- «Забытый богом военный округ», - вспомнил я.
- Вот, ты уже в курсе нашей действительности, - ответил Валерка.
Надо заметить, что в санчасти происходили порой удивительные вещи. Тут были такие пациенты, что просто диву даёшься. Целая палата была выделена под «йог». Так называли тех, кто занимался членовредительством ради того, чтобы их комиссовали. Я их прозвал «шпагоглотатели».
Один из них пытался сожрать карбид, чтобы вызвать признаки язвенной болезни, но только получил сильнейший ожог полости рта и пищевода. Другой надышался сухой заварки для того, чтобы на флюорографии снимки показали признаки туберкулёза. Горемыки с более бедной фантазией глотали гайки, гвозди и прочие, пролезающие в пасть, предметы.
Были и такие, которые косили под дурака, причём талантливо косили. Некоторые преднамеренно ломали себе руки или ноги, в надежде подольше проваляться в санчасти, а если повезёт, то и в госпитале.
Господи, на что только не шли молодые ребята, дети по сути своей, лишь бы вырваться отсюда! Членовредительство процветало самым махровым образом.
Как-то пасмурным утром нас всех подняли санинструкторы и велели собраться на построение на первом этаже. Милейшей души начмед колобком прокатывался вдоль строя и нечленораздельно изрыгал гавкающим голосом что-то. Глеб синхронно переводил нам.
Дело заключалось в том, что нас всех отправляли по грибы, благо их тут полно, на сопки. Видите ли офицеры решили гульнуть, а мы должны им насобирать к столу закусочки. Гурманы, мать их, пропади они пропадом.
Люди мы подневольные, делать нечего, пришлось собираться под присмотром Валерки и идти за «скальпами», как тут грибы называли. К обеду принесли мы аж два тазика разнообразнейших грибочков. Пьянка у военврачей затянулась до утра. Глеб им пел под гитару, женщины сомнительного вида, словно тени, бесшумно мелькали в коридоре.
Перед отбоем меня проведали пацаны с нашего отделения. Вид у них был зачуханный какой-то, Володька был явно помят. Опять, видать, блатные прижали его. Пришлось раздать им остатки еды из родительской посылки, нам-то она не впрок была, заодно сигаретами угостил московскими. Хоть чем-то я смог развеять тоску в их глазах. Не знаю почему, но мне было жалко ребят. Вроде трусоваты они, бросили тогда в ночной сваре меня и Володьку, а всё равно жалко их. Я сам на гражданке не в каждую бучу влезал, если была возможность, то избегал драк. Но здесь-то деваться некуда, тут сразу тебя прижмут на все два года, поэтому и стоял на смерть, не прогибался.
В один из дней ко мне зашёл Магомедов. Увидев его в дверях нашей палаты, я аж обалдел. Неужели, думаю, проведать решил, волнуется за моё здоровье – чудеса в решете!
Всё оказалось банальней. Просто Валерку Назарова кавказцы так прессанули, что он сразу был госпитализирован, минуя санчасть. Там его побоями заинтересовалась прокуратура. А он взял, да и написал заявление о побоях и издевательствах, указав фамилии всех блатных. Те, естественно обделавшись, послали ко мне парламентёра, чтобы я повлиял на Назарова. А я-то ни сном, ни духом. Я ровным счётом ничего не знал, а пацаны мне ничего не рассказали почему-то.
Быстро сообразив, что к чему, я потребовал полное не прикосновение к себе и моим друзьям в обмен на переговоры с Назаровым. Поторговавшись, мы разошлись довольные друг другом. На какое-то время перемирие было заключено, хотя я и не верил чуркам, но пока Валерка в госпитале, нам ничего не грозило, что уже немаловажно. А там посмотрим. Поживём - увидим, как говорится.
Со временем недуг мой деликатный стал отступать, я даже начал кушать понемногу. Я даже решился на вылазку в чайную, прихватив с собой своего нового знакомого, земляка Мишку. Фамилию его, к сожалению, я не запомнил. Был он довольно-таки своенравного характера, но казался надёжным мужиком. Наелись мы тогда от пуза, полирнув в конце трапезы всё кефирчиком. Вечером ещё повар Лёха из столовки принёс всяких вкусностей и сигарет.
Перед выпиской я специально взвесился. Результат оказался удручающий. Я стал весить шестьдесят килограммов. Одиннадцать кило за полторы недели как не бывало. Я, конечно, понимал, что мы тут все похудели на такой диете, но чтобы вот на столько! Это было сверх моих ожиданий. К вечеру меня и ещё нескольких парней выписали.
Стройка. 09 – 15 августа.
Я верю крику, вою, лаю,
Но всё-таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.
С криком: « Здорово, животные!» – я ввалился в казарму. Моему прибытию обрадовались не все, даже у Баранова скулы свело и плечи как-то сразу так опустились. Конечно, я не питал особых иллюзий по поводу отношения многих ко мне, но чтобы так откровенно неприязненно встретили, такого я не ожидал, если честно. Хотя, по большому счёту, мне было плевать на них всех.
Я узнал, что на замену Назарову нам дали другого воина, Костю. Был он из бывших судимых по малолетке, но вроде нормальный парень, неплохой, во всяком случае я понтов за ним раньше не замечал.
Нашу бригаду к времени перебросили на другой объект. Теперь мы строили телефонную станцию для Улан-Удэ. Кавказцев тут не было, только азиаты и наша бригада. Работы как таковой было мало, я даже от безделья, вспомнив навыки, полученные в техникуме на производственной практике, овладел смежной профессией – сварщика. А так, большей частью слонялись тупо по стройке, стреляли сигареты у гражданских, завязывали знакомства с местными девушками. Свистнуть тут особо было нечего для обмена с местными сельчанами.
Чтобы развеять скуку, я решил заняться облагораживанием нашего бытового вагончика. Для этой цели себе в помощники я выбрал таджиков и киргизов. Сначала они, конечно, сопротивлялись, но после того, как мы с Вовкой их прессанули, и Костя на блатном жаргоне с ними побеседовал, дело пошло.
Бытовку изнутри обшили «вагонкой», из ДСП сколотили небольшой, но уютный топчанчик, сверху набросав старых бушлатов. Смастерили заодно и стол с табуретками. Во дворе вбили столбы и подвесили самодельные гамаки, неподалёку из кирпичей сложили нехитрую печку, для приготовления пищи. Теперь в солнечную погоду мы отдыхали прямо как аристократы. Чурок, естественно, даже близко не подпускали к нашему имению, как мы его называли. Красота. На всё обустройство у нас ушло буквально пару дней.
Устраивало нас и то, что рядом находился посёлок Силикатный. Там мы покупали яйца, молоко, сметану у местных жителей. Мне родители раз в неделю высылали порядка десяти рублей, так что жить можно было. Конечно, я не один жировал, а делился со своим отделением. Тем более, что остальные тоже по мере сил вкладывались в закупку провианта.
Возвращаясь однажды из посёлка с трёхлитровой банкой парного молока, я попал под сильнейший ливень. Чтобы не промокнуть окончательно, я заскочил в каморку азиатов. Решил переждать стихию у них. Разговорились, закурили, заварили чайку. В общем, просто по-человечески завязалась беседа, которая плавно перешла о доме, кто ждёт тебя там. Все завистливо показали мне на одного таджика, мол у него очень красивая невеста. Я попросил показать мне фотку девушки. Тот с гордостью протянул мне её. Сначала я не понял, думал надо мной они решили пошутить. На ней была моя сестра.
Примерно месяц назад у меня ночью украли из блокнотика фотографию сестры. Я уже и не чаял её найти, думал, что это блатные решили мне так досадить. У нас даже зубные щётки воровали. И вот на тебе, приехали – моя сестра, оказывается невеста, таджика!
Этот придурок даже не запомнил, у кого он её украл! Разумеется, фотку я забрал, набив «жениху» морду для порядка. В качестве моральной компенсации прихватил из их конуры заварку и папиросы. Пусть думают в следующий раз, у кого чего воровать стоит.
Как-то в обед нас навестил Чижик. Так я прозвал нашего нового лейтенантика, командира первого взвода. Прислали к нам его из училища, пока я в санчасти исходил кровавым поносом. Маленький, щупленький, тщедушный. Полнейшее убожество его дополняли прыщики по всему лицу, плавно переходящие на шею. К тому же он был огненно-рыжий и весь в веснушках. На лице нелепо сидели огромные роговые очки, как у предателя генерала Власова. В общем, это было ходячее недоразумение, а не офицер. Я к нему обращался на «ты», правда, когда мы оставались наедине.
