Он не мешал ей.

– Это не просто барышня, верно?

– Нет, не просто.

Олине скрестила на груди полные руки, глаза у нее стали веселыми.

– Как ее зовут?

– Анна Ангер.

– Анна. Христианское имя. И что же эта Анна будет делать в Рейнснесе?

Вениамин покраснел как рак.

– Ее сестру зовут София. Они приедут в гости, – ответил он.

Олине наморщила лоб, пропустив его слова мимо ушей.

– Наконец к нашему Вениамину приедет дама. Что ж, ты ведь уже взрослый. Больше тридцати. Одинокий отец, а одинокому плохо. Сам Бог это сказал.

Она энергично кивнула. Словно посоветовалась с Господом, и Он с ней согласился.

– Обручение будет здесь?

– Успокойся, Олине. Ко мне просто приедут гости. Она никогда не была на севере. Их отец профессор, я у него учился.

– Настоящая профессорская дочка? Спаси и помилуй! Что едят профессорские дочки? Бедная я, бедная! В Рейнснесе будет, как в прежние времена. Важные гости, телячий бифштекс и двенадцать человек за столом. И поздний обед. Придется нанять еще одну служанку. Господи, дай силы справиться! Я уже так давно…

Олине сияла, она была довольна.

– Я хотел с тобой посоветоваться.

– О чем?

– У них, наверное, будет много вещей. А комната для гостей небольшая…

– Комната для гостей! Для профессорской дочки с сундуками платьев, картонками для шляп и всякой всячиной? Ни в коем случае! Тебе придется освободить залу. Эка важность, что ты доктор! Она будет жить в зале, и точка! У тебя нет ее фотографии?

– Нет.

Олине вздохнула и осторожно поправила повязку на ноге.

Вениамин тоже вздохнул.

– Она красивая?

– Да. И ее сестра София тоже.

– Бог с ней, с Софией. А Анна веселая?

– Нет, не знаю.

– Красивая. Но не слишком веселая?

– Она всегда очень серьезная, почти всегда, – признался Вениамин. И начал старательно перевязывать Олине ногу.

– Не понимаю, как я не потеряла ногу, пока тебя не было? Она могла у меня просто отгнить… Подожди, я что-то хотела сказать… Вот, вспомнила! Ханна знает про фрёкен Анну?

– Нет, я тебе первой сказал.

– Меня это не касается, но на твоем месте я бы сама сказала об этом Ханне до того, как она узнает это от других.

– Почему?

Олине внимательно поглядела на Вениамина, стоявшего перед ней на коленях и укреплявшего повязку.

– Так мне кажется…

Окружной доктор прислал за Вениамином. Вениамин решил, что это связано с медицинским отчетом. Старый доктор не любил бумаги и отчеты, одинаково скучные каждый год. Теперь писать их ему помогал Вениамин. Особого внимания требовал раздел «Болезни в округе», приносивший много неприятностей.

Вениамин приехал в Страндстедет и направился к дому доктора. Старый доктор обычно приглашал его обедать и угощал пуншем. Дом был гостеприимный, хозяин – умный. Но он лучше разбирался в людях, чем в медицинских отчетах.

Когда Вениамин впервые посетил его, чтобы узнать, не возражает ли старый доктор, чтобы он открыл свою практику, тот принял его под свою опеку. И даже больше. Он был явно благодарен Вениамину, что тот взял на себя посещение больных. Теперь доктор мог спокойно сидеть в своем кабинете в Страндстедете, не рискуя промочить ноги, как он выражался.

К недоразумению, возникшему между ним и комитетом по делам неимущих из-за того, что доктор оплатил транспорт, которым пользовался Вениамин, а не он сам, доктор отнесся с веселым негодованием. И произнес перед Вениамином и своей женой пламенную речь о недостатке ума у членов местной управы.

Доктор вел долгую и сложную переписку с председателем комитета по делам неимущих Петтерсеном. В последнем письме Петтерсен требовал, чтобы окружной доктор не направлял свои жалобы амтману[5].

Окружной доктор отправил это письмо ему обратно с требованием, чтобы председатель комитета по делам неимущих поставил на нем дату, как предписывали правила. Петтерсен ответил незамедлительно и назвал подобное требование неслыханной дерзостью со стороны окружного доктора, который «и пальцем не шевельнет, чтобы подготовить больного человека к худшему».

