Джейн больше не посылала ему писем. Она боялась показать свою неуверенность и повторить ошибку, которую совершила с Эриком. Необходимо доверять Алексу и самой себе. Если бы он хотел положить конец их отношениям, то не стал бы посылать последнее сообщение. Необходимо смириться с тем, чего она не понимает, не контролирует и даже не представляет. «Не охраняй». Через четыре дня он все объяснит. А пока лучше перечитать свое выступление. Алекс ведь тоже будет сидеть в зале.

В четверг, четырнадцатого мая, не в силах справиться со своей тревогой, она отыскала в справочнике номер телефона факультета, где работал Алекс, и набрала его дрожащими пальцами. Представившись преподавателем из Девэйна, она сказала, что ей необходимо как можно скорее связаться с Алексом Леттерманом. Упоминание о Девэйне всегда магически действовало на секретарш.

— Сожалею, — вежливо ответил женский голос на другом конце провода, — но преподаватель Леттерман еще не вернулся из Франции. Он должен приехать через неделю. Что ему передать?

Кладя трубку, Джейн облегченно вздохнула. Алекс не солгал: он уехал, далеко, во Францию. Возможно, сейчас он сидит в какой-нибудь маленькой деревушке рядом с умирающим от СПИДа другом, и там, вполне вероятно, нет доступа к Интернету. Он вернется «через неделю»: значит, после коллоквиума на Гавайях.

Она поедет туда послезавтра, рано утром. Здесь дождь, но на Гавайских островах, конечно же, будет хорошая погода. Надо достать свои летние платья и погладить их. А еще ей нужен новый купальник, сплошной: Алекс не должен видеть ее живот тридцативосьмилетней женщины. Когда она проходила мимо кабинета Дон, та окликнула ее:

— Джейн, вы еще не ушли? Вас хотел видеть профессор Бронзино. И как можно скорее. До шести часов он будет в Центре Крамера.

Было уже без двадцати пяти шесть, а магазины закрывались ровно в шесть. Купальник придется купить завтра. Она села на велосипед и под дождем поехала к Центру Крамера. Там она постучалась в дверь к Бронзино.

— Входите.

Его кабинет был меньше, чем у декана факультета в новом здании, однако выглядел благороднее из-за старинного стола, книжных полок из темного дерева, а также дубовых панелей на стенах и цветных витражей в окнах. Бронзино, надев очки, стоял перед книжными полками и расставлял книги. Он подошел к ней и нежно поцеловал, чего она от него не ожидала.

— Поздравляю. Я слышал, ты согласилась на предложение из Мадисона. Превосходный университет! Возможно, когда-нибудь ты снова вернешься к нам. Очень надеюсь. Нам тебя будет не хватать. Мне тебя будет не хватать.

Впервые почти за восемь лет он говорил с ней не как начальник. Он казался искренним, хотя и ничего не сделал, чтобы удержать ее в Девэйне.

— Я уверена, что буду скучать по этому старому доброму Олд-Ньюпорту, — сказала Джейн, — да и по тебе тоже.

Бронзино снял очки, сложил их и положил на письменный стол. Теперь он носил костюмы и рубашки в серо-черных тонах от Кальвина Кляйна, а также галстуки. Вместо ботинок на микропоре — великолепные дорогие туфли.

— Ты в курсе, что я скоро стану отцом?

— Вот как?! Поздравляю! И когда же?

Значит, это и была та новость, которую он хотел сообщить: взять реванш за то, что произошло восемь лет назад.

— В сентябре. Бедняжке Лиз придется все лето проходить с животом.

Внезапно Джейн поразилась тому, как сильно он изменился и постарел. Его лицо казалось помятым, почти желтым, на впавших щеках появились пигментные пятна, а под глазами образовались мешки. Шестьдесят шесть лет — староват для отца. Наверное, новая супруга оказалась настойчивой. Ребенок, молодая жена, которую надо ублажать, лекции, руководство центром, научные труды, а недавно она прочла в «Девэйн Дейли Ньюз», что на следующий год он назначен проректором по научной работе всего университета. Этот человек не щадил себя. Джейн уже собралась поздравить его с новым назначением, когда Бронзино, якобы невзначай, спросил ее:

— Ты знаешь о Дюпортуа?

Она вздрогнула.

— Нет. А что?

— Бедняга покончил с собой.

— Покончил с собой! О, Господи! Когда?

