— Я убежден, что без эротики нет педагогики. Возможно, в той атмосфере, которая царит в Соединенных Штатах, такое нельзя говорить, но мне кажется, что студенты учатся действительно хорошо только у тех преподавателей, в которых влюблены.

Джейн подумала о светловолосом парне, который каждую неделю в течение трех часов неотрывно смотрел на нее огромными, как у Бэмби, глазами — и в самом деле это был ее лучший студент. На память пришли воспоминания детства.

— Когда мне было пятнадцать, я влюбилась в свою учительницу французского языка — в колледже я изучала французский.

— У тебя с ней что-нибудь было?

— С кем?

— С твоей учительницей.

— О нет! У нее были муж и двое детей.

— Явно не Симона де Бовуар.

Бронзино улыбнулся. Джейн он всегда казался таким хладнокровным и сдержанным, что в свое время она не придала никакого значения распространяемым о нем слухам: несколько лет назад какая-то студентка обвинила его в сексуальных домогательствах. Теперь Джейн не была так в нем уверена.

— У тебя нормальные отношения с коллегами? — спросил он уже более серьезным тоном, поднося ко рту аккуратно отрезанный кусок слоеного пирога с овощной начинкой. Он ел с чувством собственного достоинства и никогда не разговаривал с полным ртом.

— Да, нормальные! Все такие внимательные. Очень занятые, конечно. Но в Девэйне, наверное, это в порядке вещей.

— Увы, это так. Вот уже несколько месяцев, как я хотел пригласить тебя на обед, а смог сделать это только в апреле. Год пролетает моментально — особенно второй семестр.

Он положил в рот еще один кусок, и за столом воцарилась тишина. Джейн не знала, стоит ли завести разговор о книгах Бронзино, которые ей понравились, в частности, о «Справедливости и красоте», очень повлиявшей на ее работу. Но такой неожиданный комплимент мог показаться ему лестью.

— А с новыми ассистентами, — продолжал Бронзино, — у тебя хорошие отношения?

— Вполне дружелюбные, но мы едва знакомы.

— Карри была моей дипломницей. Умная и обаятельная девушка. Надеюсь, вы подружитесь.

— Я тоже надеюсь. Но у нее очень мало времени, поскольку она как можно чаще старается вырваться в Калифорнию, к мужу.

— Верно. Я и забыл! Конечно, было бы куда удобнее, если бы ее муж жил здесь или в Нью-Йорке, как подруга Ксавье Дюпортуа.

— У Ксавье есть подруга в Нью-Йорке?

— Именно поэтому нам и удалось его заполучить. У него было также предложение от Гарвардского университета, но отсюда до Нью-Йорка ближе.

«А факультет французского языка лучше», — подумала про себя Джейн и улыбнулась.

— Его подруга преподает в Нью-Йорке?

— Нет, она актриса.

— Актриса?!

Джейн умолкла, боясь, что Бронзино решит, будто она интересуется Дюпортуа. Ей даже стало легче после того, как она узнала, почему у Ксавье никогда не было времени выпить с ней по чашечке кофе.

Официант забрал пустую тарелку Бронзино и принес второе. Давно пора: Джейн испытывала чувство голода, близкое к головокружению. Бронзино заказал второй бокал вина и приступил к лангустинам. Джейн положила в рот большой кусок курицы и скривилась: соус был слишком острый. Ей придется есть только рис. Бронзино поинтересовался:

— Ты нашла хорошую квартиру?

— О да, еще в июле. В старинном доме. Мне повезло. Это была первая квартира, которую я посмотрела. И я в нее сразу влюбилась.

С нескрываемым восторгом начав описывать старую квартиру — камин, превосходные полы, высокие потолки, лепной орнамент, — Джейн неожиданно резко остановилась. А если Бронзино подумает, что она старается заманить его к себе? Но он продолжал слушать ее все с той же доброжелательной улыбкой.

— Похоже, то, что надо. И в хорошем районе?

— На Линден-стрит, в пяти минутах ходьбы от университетского городка.

— Тем лучше. Ты слышала, что произошло в прошлый четверг?

— Да. Какой ужас!

Мать одного студента, которая приехала к сыну на три дня, проходя в четыре часа по Центральному скверу, в центре Олд-Ньюпорта, была ранена в ногу в самый разгар возникшей там перестрелки.

