— Это скоро пройдет. Вот начнешь ходить на прогулки…
— Я уже выходила… вчера. Со Светой, Светланой Викторовной… Она мне подарила заколку.
Я заметила, что причесана мама очень аккуратно. Отросшие волосы собраны в небольшой хвост при помощи заколки-автомата.
— Светлана Викторовна медсестра?
— Да, кажется, медсестра. Она сказала, что с понедельника начнется бассейн.
— Вот и хорошо. Ты же любишь плавать.
— Люблю… — начала мама, но тут же перебила себя: — А ты… ты ездила на дачу?
— Несколько раз, последний — с Еленой.
— Что вы делали?
— Цветы сажали, Лена малинник пропалывала. — Я затараторила, стремясь дать полный отчет. Ощущение, что я в стенах психиатрической больницы, потихоньку покидало меня. — Ольга Константиновна приезжала, выглядит хорошо. Издательство заказало ей перевод какой-то научной книги, а Аленка в очередной раз поругалась с мужем и вернулась в Москву.
— Да? Ольга, наверное, сильно переживает.
— Переживает. Еще бы! Она ее опять в Лондон отправила.
— Ната, а как Владик?
— Все хорошо. Он тоже был на даче в майские праздники. Спилил ту яблоню, помнишь?
— Тебе, Наташ, не нужно пренебрегать им. Очень трудно прожить на свете одной.
— Но я никем не пренебрегаю, мама! И потом, я не одна.
— Ты понимаешь… что я имею в виду.
Последние слова она произнесла тише и медленнее, почти шепотом под конец. Кажется, в музыке такое убывание звука называется диминуэндо.
— Мам, ты устала.
— Устала? — Мама как-то странно, потерянно взглянула на меня, на мгновение в ее глазах мелькнуло знакомое болезненное напряжение. — Устала, да. Ты иди.
— Если разрешат, я приеду завтра. Что тебе привезти?
— Ничего.
— Ягод каких-нибудь, фруктов?
— Не надо… Тут все есть. Вчера на полдник черешню давали. Но я не стала. Не хочется.
— Вы видите? — Едва я вышла в коридор, как музыкальный доктор мгновенно подхватил меня под руку и поволок к себе в кабинет. — Мы сделали все возможное и невозможное. При такой тяжелой, запущенной форме болезни…
Надо было задать какой-то серьезный вопрос по существу. Дела на самом деле обстояли не блестяще, и музыкальный доктор должен был понять: несмотря на его старания, я в курсе.
— Вы все еще даете ей сильные транквилизаторы?
— Видите ли, это не совсем транквилизаторы…
— А что это?
— Третий день Инна Владимировна не пьет никаких таблеток. Ей свойственна повышенная утомляемость, апатичность, плохой аппетит, но…
Казалось, доктор не рассказывает о состоянии маминого здоровья, а занимается гипнозом — усталость и безразличие вмиг овладели мной. Подавляя непрекращающуюся зевоту, я с трудом разбирала его слова:
— На втором этапе большую роль будут играть физические упражнения. — Я не удержалась и зевнула. — Не хотите чашечку кофе?
— Вы говорили, что лечение должно продлиться до августа?
— Немного дольше, моя дорогая. — Возможно, от чрезмерного волнения доктор ударился в фамильярность. — Психиатрия — тонкая вещь. Очевидная положительная динамика, имеющая место в данной фазе развития заболевания, сама по себе не может гарантировать ничего.
Положительная динамика… Из клиники я вышла с неприятным, каким-то смутным ощущением. Словно побывала в театре, точнее, в ДК на вечере художественной самодеятельности. Музыкальный доктор — доморощенный артист, пытающийся за пышной наукообразной фразеологией скрыть неясную суть…
Маму лечат не транквилизаторами. По прошлому разу я знала, что их действие выражается в замедленной речи и в частичной потере памяти. А сейчас она помнила абсолютно все и разговаривала в нормальном темпе. Но вместе с тем сегодня она мне показалась особенно болезненной, надломленной, изможденной… Почему доктор так тщательно скрывает от меня название лекарства? Из соображений коммерции? Надеется, что в следующий раз (если он только, не дай бог, случится) мы снова прибегнем к его услугам. А если доктор произнесет название лекарства вслух, мы просто купим его в аптеке.
