Более всех прочих беспокоил Кобозев — матерый такой большевик, из путейцев, угрюмый и бородатый, прозванный Стариком. Подкову легче согнуть, чем такого переубедить в чем-либо.

Таковы были трое большевиков, прикомандированных к одному левому эсеру, — силы, прямо скажем, неравные, и Михаил Артемьевич понимал это. И потому где только возможно старался обеспечить свои тылы и фланги левыми эсерами. В этом плане наиболее надежной и перспективной представлялась Симбирская группа войск, которой командовал левый эсер Клим Иванов. Правда, там, в Симбирске, с появлением Варейкиса большевики явно начали поднимать голову. Михаил Артемьевич не забыл и никогда не забудет своей первой встречи в Харькове с этим упрямым литовцем — из молодых да ранних…

Ведь что придумали хитрецы большевички там, в Симбирске! Вознамерились назначить своего комиссара к Иванову. Пришлось решительно вмешаться и возразить, упирая на то, что Иванов законным образом был выдвинут фракцией левых эсеров и является не только командиром, но одновременно военным комиссаром и членом Симбирского исполкома. Надо отдать должное Иванову: большевистских комиссаров не жаловал и где только возможно в свои войска не допускал. Когда политкомиссар 1-й армии Калнин потребовал их назначения в части, Иванов недвусмысленно отказал, сославшись на то, что командный состав и без того партийный (то есть лево-эсеровский), — стало быть, дополнительный контроль со стороны большевиков ни к чему. Однако Калнин в этом споре все же одолел, прислав дипломатическую телеграмму, где уверял, что «назначение политических комиссаров в части войск является необходимостью не только для контроля над командным составом, но для несения вообще политических функций (контрразведка, культурно-агитационная работа, следствие, суд)». И добавил, что для централизации политработы комиссары будут отныне назначаться политотделом армии и подчиняться только его инструкциям. Короче говоря, поставил Иванова перед свершившимся фактом.

Но 1-й армией командовал свой человек, Харченко, и это тоже был немаловажный факт. Правда, Михаил Артемьевич видел, что командарм Харченко как военачальник явно себя не оправдывал. Никуда не денешься, пришлось смириться с назначением на его место прибывающего из Москвы большевика Тухачевского. С этим предстоит еще познакомиться. И на всякий случай, пожалуй, подчинить нового командарма сидящему в Симбирске левому эсеру Иванову. Да, перетасовка карт игре не помеха.

Ведя свою игру, Михаил Артемьевич посылал вышестоящему начальству бодрые рапорты, всячески подчеркивая, что идет «энергичная» подготовка к наступлению, что «внушительные события» не за горами, что победа будет достигнута в кратчайшие сроки. При этом нелишним было упомянуть, что войска повсеместно приветствуют своего главкома с нескрываемым восторгом и настроение их заметно повышается.

В то же время нельзя было переигрывать и выглядеть чрезмерно покладистым, ибо такая резкая перемена в достаточно известном характере главкома могла бы вызвать настороженность и усилить недоверие. Поэтому Михаил Артемьевич не упускал случая время от времени в меру побрюзжать. «Мои политические комиссары, — жаловался он в Москву, — очень недовольны тем восторгом, с каким войска меня встречают. На меня дуются, и я боюсь доноса, задерживают и не подписывают мои обращения к войскам… В операции пока не вмешиваются, но уже есть поползновения… Я, подвергающий себя ежедневной опасности, имею, кажется, право на доверие к себе… Сберегите эту ленту для будущего».

В такой непростой обстановке приходилось Михаилу Артемьевичу готовить свой очередной военный триумф. И опять-таки большевистские комиссары всячески ставили палки в колеса его триумфальной колесницы. Видимо, так он предполагал, готовились отхватить себе изрядный куш от боевой славы главкома. А то с чего бы такая прыть?..

— Вот спасибо, Нестор! Что бы я без тебя делал?

— Нет, что бы я и все мы делали без вас, Михаил Артемьевич?

