— Как ты много пьешь!

Обслуживавшая их официантка так внимательно разглядывала эту пару, с ее странным меню и еще более странной манерой расправляться с ним, что Александр даже весело спросил:

— Что это вы так подозрительно посматриваете на нас? Мы расплатимся, честное слово.

Но официантка не поняла шутки и обиделась.

Когда все темы разговоров были исчерпаны, на свет появилась вечная и неизменная.

— Ты очень скучал без меня? — спросила Люся, старательно вытирая бумажной салфеточкой горчичницу, в которой горчицы давно уже не было.

На этот не новый вопрос последовал обычный ответ:

— А как ты думаешь?

— Ты знаешь, Алик, у меня бывает иногда такое чувство, — тихо сказала Люся, — что вот ты кончишь университет — и мы расстанемся.

Александр даже побледнел от возмущения.

— То есть как расстанемся? Ты что, хочешь бросить меня?

— Бросить! — Люся фыркнула. — Какие-то выражения у тебя старомодные. И потом почему я тебя, а не ты меня?

— Да ты с ума сошла! Что я ушибленный, сам с тобой расставаться. Никогда в жизни.

— Уж прямо в жизни. Что других нет лучше меня?

— Нет! — убежденно отвечал Александр. — Мало того что нет. Не может быть! Во всяком случае, для меня. Ты же знаешь, Люська, я никогда ни на кого не смотрю. Вот прихожу к тебе на тренировку, там же есть очень интересные девчата...

— Ах есть? Это ты все же заметил!

— Да нет...

— Что нет? Так есть или нет? Кто, например, уж не Нина ли, кубышка эта? А? Или Валька, терпеть ее не могу. Между прочим, я в следующий раз приду в таком виде, что ты на меня смотреть не захочешь. Елена Ивановна давно мне говорит, чтоб бросила пижонить. Чтоб в трико занималась, а то простужу ноги — и прощай гимнастика. У нас дует иногда, когда дверь наверху открывают.

— Ну хорошо, Люська, а вот ты без меня скучала? Только честно!

— Скучала, очень, — Люся положила свою маленькую ладонь на могучую длань Александра и посмотрела ему прямо в глаза. — Я просто не знаю, Алик, что я делала, если б тебя не было. Я все время о тебе думала. А скажи, ты бы мог без меня?

— Конечно нет! — Александр был счастлив. С Люсиным переменчивым характером, с ее любовью к насмешкам, он не часто слышал от нее такие слова и теперь боялся, как бы Люсино настроение опять не изменилось. Опасения его оказались не напрасными.

— А подвиг ты бы мог ради меня совершить? Из огня меня вынести, из воды вытащить?

— Конечно, — уже с меньшим воодушевлением отвечал Александр. Хорошо зная свою подругу, он предчувствовал подвох.

— А почему тогда ты не можешь отказаться от твоих порочных, вредных, несоветских взглядов на роль чемпиона по самбо в современном обществе?

Вот оно. Опять шуточки. Люся смотрела на него требовательно и торжественно. Только в самой глубине зрачков таились лукавые огоньки. Но Александр не склонен был шутить.

— Ну тебя, — обиженно сказал он. — Пошли лучше еще погуляем.

И они вновь бродили по теперь уже совсем притихшим улицам и переулкам.

...На следующий день Александр явился в редакцию ни свет ни заря и первым делом отправился к Елисеичу.

— Елисеич, дорогой, посмотри, а то опять будут стружку снимать на летучке. Ну хоть краем глаза... — просил Александр.

— Давай, — коротко сказал Елисеич, водружая очки и засовывая в рот обгрызанный карандаш.

Елисеич обладал поразительной способностью отключаться. Когда он читал чей-нибудь материал или писал свой собственный, он ничего не слышал и не видел. Можно было разрушить дом, унести стены и крышу — он так бы и остался сидеть и читать за своим обшарпанным столом, один посреди площади.

