После этих слов Джарльз почувствовал нечто, похоже на облегчение. Теперь он по крайней мере знал, откуда ему ждать удара и собрал все свои силы на борьбу с невидимым врагом. Он вспомнил свою ненависть к Иерархии, зарождающуюся веру в колдовство и задрожал при мысли, что может потерять эти новые для него ощущения. Он вспомнил о своей любви к Нории и презрении к людям вроде дьякона Деза. Но самое главное, что у него было за это твердая вера в право каждого простолюдина на свободу, на равенство, на распределение земных богатств по справедливости. Он почувствовал в себе непримиримую вражду к любой тирании. Нет, такие убеждения им не удастся изменить, брат Домас его запугивает.

— Это верно, — сказал брат Домас. — Эксперимент кажется тебе невозможным. Но посмотри на мое лицо. Разве я не похож на человека, который изменял свою личность несколько раз? Неужели ты не понял этого, взглянув на меня и услышав мой голос? А как еще, по-твоему, я мог достичь столь высокого мастерства, накопить достаточно опыта и развить в себе столь безошибочную интуицию, если бы не экспериментировал над собой? Скажу тебе по правде, я еще не разгадал тайны телепатии. Мои знание о человеческом разуме — о твоем разуме — основаны на дедуктивном методе, огромных эмпирических познаниях и богатом жизненном опыте.

Я не побоялся экспериментировать со своим собственным разумом. Но душа моя болит, оттого что я не осмелился в достаточной степени изменить свой характер, который не вписывался в основную сферу моих занятий — психологию. Мне пришлось довольствоваться лишь частичным вмешательством в свою умственную деятельность.

Внимательные глаза священника показались Джарльзу бездонной пропастью, в которой таится опасность. Но что бы там ни говорил брат Домас, он врал. Ему не удалось изменить своей первоначальной сущности. Не удастся ему изменить и Джарльза.

— Правильно, — сказал брат Домас. — Оставайся таким же уверенным в себе. Это сделает тебя более ранимым, когда ты заново начнешь познавать мир. Итак, приступим!

Один за другим пришли в действие все аппараты в комнате. На Джарльза нахлынули галлюцинации, неизвестные звуки, странные запахи, таинственные прикосновения. Вызванные всем этим эмоции оказались куда сложнее и ярче, чем просто симпатические и парасимпатические, с которыми он уже был знаком. Возможно, та инъекция, которую он получил, вызвала обострение его и без того развитой чувствительности. Джарльз боролся изо всех сил. Ему пришлось до боли сжать челюсти и закусить губу, чтобы сдержать рвущийся наружу истерический хохот. Но все усилия оказались тщетны, и он громко и бессмысленно рассмеялся. Он потерял над собой контроль. Потом по его лицу потекли слезы беспричинной тоски, и он зарыдал так горько, будто у него разрывалось сердце от безвозвратной потери.

Потом он сдерживал злость, сдавливающую грудь; боролся со страхом, парализовавшим каждую клеточку его организма. Но все эти усилия были напрасны. Создавалось впечатление, что он полностью потерял власть над собственным телом. Джарльз беспомощно взирал на себя со стороны, мучаясь от стыда и отчаяния. Тем временем брат Домас, подобно искусному музыканту, проверяющему возможности своего клавикорда, извлекал из Джарльза по очереди всевозможные чувства и эмоции.

Теперь комната погрузилась в полумрак. От приборной панели, располагавшейся позади брата Домаса, тянулись в этой темноте не менее дюжины световых столбцов, переливающихся различными оттенками всех цветов. Столбцы меняли цвет в зависимости от ритма физиологических и нервно-психических реакций Джарльза. Домас непрерывно следил за ходом эксперимента. Не поднимая рук от контрольной панели, он постоянно сверял состояние Джарльза с показаниями световых столбцов.

От чувств к мыслям, от тела к разуму, вторжение в чужую жизнь развивалось успешно. Джарльзу почудилось, будто его разум — планета, а сознание — это освещенная ее сторона, на которую воздействует безжалостная сила. Пытаясь спастись, он старался осознать те идеи, которые составляли сущность его натуры, но они навсегда пропадали во мгле обратной стороны сознания. Так, слова, которые необходимо было вспомнить, никак не приходили на ум.

Но другая, темная часть разума посылала ему множество давно забытых мыслей и явлений, о которых в былое время он не вспоминал даже во сне. Это были тончайшие антипатии, мелочные обиды, мимолетная зависть — все, что когда-то на мгновение охватывало его, а затем бесследно гасло.

Перед ним пронеслась вереница воспоминаний. Детство, первое признание в любви, трели соловья. Шарлсон Нория, еще незнакомая ему девушка, только что приехавшая в Мегатеополис. Страх перед хулиганами, драка, работа в поле. Затем, воспоминания раннего детства. Он лежит в каком-то «ящике», удивленно рассматривая мир гигантов. Лицо юной женщины, склонившейся над ним — это лицо матери. И вот, наконец, то ужасное сумрачное место, где неодушевленные предметы живут собственной жизнью и являются символами незримых сил, где слова — магические формулы заклинаний и приказов.

Потом исчезли и слова. Остались только проблески мысли. Джарльз стал неотъемлемой частицей космоса…

Мрачные воспоминания отступали медленно. Чуждые ему эмоции покидали тело. Какое-то время он чувствовал только слабость, изнеможение и безразличие. Затем их сменили облегчение и ликование — оттого, что он снова почувствовал себя Армоном Джарльзом. Он верил и думал как прежде!

Брат Домас проиграл.

— Ты ошибаешься, — произнес Домас. — это было лишь обычным обследованием перед «лечением». Я вслепую искал твои слабые места. Записи стимулов, которые тебе предлагались, будут теперь автоматически сравниваться с записями твоих реакций. Скоро на экране появятся первые результаты. Честно говоря, я работаю в основном чисто интуитивно.

К тому же мне было необходимо, чтобы этот эксперимент выиграл ты. Так я узнал о скрытых возможностях твоего разума. Теперь мы сможем работать эффективнее. Я использую твое же сопротивление эксперименту против тебя самого.

Видишь ли, радиация, излучаемая этими приборами, изменяет твою восприимчивость. Она воздействует на нервные окончания, меняя мощность нервных импульсов и скорость передачи сигналов в мозгу. В результате чего определенные мысли и воспоминания выходят в сознание, в то время как другие уходят в глубь подсознания. На собственном опыте ты убедился, что человеческий мозг обладает огромными ресурсами. Из этого материала можно вылепить любую личность, состряпать любой тип человека.

У каждого бывают приступы ярости или ненависти, и, если их культивировать, то можно превратить любого из нас в кровожадного монстра.

А если в жизни человека была хоть одна значительная неудача, то его отчаяние можно развить до невообразимых пределов, и тогда он захочет уничтожить весь мир. Ты понял?

Над твоим мозгом придется сильно потрудиться. Тут понадобятся все мои знания и проницательность. Потом мы стабилизируем твое сознание внезапной интенсивной вспышкой излучениями, оно закрепит привитые тебе мысли, сделав их неотъемлемой частью тебя. Если же я сделаю ошибку и зафиксирую твой мозг в состоянии безумия, то эксперимент провалится.

Наши теперешние исследования будут столь же целенаправленными, сколь предыдущие были интуитивными.

И снова началась игра на нервах. Это были те же психологические пытки, но они давали ощущения не столь хаотичные, как в первый раз, и воздействовали не так мгновенно. Вызываемые ими эмоции почти не беспокоили Джарльза. Он почувствовал какое-то странное единение страха и удовольствия, как будто даже способствующей самоконтролю. При этом он мог сознательно улыбнуться, сознательно выразить свое презрение брату Домасу. Но очень скоро это чувство стало вызывать у Джарльза тревогу. И эта тревога, в свою очередь, повлекла за собой раздвоение личности.

Он не знал, откуда в комнате возникло солидографическое изображение его самого, изображение, говорящее с ним, и с которым он говорил как сам с собой, слыша свой собственный голос, отвечающий ему самому на его же собственный вопрос его же собственными словами.