— Ладно-ладно, без подхалимажа! Ну и духотища… Не Казань, а наказанье… Хороша водица!

— Не пейте большими глотками, Михаил Артемьевич, горло застудите.

— Сам знаю! Мало у меня нянек из РВС, так и ты туда же.

— Обижаете, Михаил Артемьевич! Разве похож я на комиссара?

— Не похож, милый, нисколько не похож. И они на тебя не похожи. А за водичку еще раз спасибо. Молодец!

«Предъявитель сего военный комиссар… Тухачевский командирован в распоряжение главкома Восточного фронта Муравьева для исполнения работ исключительной важности по организации и формированию Красной Армии в высшие войсковые соединения и командования ими…» — с таким мандатом прибыл он в июне к новому месту своего назначения.

За плечами остались навсегда невозвратимое детство в скромном имении своего отца-дворянина, Александровское военное училище, оконченное как раз к началу войны, бои в составе лейб-гвардии Семеновского полка, где он служил в чине поручика, отчаянный побег из германского плена, решительный переход на сторону революции и работа в Военном отделе ВЦИК, а затем должность военного комиссара обороны Московского района. За плечами были неполных три месяца пребывания в рядах партии большевиков и всего двадцать пять лет жизни на этом свете, таком ошеломляюще прекрасном и омраченном столькими злодеяниями…

Главком Муравьев, похоже, надеялся на нового командующего 1-й армией как на бывшего офицера и в то же время не доверял ему как нынешнему большевику. И потому, вероятно, попытался поставить над ним опекуна из левых эсеров — командующего Симбирской группой войск Иванова. Ну, это все не так уж трудно понять, поскольку главком сам из левых эсеров. Впечатление он, надо сказать, произвел двойственное: вроде не трус, энтузиазма и энергии хоть отбавляй, но… нет ощущения надежности, что-то настораживает. Торопиться с выводами, конечно, не следует. Повоюем вместе — видно будет.

Обиднее то, что и с другого фланга не легче. Свой же товарищ по партии, комиссар 1-й армии Калнин, тоже не проявил доверия к новому командарму. Точнее — проявил недоверие. Судя по всему — как к бывшему царскому офицеру, а партийный стаж мизерный, не перекрывает. Пришлось сразу же выяснять отношения.

— Оскар Юрьевич! — заявил комиссару Тухачевский. — Нам с вами вместе работать, вместе сражаться. Давайте договоримся. Внесем ясность, где кончается комиссарский партийный контроль и начинается вмешательство в прерогативы командующего.

Калнин упирался. Тухачевский знал, как много сделал этот упорный комиссар для усиления большевистского влияния в 1-й армии, как велика его заслуга и в устранении оказавшегося несостоятельным бывшего командарма Харченко. Ссориться с таким комиссаром не хотелось, пришлось терпеливо разъяснять:

— Да поймите же, Оскар Юрьевич, я ведь не просто военспец, которому партия вправе не доверять и которого обязана строго контролировать. Я ведь большевик. И мы с вами должны не тратить силы на усобицы, но сообща действовать, сообща наводить в армии порядок. Который, сами знаете, пока оставляет желать лучшего. А чтобы успешно действовать сообща, надо четко разграничить функции.

Да, порядок в 1-й армии был, мягко говоря, в зачаточном состоянии. Формировалась эта армия из самых разномастных боевых групп и отрядов, присланных от многих населенных пунктов и организаций. Спаянные в уже начавшихся стычках, эти боевые единицы — каждую со своими традициями и своими капризами — еще предстояло свести в регулярные полки, беспрекословно подчиняющиеся штабу армии. Предстояло в кратчайшие сроки побороть узкоместнический гонор командиров, узкопартийные амбиции левых эсеров и анархистов. Короче говоря, наладить воинскую дисциплину, без которой не может быть и речи о серьезных боевых успехах. Ведь числились в составе 1-й армии даже такие неуправляемые части, которых следовало опасаться не меньше, чем противника. Особенно — бронепоезда и бронеотряды. Чего стóит, например, один лишь бронедивизион левого эсера Беретти…