В комнате № 4 собралась большевистская фракция — здесь будет заседать губисполком. А в соседних — № 3 и № 5 — расположилась засада: сто двадцать верных бойцов.

— Товарищ Спирин, — обратился Иосиф Михайлович к коменданту, — откройте кладовую, выдайте все пулеметы… Установите их в третьей и пятой комнатах. А также в зале, через который проходят в четвертую комнату.

Установленные в зале пулеметы накрыли колпаками от пишущих машинок «Ундервуд», чтобы не насторожить проходящих. Стеклянную часть двери четвертой комнаты завесили газетой, но уголок оставили открытым — вроде по небрежности…

Иосиф Михайлович отдавал последние распоряжения:

— В случае чего — пускай Муравьев явится даже с полусотней — никого не выпускать. Вплоть до… Короче, если потребуется, открывайте пулеметный огонь. Чтобы ни один отсюда не ушел.

— Так ведь и вы под огнем окажетесь.

— Повторяю! Чтобы ни один не ушел!

Он проверил, заряжен ли наган, приоткрыл ящик председательского стола — убедился, что лимонка на месте, под рукой, на случай…

Исполнительный Медведь доложил, что все готово. В зале и в комнатах с засадой выключили свет.

Теперь — ждать. Самое томительное.

Наконец послышались шаги, множество шагов. Дверь распахнулась, первым вошел Муравьев, в белом кителе, бодрый, бравым солдатским шагом — ать-два, ать-два! За ним — адъютанты и ординарцы, Клим Иванов, прочие левые эсеры — почти вся фракция.

— А, товарищ Варейкис! — Муравьев подмигнул весело, как ни в чем не бывало. — Рад снова видеть вас. А помните, как мы с вами на Украине воевали?

Понимай как знаешь: то ли вместе против общего врага, то ли меж собой… Не отвечая на заигрывание главкома, Иосиф Михайлович обратился ко всем:

— Рассаживайтесь, товарищи. Теперь все в сборе, кворум есть. Предлагаю не тянуть и начать. А то час поздний.

Муравьев уселся, закинул ногу на ногу, поправил кобуру маузера, положил левую ладонь на эфес шашки, хоть портрет с него пиши. Неторопливо обвел всех взглядом, в глазах — уверенность победителя.

А вот у Клима Иванова лицо встревоженное, все время озирается, явно неуютно ему. Неужели что-нибудь заметил, проходя через зал? Да, похоже, что-то заподозрил. Вот обратился не к председательствующему, а как бы ко всем:

— Может, перейдем в другую комнату? А то… тесновато здесь.

— В тесноте да не в обиде, — отшутился Иосиф Михайлович и, не давая опомниться: — Не будем терять времени. Заседание губисполкома объявляю открытым. Вы знаете, товарищи, положение дел на фронте не может не вызвать беспокойства. Поэтому мы и пригласили сюда главнокомандующего. Предоставляю ему слово для сообщения.

Не снимая левой руки с эфеса шашки, Муравьев поднял правую, как бы требуя внимания.

— Прежде всего, — начал он торжественным тоном, — я должен подтвердить наш лозунг: вся власть — Советам! Но — без большевиков.

— Спокойно! — предупредил Иосиф Михайлович зашумевших товарищей. — Дайте же, наконец, главкому высказаться.

— Да, без большевиков! — продолжал тот. — Потому что Совнарком, возглавляемый Лениным, продал Россию германцам. За сколько — не знаю.

Опять шум, и опять Иосиф Михайлович вынужден вмешаться:

— Где ваша выдержка, товарищи? Продолжайте, Муравьев. И по возможности не отклоняйтесь от повестки. Ближе к делу.

— Ближе некуда! Я обвиняю большевиков в том, что они продали нас германскому империализму. Они поссорили Россию с боевыми союзниками по общей борьбе против кайзера. Все это имеет самое прямое отношение к положению на фронте, о котором я докладываю…

Снова и снова приходилось Иосифу Михайловичу сдерживать нетерпеливых, призывать к порядку. И с каждым разом это становилось все труднее, ибо все труднее было сдерживаться самому.

— Я объявляю прекращение гражданской войны! — витийствовал главком. — Я объявляю гражданский мир! И объявляю всенародную войну против германского империализма, до победного конца! Я призываю весь русский народ прекратить междоусобицу и повернуть штыки против Германии. Я сам поведу наши доблестные войска. Я освобожу Украину и спасу Россию!.. Сейчас мы создали Поволжскую республику. Следующий этап — создание центрального Российского народного правительства…

— В каком составе? — спросили с места.

— В надлежащем составе, — ответил Муравьев. — Новое правительство возглавят левые эсеры. Но все, кто захочет быть с нами, тоже смогут войти туда. А тех, кто против нас, революционный народ сметет со своего пути! Хочу предупредить, что никакого сопротивления мы не потерпим!..

Тут поднялось нечто невообразимое. Одни аплодировали, другие стучали кулаками, многие требовали слова. Надо было овладеть положением, утихомирить страсти, во что бы то ни стало. И в то же время нельзя было оставить без ответа беспрецедентную выходку главкома. Иосиф Михайлович вдохнул побольше воздуха и, перекрывая все прочие голоса, зычно крикнул:

— Ти-хо! Сейчас же прекратите! Здесь заседание губисполкома, а не Новгородское вече! Высказываться по одному! Предоставляю слово…

Даже не верилось, что удалось наладить ход заседания. Хотя в любую минуту он мог вновь разладиться. Председатель давал слово попеременно то большевикам, то левым эсерам.

— Кто за народ и революцию, — выкрикивали одни ораторы, — тот пойдет с нами, за Муравьевым!

— Авантюристы! — кричали в ответ другие. — Предатели революции!

— Ваш Муравьев — типичнейший бонапартист, а сами вы отъявленные контрики!

Главком теперь помалкивал, сидел все в той же картинной позе, но прежней уверенности во взгляде не осталось. Вертел головой, кусал губы. Иосиф Михайлович, следя за разгоревшимися прениями и все еще стараясь по возможности сдерживать страсти, в то же время напряженно следил за незакрытым уголком стеклянной двери. Он знал, что, как только она затворилась за вошедшими, гимнастический зал тотчас же заполнился стрелками и пулеметчиками, вышедшими из соседних — третьей и пятой — комнат. Он видел то и дело возникавшее за стеклом озабоченное лицо Медведя. Наконец оттуда послышался нарастающий шум, дверь приоткрылась, там замахали рукой, вызывая председателя. Он встал со своего места и направился к двери, непринужденно бросив на ходу:

— Продолжайте, я сейчас.

Выйдя в зал, поскорее затворил за собой дверь.

— Ну, что тут за паника?

— Товарищ Варейкис! Сколько можно ждать? Заседаете там…

— Кончай волынку!

— Спокойнее, товарищи! И потише, пожалуйста, спугнете раньше времени, все поломаете. Где ваша выдержка? Не узнаю!

— Да ведь поймите, товарищ Варейкис! Мы же здесь каждое слово слышим. Как можно терпеть? Только прикажите, мы его кончим!

— Мне терпеть там не легче, чем вам здесь. Но могу я на вас положиться? Мне казалось, что могу…

И еще не раз пришлось вот так же выходить и успокаивать.

Но вот за дверью зашумели громче прежнего. Очередной оратор осекся на полуслове, все обернулись на шум. И не успел Иосиф Михайлович что-либо предпринять, как вскочил с места Клим Иванов:

— Что там за шум?

И быстро вышел. Через секунду шум за дверьми резко усилился.

— Прошу всех оставаться на местах! — потребовал председатель, торопясь вслед за Ивановым. — Сейчас все выясним.

Не успел он дойти до двери, как оттуда навстречу показался политкомиссар Федор Иванов — на смуглом лице побелевший треугольник вздернутого носа.

— Товарищ Варейкис! Сюда, скорей!

Иосиф Михайлович вышел в зал, спросил недовольно:

— Ну, что опять?

Все поглядывали на Каучуковского, находившегося здесь же в зале. Тот смущенно признался:

— Да понимаете, товарищ Варейкис, этот контрик к нам выскочил, я и подумал, что неладно там у вас… Ну и приказал арестовать его…

— Поторопились, явно поторопились. — Иосиф Михайлович вздохнул укоризненно, затем кивнул на зажатого между латышскими стрелками молодого военного: — А этот кто?

— Да из той же компании, — охотно объяснили ему. — Решили задержать.