Любовь Петровна, напротив, уверена, что она — это далеко не все подряд. Она — это центр мира! Разве центр можно не заметить или забыть? Все дело в том, что Александра Николаевна очень хочет ее унизить!

— А Катя приезжала на совещание? — Мне кажется, самое лучшее в этих обстоятельствах переменить тему.

— Не напоминай мне об этой нахалке! Говорить о ней больше не хочу!

Но привычка перемывать косточки окружающим берет верх, и Любаша долго, в подробностях рассказывает, как надменно и холодно держалась сегодня с ней Катя. Таким отношением Любаша была ошарашена, огорошена!.. Чему можно верить в этом мире, если уж Катя… такая любезная, преданная, сердечная, повела себя при перемене декораций как первостатейная сволочь.

Неужели Любовь Петровна не понимала, что за человек Катя на самом деле? — раздумываю я. Конечно понимала! К несчастью, она до последней степени завралась: врет не только окружающим, но, что гораздо хуже, себе… Можно это по-другому назвать: не врет — приукрашивает… Поверила в Катино доброе отношение — сделала себе приятно. Теперь платит за иллюзии. Но без иллюзий подчас так тяжело обходиться…

Пока я размышляю о превратностях жизни, Любаша доходит до самой патетической точки истории и начинает громко всхлипывать.

— Успокойтесь, Любовь Петровна! Не стоит плакать — не о чем. Таких, как Катя, ничего хорошего не ждет в этой жизни! Знаете мудрость: как ты к миру, так и он к тебе.

— Вот именно! — Экс-начальница немного успокаивается. — Отольются кошке мышкины слезки!

— Скоро отпуск, отдыхать поедете.

— Да-да, — окончательно оживляется Любовь Петровна, я даю ей прекрасную возможность оседлать любимого конька. — Мы собираемся в Хорватию, на Адриатическое море…

Дальше как обычно: пятизвездочный отель, шведский стол, трехкомнатный номер, все включено…

— Ты знаешь, что Адриатическое побережье — самое чистое в Европе?

— Вы думаете? — уточняю я осторожно. С чего это морю, расположенному в центре Европы, быть самым чистым?

— В рекламе турфирмы написано!

Опять иллюзии! Потом неотвратимое разочарование и — горькие слезы. Но это — потом. Пока — полный восторг и безмятежная радость.

Надо ловить момент и прощаться. Я с величайшим облегчением желаю Любаше всего самого лучшего, прошу звонить и сама обещаю не пропадать надолго.

— До свидания! Рада была вас услышать!

Ну слава богу! Пока поговорили — сто потов сошло. Трудно работать психоаналитиком — лучше уж в ценных бумах копаться, чем в чужих душах. Тем более трудно сосредоточиться на Любашиных душевных переживаниях, когда мысли рвутся совсем в другом направлении…

То, что о своем возвращении из Тулы Глеб не сообщил сразу, пожалуй, легко объяснимо. Устал, выложился, насмотрелся на разных людей — хотелось побыть одному. Но вообще… Подспудно я чувствовала: многое мне в нем непонятно.

В начале нашего знакомства Глеб сказал: «Ты — аллегория моей души». Сейчас абсолютно ясно: ошибся. Я человек простой и цельный. Всю мою жизнь можно пересказать в пяти предложениях, все ее обстоятельства вытекают из свойств моего характера. А у Глеба…

Я ведь тоже не совсем правильно представляла его. Ироничный, насмешливый, властный… Нет, это на поверхности. В глубинах души обнаружилась не побежденная с детства стеснительность, даже робость. Иногда мне доводится быть очевидицей его яростной борьбы с этими особенностями натуры. И самое удивительное, что при таких особенностях он окружен сумасшедшей толпой знакомых и друзей. Как это называется? Алогизм? Противоречие?.. Я и другие противоречия замечаю. Попробуйте, например, увязать интерес к философии с незаурядными способностями к точным наукам и ярко выраженным техническим складом ума!

Такой вот человек встретился мне в жизни — необычный, незаурядный. Люди ощущают эту незаурядность и тянутся к нему. Мужчины и женщины… Старые приятели и случайные знакомые… Звонят, приглашают куда-то — норовят превратить мимолетные контакты в устойчивые отношения. И он тоже (из врожденной деликатности, что ли?) готов эти отношения продолжать. Обидеть человека невниманием, проигнорировать — на такое Глеб просто-напросто не способен.

