- Заколю гадов, как свиней заколю!

- Ну зацепишь одного, а дальше-то что? Всё одно скрутим и конец тебе!

- Согласен, но спать-то вы ляжете когда-нибудь? Вот и наступит моё время. Подкрадусь ночью и проткну электродом башку через ухо и всё! Домой груз 200!

Увидев мою решимость обречённого, они остановились. Вспомнили, наверное, случай, произошедший весной с тремя грузинами, которых замочили таким образом отчаявшиеся парни. Кавказцы расступились и, открыв дверь, сказали:

- Проваливай.

Я пулей вылетел из туалета, позабыв даже зачем туда собрался.

Как вы думаете, я мог оставаться в такой части? Я мог рассчитывать на помощь офицеров? Что мы могли с Володькой вдвоём? Я предлагал ещё нескольким борзым славянам объединиться, но их всё устраивало. Они так же издевались над другими, а мы с Марковым были как белые вороны. Как сами никого не трогали, так и себя не давали в обиду.

В одно прекрасное утро меня вызвал к себе ротный. Всё, завтра меня отправляют на гауптвахту. Как раз её-то я не боялся, я же наладил и там контакты. На «кичу», так на «кичу». Хоть отдохну от рож этих.

В последнее время меня начал тревожить живот. Я всё чаще и чаще бегал в туалет – поносило. Я уж всю стройку пометил. Ребята подшучивали надо мной. Им весело было, а я мучился. Но в последнюю ночь живо прорвало окончательно. За ночь я сбегал в туалет раз пять, уже и дневальный насторожился и предложил утром сходить в санчасть.

Утром, сразу поле завтрака я доложил нашему прапору о своей проблеме. Тот недоверчиво поинтересовался не кошу ли я от «кичи». Но получив подтверждение от дежурного по роте о моих ночных забегах, дал направление в санчасть.

Полусогнутый от бурлящих процессов в животе, я добрёл до санчасти и ввалился в кабинет к военврачу. Тот выслушав меня, вызвал санинструктора Глеба:

- Сопроводи его в туалет и проконтролируй.

Сев на очко я поинтересовался у Глеба:

- Так и будешь смотреть?

- Служба такая. А вдруг ты чего подменишь? – равнодушно ответил тот.

- В чём же я дерьмо-то пронёс, а? Я же вот весь, как на ладони.

- Так, сри давай и не разглагольствуй тут, умник.

- Ну, наслаждайся тогда изящнейшим из искусств, извращенец.

Мельком глянув на моё «творчество», Глеб сказал :

- Так, дизентерия. Повезло тебе парень, остаёшься у нас. В роту я сам сообщу.

Так для меня начался новый период в службе. Спокойный период, но с необычной медицинской помощью. Армия же!

Санчасть. 29 июля – 08 августа. 1988 г.

Я лежу в изоляторе,

Здесь кругом резонаторы,

Если что-то случается,

Тут же врач появляется.

Поместили меня в палату к таким же засранцам, как и я. Там поначалу настороженно ко мне отнеслись, но потом выяснилось, кто я и откуда, и сразу же восстановилась былая доброжелательная атмосфера. Дело в том, что с дизентерией лежали одни москвичи. Почему? Я не знаю, наверное желудки у нас более восприимчивые к такой среде обитания. Больничную форму нам не выдали, мотивируя тем, что мы её только изгадим всю. Так мы и лежали: кто в форме, кто в нижнем белье.

Неизгладимое впечатление на меня произвели пациенты в других палатах, точнее их вид. Абсолютно все были перемазаны зелёнкой.

- Ребята, а чего вы выглядите, как зелёные человечки во время белой горячки? – поинтересовался я у них.

- Это не у тебя белая горячка, а у нашего начмеда.

- Не понял. В смысле?

- Да начмед опять весь спирт выкушал, вот нам раны и места уколов и обрабатывают зелёнкой.

Озадаченный, я отправился в процедурный кабинет. Там как раз Глеб, сделав инъекцию, мазал зелёнкой очередного воина.

- Глебыч, а мне вот интересно, вы дизентерию тоже лечите зелёнкой?

- Нет, для засранцев у нас спецлечение, - порадовал он меня и, накапав в стакан воды ампулу нашатыря, протянул мне. - Пей.

- Ты охренел что ли? А я не отравлюсь?

- Такова метода. Не спорь. Кстати, у вас ещё лечебное голодание.

- Какое? – ошарашено спросил я.

- Вам есть ничего нельзя. Будете принимать 2 раза в день микстуру из воды и аммиака. Выхода другого нет, а иначе изойдёте кровавым поносом.