(— Эх, старик! — сказал Елисеич Александру, когда тот однажды спросил старого журналиста, откуда у него такая удивительная способность. — Эх, старик, это теперь у нас все есть: комната, столы, свет, бумага... Все. И еще ворчим. А ты бы видел, что было в двадцатом, двадцать первом... Я свои репортажи тогда на газетах писал, между строк, понимаешь, старик, не в переносном, а в буквальном смысле между строк. Стругал карандаш чернильный, заливал и таким вот манером чернила добывал. А уж о помещении не мечтали. Я тогда в районке работал. Где сидели, там и редакция была, где редакция, там и спали. А в войну? Да что говорить, старик... Я б на твоем месте что ни день свечку в церкви ставил за то, что имеешь. Это ж надо! Мало того, что, как журналистом станешь, все имеешь, так еще учат на журналиста! Учат! В университете. И между прочим, не порют. А нас жизнь учила. Так иной раз, так хлестала, что ту науку до седин забыть не могли. А ты спрашиваешь...)

Александр с волнением следил за выражением лица Елисеича, пока он читал его материал. Наконец Елисеич кончил читать и повернулся к затаившему дыхание Александру.

— Ну что тебе сказать, старик... Молодец! — Елисеич улыбнулся. Улыбался он крайне редко и лишь когда бывал действительно очень доволен. — Хорошо сделал очерк. Конечно, править надо еще и править, — спохватился Елисеич, не захвалит ли он молодого практиканта. — Но главное, старик, есть душа. Видно, что здорово там тебя проняло. В материале главное — душа, а уж как ее выразить — это дело наживное, это опытом дается, учебой. Неси главному спокойно. На этот раз не подкачал.

Александр как на крыльях помчался в кабинет к Лузгину. Тут пришлось поволноваться дольше. Лузгин не любил спешить. Но после обеда вызвал Александра к себе и сказал почти то же, что Елисеич:

— Материал сделан честно. Я, Луговой, доволен. Конечно, опыта у вас маловато. Но главное — увидели что надо и рассказали о чем надо. А как рассказали — это другое дело. Поправим. Сами поработаете. Оба материала пойдут.

Александр сейчас же позвонил Люсе (не из редакции конечно!) и так долго все рассказывал ей, что, в конце концов, его чуть не силой выдворили из автомата.

Тут он вспомнил про их разговор. О спорте и искусстве. А? Не написать ли ему статью на эту тему?..

Он решил посоветоваться с Елисеичем. Но потом передумал. Надо посоветоваться с Иваном Васильевичем. Лучше, чем его тренер, вряд ли кто мог дать ему совет.

И вечером он отправился в знакомую квартиру на Ленинском проспекте.

Но здесь его ждало огорчение. Ростовский болел. Опять начались головокружения, головные боли. Он лежал бледный, с мокрым полотенцем на лбу и, стиснув зубы от невыносимой мигрени, все же читал какую-то книгу, необходимую ему для диссертации.

— Входи, входи, — пригласил он Александра слабым голосом. — Ты не смотри, ничего особенного. Я уж привык. Через пару дней пройдет. Давай рассказывай, как съездил. Сейчас кофе сварю.

Но Александр не дал Ивану Васильевичу подняться.

Он просто посидел часок, рассказывая о командировке. Иван Васильевич внимательно слушал, задавал вопросы. Особенно его порадовали хорошие отзывы об Александровых очерках.

— Это ты молодец, просто здорово! Я же говорил тебе, что ты везучий. Ну, теперь, брат, давай готовься. Первенство города на носу. В смысле тренировок ты все же время потерял. Значит, надо наверстывать. Вот я управлюсь тут со своими болячками и начнем.

— Да я, знаете, Иван Васильевич, горы сейчас готов свернуть. У меня такое настроение, что, если сейчас на ковер, я бы первое место занял. Я бы...

— Тише, тише, вояка, — перебил тренер. — Настроение у тебя хорошее. А для тебя это очень важно. Имеем, так сказать, положительный психологический фактор. Но, к сожалению, брат, нужны еще и другие факторы. Твой коллега и однокашник Виктор Орлов по имеющимся у меня сведениям тоже хочет победить. Понимаешь, такое странное у него желание. Так что будем работать. И как следует!

Александр ушел от тренера с жаждой немедленно приступить к тренировкам, бодрый, в самом боевом настроении. Но все же он не мог отделаться от грусти, которую оставило у него это посещение. Иван Васильевич выглядел таким больным, таким усталым...

Глава одиннадцатая

СПОРТИВНЫЕ БУДНИ

Время шло своим чередом. У Люси приближалась зимняя сессия, а за ней каникулы и во время каникул первенство вузов, у Александра — первенство столицы. И у всех — Новый год.