Последняя фраза привела окружного доктора в восторг. Он написал амтману, что не понимает языка председателя комитета по делам неимущих. Должно быть, это недоразумение, и он, с позволения амтмана, будет считать, что отнюдь не должен готовить своих пациентов к худшему.

Вениамин надеялся узнать у доктора о продолжении этой переписки. А также принес ему данные, которые нужно было вставить в отчет.

Но старый доктор был явно чем-то недоволен. Его лицо и седые растрепанные волосы свидетельствовали о праведном гневе. Из больших ноздрей торчали кустики волос. При свете лампы они придавали доктору особенно воинственный вид.

Доктор поднял пунш с таким лицом, словно пил кровь врага. Должно быть, амтман сделал ему внушение за то, что доктор подтрунивал над председателем комитета по делам неимущих. Как бы то ни было, а что-то дало доктору повод для саркастических замечаний. Вениамин достал свой черновик медицинского отчета.

– Сыпной тиф, брюшной тиф, инфекционный менингит и ветряная оспа – ни одного случая. Скарлатина – четыре случая, из них три с летальным исходом. Корь – ни одного случая. Дизентерия – ни одного случая. Родовая горячка – ни одного случая. Рожа – четыре случая, из них два с летальным исходом. Краснуха – два легких случая в усадьбе Сёрланд. Чесотка и парша – обычные заболевания в рыбачьих поселках…

Окружной доктор поднял руку.

– Я сам могу заболеть от этого медицинского отчета! – прервал он Вениамина. – Отчет подождет. Я получил сегодня подлое письмо из столицы!

Вениамин положил свои бумаги на стол и ждал продолжения.

– Там, на юге, люди часто теряют рассудок…

– В чем дело?

– По их мнению, Вениамина Грёнэльва следует считать не врачом, а знахарем.

В клубах дыма от мужниной сигары добрая докторша вышивала что-то круглое. Вениамину показалось, что это салфетка. Коричневая с желтым.

После слов мужа она легко встала и вышла из комнаты. Что-то было не так. Обычно докторша некоторое время сидела с ними, а потом уходила спать. Вениамина охватило недоброе предчувствие. Неужели он чем-то обидел ее?

– Там сочли, что вы не имеете права на врачебную лицензию, потому что получили образование не в Норвегии, а в Дании. И предписали мне быть вашим палачом! Черт бы их там побрал! Но мы будем жаловаться! – услыхал Вениамин голос доктора.

В ушах у Вениамина зашумело.

– Почему вы молчите? – Доктор внимательно наблюдал за ним.

– Вы считаете, что я не имею права лечить, потому что учился в Копенгагене?

– Нет, я так не считаю, но в Христиании предпочитают национальную медицинскую практику. Норвежцев должны лечить норвежские врачи.

– Но ведь я норвежец!

– Несомненно. И ваше образование лучше того, что вы могли бы получить в Христиании.

– Так в чем же дело?

– Таковы правила. Закон. Но, с моей точки зрения, это чистый протекционизм.

– Неужели это правда?

– Боюсь, что так. От глупости не спастись. Мы повсюду с ней сталкиваемся. В местной управе, в комитете по здоровью, в Христиании… Но мы будем жаловаться. Я объясню им, что мне не справиться без вашей помощи. Мы не сдадимся!

В ушах продолжало шуметь. Неужели все годы в Копенгагене потрачены впустую? Неужели несколько жалких стариков в Христиании обладают достаточной властью, чтобы запретить ему лечить людей, несмотря на его диплом?

– Но ведь я доложил вам, когда приехал домой, что…

– А я доложил выше и считал, что все в порядке. Государственная мельница мелет медленно, но безжалостно.

– Но ведь медицинский факультет в Христиании был создан с помощью датских профессоров?

– Безусловно. Однако нам предписано быть норвежцами. Норвежские клизмы, норвежские сыворотки, норвежское вздутие живота, норвежская смерть и норвежский сифилис. Да пошли они все к черту! И награди их, Боже, хроническим норвежским поносом!