В общем, в офис я приехала не на шутку обеспокоенная ситуацией в клинике. Вот бы посоветоваться с кем-нибудь компетентным, с Лизиными психиатрами например…
Но переговорить с Лизой в тот день мне так и не пришлось. Дело в том, что в мое отсутствие коллеги получили некую сногсшибательную новость, и теперь наш офис буквально трясло и колотило. Было бы сложно общаться с Лизой в условиях землетрясения.
Произошло же на самом деле вот что. Минут за двадцать до моего возвращения в офис позвонила Любаша и радостным, даже счастливым тоном сообщила, что Ларионов предложил ей перебраться в главный офис.
— И кем же ты там будешь? — спросила прямолинейная Валерия (это она подошла к телефону).
— Ну… Что-то вроде хозяйки офиса.
Далее Любаша сказала, что не вернется на работу — сегодня и никогда. На прощание она всех крепко обнимала и целовала. По телефону, конечно.
— Ясно дело. — Валерия Викторовна ухмылялась. — Не хочет сюда ехать! Позор такой!
— А что такое хозяйка офиса? — поинтересовалась Таня.
— Хозяйка офиса? Повар, уборщица и посудомойка в одном лице!
— Зачем же она согласилась на такую работу? Деньги у нее есть… Лучше бы дома сидела.
— Да нет у нее никаких денег!..
— Это вы, Валерия Викторовна, бросьте, — перебила Катя. — Деньги там серьезные. Посмотрите, как она одета, отдыхает на дорогих курортах, сын с восемнадцати лет за рулем.
— Половину она точно врет! — настаивала Валерия.
— Ну что она врет, что? Из Испании фотографии приносила! Из Чехии, из Парижа!
— А сын с ее телефона сообщения посылает! Вечером, когда она уже спит.
— Зачем?
— Деньги экономит. Вот и думай: на автомобиле ездит, а на эсэмэски денег нет.
— Тут деньги ни при чем! — заявила Катя авторитетно. — Это у них порода такая — жадные, как сто чертей. Я думаю, она из-за этого и увольняться не хочет.
— Неужели Любовь Петровна полы там станет мыть? — недоумевала Таня. — Там же офис метров четыреста.
— Да не будет она ничего мыть! Без нее есть кому — целый штат уборщиц. Так, салатик порежет, мяско поджарит, тарелочки уберет.
— Но в деньгах-то она потеряет здорово! — Катю, как всегда, волновал вопрос финансов.
— Да чего тебе их считать-то, чужие деньги? — искренне удивилась Валерия. — Ты лучше скажи на милость, кто нами теперь будет командовать?
— Александра Николаевна, наверное. Кто же еще?
— Это меня не касается, — фыркнула Катя. — Я здесь завтра последний день.
— Я тоже, — добавила Татьяна.
— Получается, Наташ, мы с тобой вдвоем остаемся?
— Не волнуйтесь. Александра своих приведет.
— А ты откуда знаешь?
— Слышала. Когда к Ларионову ездила в последний раз… Говорили, она переходит с целой командой. — Катя выразительно взглянула на меня. — Начнет тут устанавливать свои порядки.
— Это мы еще посмотрим, кто что начнет. Не дадим себя в обиду, покажем им! Правильно я, Наташ, говорю?
— Надеюсь, до этого не дойдет, — ответила я холодно.
Коалиционные объединения с чудаковатой Валерией не привлекали меня даже в шутку.
— Да кто знает, что будет… — обиженно протянула Валерия.
— Все-таки я надеюсь на мирное развитие событий.
— Ну, надейся, надейся… — Валерия продолжала дуться. — А война придет — хлебушка попросишь!
— Вы скорее попросите, — парировала Катя. Сегодня она любой ценой хотела показать, что поддерживает меня.
— И не подумаю. — Валерия расценила Катину реплику как очередной выпад, направленный против нее лично. — Строите из себя крутых… молодые!
— Ну что вы, Валерия Викторовна, — вступила в беседу Таня, — не такие уж мы молодые, чтоб что-то строить из себя.
Мы с Катей засмеялись Таниной шутке, а Валерия демонстративно стала собираться домой. Тоже нежная оказалась, а уж как беспощадно вышучивала всех!
— Правильно, вали отсюда, кошелка старая! — прокомментировала Катя ее уход. — Век бы тебя не видела!..
