни с сего прониклась доверием, о своей детской мечте заниматься балетом.

Всё это время она стояла, наклонившись к компьютеру, рядом с отцовским креслом, и теперь выпрямилась и медленно выдохнула. Так! Значит, разговор, действительно, был, но не в том месте и не с тем человеком, которые остались в памяти. Как такое могло получится? Новый вдох принёс новую догадку: шампанское! Она искала наркотик в «лунном зелье», а тот, кто назвал себя Акселем Эспеланном, подсыпал что-то ей в бокал ещё на приёме. Что-то, заставившее её потерять бдительность, стать внушаемой и послушной. После этого в дело вступил его сообщник… вероятно, гипнотизёр! Паркер знала, люди могут забыть, что было с ними под гипнозом — а бывает ли гипноз, при котором истинные воспоминания перепутываются с мнимыми? «Нужно спросить у Сидни», — решила женщина, но тут же вспомнила, что Сидни исчез, и на неё опять накатил отступивший было страх.

— Мисс Паркер, мы ждём вашего ответа, — проскрежетал из своего кресла мистер Рейнс.

— Да-да, — спохватилась она и вымолвила, взвешивая каждое слово: — Нет, это не лже-Эспеланн. Я полагаю, это его сообщник.

— Какой ещё сообщник?! — театрально-изумлённые интонации Лайла не оставляли сомнений в том, что тузы у него в рукаве, действительно, имеются. — Никаких «сообщников» не…