В полном смятении я вернулся в палату. Там мне подтвердили всё, что сказал Глеб. Вот это новость. Так я дистрофиком стану. Для язвы моей опять-таки не лучшее решение.

Вечером меня навестил Анатолий Григорьевич. Я его вызвал по местному телефону. Он принёс мне пожрать и конверты с марками. Поболтали с ним о моём дальнейшем плане. Я ему доверял, поэтому рассказал всё как на духу. Я решил написать обо всём домой, чтобы меня и Володьку мама вытащила из этого ада поближе к Москве. Тут мы были не жильцы. Я это понимал всё более отчётливо. Толик был расстроен. Он уговаривал меня потерпеть. Игоря должны демобилизовать в первой партии, в апреле. Директор сразу же меня забирал к себе, сделал бы замом своим, зажил бы круче многих офицеров.

- Толя, я не выдержу столько. Слишком долго ждать ещё. Это же не пару месяцев. Прибьют меня тут раньше, как пить дать, прибьют!

- Серый, а ты сам в бочку не лезь, промолчи, где можно, перетерпи.

- А ночью в казарме ты тоже со мной будешь? То-то. Мне надо отсюда выбираться, пока жив ещё.

- Жаль, прикипел я к тебе уже. Но это твоё решение. А письма я, конечно, брошу в почтовый ящик в городе, не волнуйся.

- Спасибо, тут-то их цензура зарежет сразу. Знаю я этих сволочей.

Расстроенный директор ушёл, а я засел за письма. Пожалев мамины нервы, я описал всё более менее правдиво, опустив только подробности ночных мордобоев.

Еда, принесённая Толей, не пошла нам впрок. Всё где-то через час вышло обратно, да ещё и с тяжкими последствиями. Прав оказался Глеб. Голод - наше лечение и избавление от не самой достойной болезни советского воина.

Утром проводил обход старшина санчасти Дима Шварцман, тоже москвич. Высокий и тучный, он был необычайно подвижен, с суетливо бегающими маленькими глазками. Энергично передвигаясь от койки к койке, поглядывая на больного из-под очков, спрашивал:

- Всё дрищешь, болезный?

Получив утвердительный ответ, он не глядя отводил руку за спину, где в неё вкладывал стакан с микстурой стоявший наготове младший сержант Валера. Протягивая его, приговаривал:

- Выпей, родимый, тебе полегчает.

У меня он вызвал неприятное чувство. Мерзкий тип, хоть и зёма. Всегда у меня вызывали отвращение скользкие людишки.

В обеденное время меня навестили ребята из моего взвода. Смотрели они на меня с завистью, мол, лежит тут прохлаждается, отдыхает от дурдома казарменного. Поголодать бы им и с очка не слезать полдня. Да и скукота тут полная. Телевизора нет, газет нет. Лежишь весь день и болтаешь с пацанами ни о чём.

Вечером опять пришёл директор комбината. Мне посылка пришла от родителей на его адрес. Вот это приятный сюрприз, хоть какое-то развлечение. Пару пачек «Явы» я отдал Толику, остальное выставил на стол: общаг - дело святое. Еду никто не тронул, все помнили о плачевных последствиях. Пришлось раздать больным из других палат и санинструкторам.

Однажды я вышел от безделья в коридор прогуляться и увидел довольно занятную картину. Три незнакомых офицера, держась за пах, подпрыгивали на месте и тоненько повизгивали. Я сразу же побежал к санинструктору Валерке узнать, в чём дело.

Всё оказалось просто и банально. В офицерском городке свирепствовал триппер. Причём не простой, а закалённый к обычным антибиотикам. Ведь контингент в гарнизоне ограниченный, вот вирус и мутировал. Гений Шварцмана придумал коктейль нового антибиотика, основанного на смеси разных лекарств. Эту гремучую смесь через спринцовку вливают в пенис и надо продержаться бедолаге минут десять. Разъедает она всё живое внутри, но эффект достигается после трёх процедур. Как говорил Валера, боль адская, некоторые, особо впечатлительные, даже в обморок падают.

- А от кого тут заражаются? – поинтересовался я.

- Да они и сами в неведении. Тут же тоска зелёная, вот офицеры, вольнонаёмные и местное население скрашивают свой досуг совместным пьянством и развратом. Все уже друг с другом перетрахались. Первоисточник болезни найти не представляется возможным. – Весело заметил Валерка. – Недаром же наш Забайкальский Военный Округ – ЗабВО - называют «забудь вернуться обратно».