Недавно мне в руки попала одна довольно занятная книжка по искусству. Ее автор на все лады втолковывал читателям мысль о том, что любая вещь созидается неким духом. С годами она может состариться, потерять яркость цвета и совершенство формы, но дух от этого сделается еще ощутимее.
Над обветшавшими берегами канала парит мрачный дух сталинской империи. Страшный призрак тоталитаризма…
Кто знает? Возможно, у следующих поколений наших соотечественников современная демократическая Россия тоже будет вызывать не слишком светлое чувство. Тем более ни для кого не секрет: в последнее время демократическое все дальше отходит в сторону, уступая место авторитарному. Официальная идеология рассматривает тоталитарное как единственно реальное средство наведения порядка в нашей стране. И получается, что демократия у нас в принципе невозможна — либо полный хаос и свобода, либо уж закрученные гайки. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как-то мы заговорили об этом на работе, и Таня рассказала смешной и в то же время злободневный анекдот.
«Депутат парламента приезжает в детский сад и спрашивает:
— Нужна вам помощь?
— Нужна, — кивают воспитатели. — Поставьте нам новые скамейки.
— К сожалению, это слишком дорого.
Депутат вздыхает и направляется в следующее богоугодное заведение, а именно в тюрьму.
— Постройте нам, пожалуйста, бассейн, — просят заключенные.
И депутат изъявляет полную готовность.
— Почему, — удивляется его помощник, — вы отказали бедным детям и согласились помочь преступникам?
— Видишь ли, — отвечает умудренный жизнью слуга народа, — оказаться в детском саду у меня нет шансов. А в тюрьме — больше чем достаточно».
Анекдот Татьяне рассказала дочка. Она вычитала его в учебнике английского, изданном в Великобритании. Если уж британцы сочиняют такие анекдоты, на что рассчитывать нам с нашей авторитарно-тоталитарной закваской. Поиграем еще немного в демократию и опять ценой многих человеческих жизней ввяжемся в великие, бесполезные стройки.
Я отвернулась и стала рассматривать лес — ели, сосны, затерянные между ними островки берез.
— Остановимся? — предложил Глеб.
И я привычно уже согласилась.
В лесу прохладно, сумеречно, пахнет прошлогодней прелой листвой. Весна здесь еще только собирается наступить: деревья едва покрыты зеленой порослью, а под елями, как память о недавно стаявшем снеге, — глубокие лужи. Нам повезло — мы сразу вышли на ровную, будто специально утрамбованную для прогулок тропинку.
— Это, наверное, перелесок, — предположил Глеб. — За ним должны быть участки. Дачники дорожку протоптали…
Я исподтишка наблюдаю за ним: по инерции он продолжает напряженно смотреть вперед, но глаза уже заметно темнеют. Как в тот вечер, когда он рассказывал мне про актуализацию и беспокойно вслушивался в наш с Иринкой телефонный разговор…
— Глеб, тебя всегда будут выдавать глаза! Сколько бы ты ни пытался казаться рассудительным и серьезным!.. — воскликнула я весело.
И тогда он остановился и прямо на тропинке поцеловал меня долгим, как полет в пропасть, поцелуем.
В состоянии людей, летящих в пропасть, мы бродили по лесу. Тропинка вывела нас на поляну, и здесь, устроившись на поваленном дереве, мы выкурили одну на двоих сигарету. Почему у нас так повелось? Странная, непонятно как сложившаяся привычка… Из-за деревьев долетали звуки чужой жизни: грохот мотора, детский визг, голоса. Значит, Глеб прав — за перелеском дачное товарищество…
Потом на шоссе нам попался указатель: садовые участки «Энтузиаст». Но окрестности меня больше не интересовали. Я все еще пребывала в полете, а может, уже и на дне пропасти, ехала молча, с закрытыми глазами… Ехала-ехала и приехала.
— Наташа, выходи, — окликнул меня Глеб.
Я открыла глаза, ожидая увидеть приволжские красоты. Ничего подобного! Наша машина стояла у ворот бежевого разноуровневого особняка с неизбежной башенкой, крытой искусственной коричневой черепицей.
— У тебя здесь друзья живут?
— Это гостиница.