Слезы выступили у нее на глазах. Бронзино степенно опустил голову.

— Не прошло и недели.

— Но почему?

— Почему… Кому, как не тебе, лучше знать, что у него не все в порядке было с психикой. Кажется, подружка его, Ямайка Локке, порвала с ним, да и потом в этом году у него были проблемы с работой. Ужасно! Такой одаренный парень. Ему не было и тридцати пяти лет.

Возвращаясь домой на велосипеде, Джейн все время думала о Дюпортуа. Она сгорала от стыда, вспоминая о его письме, валявшемся у нее среди бумаг. Письмо она отложила. И забыла о нем. Голова ее была занята другими делами: поиск работы, переписка с Алексом. Дюпортуа обратился к ней с мольбой: объяснил, что речь идет о его жизни. Она даже не прислушалась, не ответила. Струсила. У нее не хватило смелости выступить против Лины, хотя сама она осуждала ее бескомпромиссность. Побоялась потерять подругу, которая могла ей еще пригодиться. Если она никогда не рассказывала Алексу о Ксавье Дюпортуа, то не потому, что стеснялась, а, скорее, из-за чувства виновности. Джейн упрекала себя. Теперь он был мертв. Не из-за Ямайки. А из-за глупых шуток, решивших его судьбу.

Она позвонила в дверь к Лине и сразу сообщила ей новость:

— Дюпортуа покончил с собой.

Она стояла на пороге в своем желтом дождевике, с которого стекала вода, и с ненавистью смотрела на Лину.

— Очень жаль, — спокойно отреагировала Лина. — Я знаю, о чем ты думаешь, Джейн. Но это лишь подтверждает мою точку зрения: этот тип был способен на крайности. Ему можно быть признательным только за то, что он обратил свою жестокость против самого себя.

— Ему не было и тридцати пяти лет.

— Джуди тоже умерла в этом возрасте.

Может, Лина считала, что это торжество справедливости: око за око, зуб за зуб. Джейн еле сдержалась, чтобы не оскорбить ее.

Назавтра она проснулась в отвратительном настроении и услышала, как капли дождя стучат по подоконнику. Опять дождь, а ведь уже май. Она видела кошмарный сон, в котором смешались лица Эрика, Ксавье и даже незнакомое лицо Алекса, которое она прекрасно различила во сне, но теперь никак не могла вспомнить. Ей страшно его не хватало. Наверное, он уже вернулся из Франции и сразу отправил ей сообщение. Она оделась, взяла ключ от велосипеда и свой дождевик. Когда, закрыв дверь, она спускалась по лестнице, настроение у нее было еще более мрачное, чем дождливое небо. А если нет никакого сообщения? А если Алекса больше не интересует их переписка? А если две недели назад он познакомился во Франции с женщиной? С француженкой. Будь они прокляты, эти француженки, все, кроме Розен. С ума она, что ли, сошла, чтобы так волноваться из-за какого-то человека, с которым впервые встретится завтра вечером и который, возможно, ей не понравится.

Внизу она обнаружила бандероль с рукописью.

Эпилог

Джейн сидела вся бледная и тяжело дышала.

Дюпортуа допустил лишь одну неточность: сегодня утром она не поехала на велосипеде, потому что дождь оказался таким сильным, что превратил улицы в бассейн. Он сумел предсказать дождь — пусть и не проливной, — благодаря метеопрогнозу. Но как он смог за неделю вперед догадаться, что она с постоянно растущей тревогой будет ждать сообщения от Алекса, что решит купить купальник для поездки на Гавайи и что, узнав о его самоубийстве, будет чувствовать себя ужасно виноватой в том, что не ответила на его письмо? Если даже предположить, что ее мысли и поступки столь предсказуемы, как Ксавье смог узнать, что не кто иной как Бронзино сообщит Джейн о его смерти?

Она положила на высоченную стопку последнюю страницу, на обратной стороне которой заметила короткую фразу, написанную синими чернилами тем же самым почерком, что и адрес на конверте. Снова взяла ее в руки и поднесла к уставшим глазам: «Другого экземпляра этой книги, кроме того, которым располагаешь ты, нет ни в рукописном виде, ни на дискете». Ты. Его почерк, ее адрес на конверте и обращение в настоящем времени сделали его вдруг настолько осязаемым, что Джейн вздрогнула. Она встала и положила рукопись в ящик стола возле телефона.