Для Александры Николаевны, например, подобные ситуации — вещь привычная… Для Кати и более того — мгновения счастья. С ликованием, наверное, представляет она себе сейчас размазывающую по щекам слезы Любашу. Получай, кошелка, за все мои унижения! Хотя Любовь Петровна никого унижать не хотела — Катя сама избрала роль клоунессы при королеве, надеялась таким образом добиться карьерного роста и увеличения зарплаты.

Но что мне Катя… Вот Глеб! Сотканный из противоречий, яркий, талантливый, привлекательный для многих и бесконечно одинокий. Что я в сравнении с ним? Молодой дубок. Нормальная, устойчиво стоящая на земле, эту землю любящая и ни к каким эмпиреям не тяготеющая. Я сразу ему сказала — обыкновенная женщина!

Но ведь он полюбил меня именно такой. За что? Может быть, увидел во мне такие качества и свойства, которых нет в нем самом. Я вспомнила, что иногда ему нравится называть меня по имени, тянуть: Наталья, Натали-я.

Наталья в переводе — природная. Может, он полюбил меня как раз за это?

— Где ты ошиваешься, Натали?

Лешка сидел у окна на кухне. От начала мира это считалось его место!..

Сколько всего переменилось с тех пор, но стоит закрыть глаза, я снова вижу нашу семью, собравшуюся в полном составе за ужином. Отец — во главе стола, по правую руку от него мама, а рядом с ней — я, с двумя тугими косичками, в голубой футболке, разрисованной Микки-Маусами.

Мама еще кормила меня из ложки, вытирала салфеткой губы, а Лешка уже учился в школе. В те времена он казался мне недосягаемо взрослым. И долго еще казался… Я заканчивала пятый класс — брат первый курс института. Я готовилась к школьному выпускному — Лешка диплом защищал… Потом он сразу женился на Лизе, переехал к ней и больше не сидел за ужином у окна? Примерно в этот период Лешкин возраст перестал будить во мне уважение. Я тоже вскоре покинула родительский дом и вернулась только на пепелище. А теперь и Лешка вернулся!

— Ну чего молчишь? Не знаешь, как выкрутиться получше?

— Было б перед кем выкручиваться!

И разговор обычный — по сценарию тех лет. Дальше Лешка должен был бы с угрозой спросить:

— Не перед кем? Сейчас все матери расскажу! Вместо этого он встал и неловко обнял меня.

— Натали! Сколько же мы с тобой не виделись?

— Ровно столько, сколько ты странствовал по Германии!

Я отвечаю со смехом, хотя — что греха таить? — сердечко-то и у меня екнуло! Брат приехал! Мой родной брат…

— Странствовал?! — с шутливым ужасом переспрашивает Лешка. — Ты бы так постранствовала! Семь шкур с тебя в этой Германии сдерут!

— Зато и заплатят…

— Вон ты какая стала, Натали. Все на деньги меряешь! Знаешь, чего гады немцы творят? Я в этой Германии до потери сознания доработался!

— И мы здесь тоже до потери сознания.

— Только не ври, что была на работе.

— Сам знаешь, что на работе! Что ты моей знакомой по телефону ответил?

— Ну это я так. Репутацию твою берегу.

— А где же мне, по-твоему, еще быть?

— Такая красоточка! — Лешка всегда считался тонким ценителем женской красоты. — Гуляешь, развлекаешься… И еще лапшу пыталась навешать: замуж выхожу…

— Все у тебя, Лешка, на один манер. Гуляешь — развлекаешься, красоточка, — улыбнулась я, тоже усаживаясь на свое историческое место. — А я действительно была на работе. Знаешь, почему задержалась? Вчера пораньше уйти пришлось — маму навещала.

— Да! А я все спросить собираюсь: ну и как она?

— Понемногу возвращается к жизни. Скоро уже выписывают.

— Ну, понятно… Вообще психиатрия — такое темное дело…

— Это уж точно! — Я почему-то опять с неприязнью подумала о музыкальном докторе. — И люди там темные работают! Вроде как-то лечат, а как — не поймешь. Хотя сейчас, кажется, все нормально, но сколько мы пережили кошмаров!