Действительно, «Гостиница «Заречная», — прочитала я фасаде. — ИЧП Заречнов А.Д.».
Мне еще не доводилось бывать в российских частных гостиницах. Вот за границей другое дело. Там этим никого не удивишь. Год назад мы с Ириной ездили в Италию. Тур выбрали относительно недорогой. В агентстве объяснили: цена невысокая только из-за того, что останавливаться придется в частных отелях. В Венеции нам досталось грязноватое, заброшенное здание, наверняка представляющее историко-культурную ценность. На Капри, наоборот, — мы стали первыми постояльцами только что отстроенных фешенебельных апартаментов.
Сначала мне показалось, что и в «Заречной» мы с Глебом — первые посетители. То ли вообще первые, то ли первые за последние полгода. Небольшой квадратный холл, каменная лестница с никелированными перилами, абсолютно европейский номер — все это сверкало девственностью — даже не чистотой.
Постельное белье, льняное, прохладное, пахло первым снегом, и странно было, лежа на снегу, видеть над головой стеклянный тонированный потолок. Постепенно пространство стало сужаться: ушли в небытие двустворчатые балконные двери, поблекли, будто стерлись, яркие оранжевые стены, потускнело блестящее зеркало встроенного шкафа. Остался только Глеб — его лицо, глаза. Темно-карие, уже почти черные.
Глава 3
За ужином выяснилось, что гостиница не такая уж и девственная. На момент нашего появления в ресторане несколько столиков было уже занято, и следом за нами в зал вошла еще одна, совсем молоденькая парочка.
Скучая в ожидании заказа, я исподтишка поглядывала на них. Девушка с круглым, плоским, похожим на румяный блин лицом напористо и громко объясняла своему спутнику, что начертательная геометрия для нее — раз плюнуть! И все это благодаря природным способностям — необыкновенному пространственному воображению. Молодой человек очень внимательно, я бы даже сказала, почтительно слушал ее. Он был субтилен, до неприличия юн, но уже начинал лысеть. Казалось, со временем из него должен выйти классический неудачник…
После ужина Глебу предложили сыграть на бильярде, а я поднялась в номер и позвонила Лизе.
— Мы только вернулись, — устало отозвалась она.
— Там вроде прием до семи?
— Не в этом дело. Из клиники мы вышли в четыре, но Ленка…
— Не выдержала? Сорвалась?
— Нет, с Инной Владимировной она держалась в общем нормально. Я потом слышала часть их беседы — у Ленки мобильный с диктофоном.
— О чем они говорили?
— О чем в таких случаях говорят? Как ты себя чувствуешь? Как учишься? Что тебе привезти? Но потом бабушка спросила, читает ли Лена астрологические прогнозы…
— Опять? — испугалась я. — В жизни такой чепухой не увлекалась! Ведь с этих проклятых прогнозов у нее и начался рецидив…
— Ленка примерно так ей и сказала: астрология — чепуха! А Инна Владимировна страшно разволновалась. «Хочу, — говорит, — тебя предостеречь, кроме меня этого никто не сможет сделать, потому что я посвященная. Вот твой папа и тетя Наташа не хотели слушать меня и…» — Лиза прервалась.
— И что?
— Даже не знаю, говорить ли… Да, в общем, ничего такого. Сказала, мол, папа лишился квартиры, а Наташа… как-то она так хитро повернула… смысл такой, что у тебя был жених от Бога, а ты его упустила, и теперь тебя что-то очень нехорошее ждет… А дальше, не поверишь! Кроме меня, заявила Инна Владимировна, ей может помочь ведунья Леонарда.
— Она видела рекламу в «Sweet girl», — объяснила я.
— Она-то, может, и в «Sweet girl», да мы с Ленкой эту Леонарду знаем лично! Это же первая Сашина жена! Помнишь, я рассказывала? Все время таскалась к нам в гости, мы даже из-за нее в таунхаус переехали… В общем, Инна Владимировна разволновалась, сорвалась и Ленку страшно перепугала…
— Представляю!
— Мы уж давно вышли из клиники, а Лена все повторяла: «Вот ужас, вот кошмар!» Я чувствую, она вся как струна натянутая… Три часа по улицам с ней гуляла.