— Надеюсь, ты не забываешь об осторожности, Джейн.

— Я шесть лет прожила в центре Чикаго, и со мной ничего никогда не случалось. У меня даже ни разу не украли кошелек. А оружие я видела только в кино.

— Прекрасно, но все же не будь легкомысленной. В прошлом году рядом с университетом убили студента. Вечером лучше не ходить одной. У тебя есть машина?

— Нет. Я не люблю водить. Жаль, конечно, ведь я обожаю море, а чтобы туда поехать, нужна машина.

Бронзино одобрительно кивнул головой.

— Конечно. Кстати, побережье здесь превосходное. Кроме того, в получасе езды отсюда есть великолепный заповедник. Нужно будет тебя туда свозить.

Что это, приглашение? Джейн подняла свой бокал с водой. В тот же момент левая рука Бронзино потянулась к бокалу с вином и слегка коснулась ее руки. У него были белая до неприличия, гладкая, без единого волоска кожа и длинные пальцы, а на безымянном — обручальное кольцо. Он заказал третий бокал. Бутылка обошлась бы ему дешевле.

— Ты по-прежнему ничего не хочешь выпить?

— Нет, спасибо.

Джейн почувствовала, как от взгляда Бронзино у нее задрожали губы и щеки, и опустила глаза.

— Объясни мне, почему ты занялась Флобером?

Она с облегчением подняла голову.

— Из-за моего отца.

— Твоего отца? Он кто, преподаватель литературы?

— Нет, зубной врач. Он никогда не понимал, что можно исследовать в литературе. И поэтому был вне себя, когда я решила защищаться в этой области. Ему хотелось, чтобы я изучала право.

— Ну и что?

— Я всегда приносила ему одни разочарования. И вообще ему хотелось иметь мальчика, чтобы играть с ним по воскресеньям в бейсбол. Он пробовал меня научить. Увы, у меня не получалось ловить мяч. Он обзывал меня дурой, потому что я закрывала глаза, когда подлетал мяч. И чем больше он кричал, тем чаще я закрывала глаза.

Бронзино, который наверняка не раз по воскресеньям играл со своими детьми в бейсбол, с улыбкой покачал головой. Уже в Париже, будучи на третьем курсе университета, продолжала Джейн, она поняла, что ненавидит зеленые пригороды, где она росла, умирая от тоски. Вот почему ее выбор пал на Флобера: за его ироничное отношение к скуке, лицемерию и мещанству, процветающим в провинции. Омэ[3] — это ее отец. Норман рассмеялся.

— Да, непросто быть отцом: дети безжалостны. И что же конкретно является предметом твоего исследования?

— «Крепкая фраза» Флобера, его мужская, — она нарисовала в воздухе кавычки, — концепция как средство подавления нерешительности и сентиментальности — в какой-то степени женского начала.

— Интересно! Я лично отдаю предпочтение переписке Флобера. «Госпожа Бовари» мне не нравится: в каждой фразе чувствуется, как Флобер сдерживает себя. Дело в том, что, возможно, в нем самом сидел страх перед женщиной.

Джейн, обожавшая «Госпожу Бовари», впервые услышав такую точку зрения, дипломатично кивнула головой, не зная, что ответить. Норман посмотрел на часы:

— Поговорим об этом в следующий раз. Мне пора уходить.

— Конечно! Я уже закончила.

Два часа пробежали, как пять минут. Живот больше не болел. Присутствие Бронзино подействовало на нее благотворно. Она не затронула тем, которые держала про запас на случай затянувшегося молчания.

Бронзино повернулся, обвел взглядом зал и подал официанту знак принести счет. Джейн не успела заметить, как ресторан заполнился. «Только на пять минут», — скажет он, припарковывая машину возле ее дома, когда она пригласит его выпить последний стаканчик. Джейн пожалела, что не купила виски получше — «Чиваз» или «Гленливет». Осторожно, однако: он женат и к тому же ее начальник. К счастью, ее никогда не привлекали мужчины, которые были намного старше.

Бронзино что-то рассматривал в другом конце зала. Джейн повернула голову и увидела женщину с длинными рыжеватыми волосами и безукоризненным профилем. Тоном знатока Норман прокомментировал: