Сердце колотилось в бешеном ритме. Пытаясь вспомнить, как дышать и вместе с тем выбраться из-под тучного тела, Ника подожгла бывшей приятельнице шорты, схватилась за ворот футболки, и тут увидела презлющий кулак — молот желавший сокрушиться поджигательнице в нос.

— Аааааааааааааааа! — на этот раз боевым кличем прогорланила Лушана.

У агента Верис авансом потемнело в глазах.

— Остыньтэ, — снисходительно сказал Кабан и вылил на амазонок ведро воды. — Безобразничать будэте не в мою вахту.

Огонь побеждено потух.

— Кабан! — взвизгнула лилововолосая.

— Так, ты сюдэ, — перевертыш приподнял лысую мормолику, перевалив ее в кресло. — А ты, — вепрь схватил Нику за шиворот и вытолкнул из номера, — сюдэ.

Промокшие бывшие приятельницы обменялись ядовитыми взглядами и неприличными жестами.

— Досвэдание, до новых встрэч, — попрощался Кабан и закрыл перед Никой дверь.

Девушка осмотрелась. «Юродивые всезнайки», с интересом следившие за дракой попрятались в комнаты. Только полуголый очкарик, высунув язык, продолжал снимать Нику на мобильник.

— Дай сюда! — вырвав у смельчака телефон, гавкнула она и переместилась в свою комнату.

Оказавшись в родной обстановке, девушка услышала знакомый шум и рванула к открытому окну, выглянула. Кряжистая мормолика уже перелезала через балкон, всем сердцем возжелав физического реванша.

— Хрен тебе! — крикнула Верис и бросила шаловливый импульс в стену.

Небольшой выступ, по которому Лушана перебиралась в комнату Ники, осыпался, закрыв для мормолики и без того опасный путь.

— Я это запомню, — сквозь зубы пробубнила полысевшая.

— А лучше на руке выжги. Чтоб наверняка! — выкрикнула Ника.

Воительницы разошлись с суровыми, как кирза лицами.

Агент Верис присела на край стола, почувствовав как донорское сердце, словно сжимается в тугой узел. Пламя, что недавно горело в руках, превратилось в жар, заблудившийся в ее теле. Ника глубоко вздохнула, но довольно улыбнулась, когда на кровати помимо чужого мобильника увидела непредумышленно вырванный серебряный пропуск Лизабет Локус.

«Так и надо чертовке!» — подумала Верис.

Когда Ника работала агентом отдела чрезвычайных происшествий, ей иногда казалось, что было бы здорово погибнуть на задании. Шальная сфера в голову — и все. Почетно, печально и даже трагично. Сейчас же девушка понимала, что нелепо погибнуть могла несколько минут назад, просто от свинцового удара по лбу. От спонтанных философствований на тему подлой жизни и постыдной смерти Нику отвлекла гнусно запищавшая мелодия. Звонивший мобильник очкарика, дребезжа и помигивая, карабкался по кровати. Ника дотянулась до телефона и раздраженно ответила на звонок:

— Что?

— Может, ты вернешь мне мой телефон? — раздалась грустный голос из трубки.

— Очкарик, ты что ли? Забудь и купи себе новый.

— Но…

— Я оставлю твой мобильник себе, как моральную компенсацию.

— Но…

— Забудь, придурок, — сказала Ника и отключила телефон.

Девушка почувствовала себя неважно и осторожно присела на кровать. Сердце билось, словно ржавеющий механизм, отдавая пустынным отзвуком в уши. Ника понимала, что зря воспользовалась огненным даром отца — донорское сердце, как азалия не выносило жару.

Мобильник очкарика запищал вновь.

— Ну что еще? — сняв трубку, устало спросила Верис.

Голос из телефона неуверенно начал:

— Послушай воровка… ты это… возможно… ну, как альтернативу… вместо моего телефона ты возьмешь… пропуск на рассеивание тролля?

— Рассеивание?

— Да, да. Это будет зрелищная феерия.

— Какого тролля? — взволнованно поинтересовалась Ника.

— Ты че? Ну, то чудовище, что похитило детишек. Газеты не читаешь?

— Газеты врут, он не похищал детей. Детей вообще никто не похищал, — буркнула Верис. — Так его что казнят?

— Конечно, он же преступник. Ну, так что, вернешь мой телефон? Бартер?

— Конечно, нет, — сказала девушка и отключила телефон.

Она утомленно прикрыла глаза ладонью. Не понимая, что приносит больший дискомфорт, неправые мысли о причастности к чужим бедам или липкая одежда, Ника стянула с себя мокрые джинсы и футболку, перевернулась на бок, накрывшись покрывалом.

Публичное рассеивание — своего рода контроль общества за действиями властей — редко свершалось над низшими сверхъестественными существами. Присутствие зрителей при ликвидации, например, банника — маньяка или жаждущего упыря для проформы ограничивалось единственным казенным свидетелем. От наблюдателя требовалась лишь подпись в подтверждении осуществленной казни. К тому же рациональным решением всегда считалось возвращение нечисти в заповедник, потому как тюремное заключение являлось слишком затратным, учитывая долголетие преступных сущностей. Лиге Сверхъестественного не нужны были показательные трупы, в отличие от бесплатной магической силы, поэтому рассеивание считалась крайней мерой. Но в деле Цератопа не имели значения принадлежность тролля к низшим существам и обоснованность возвращения законопреступника в резерват. Варпо — бывалый заплечных дел мастер, давно сосланный в заповедник — «совершил злодеяние» накануне семнадцатого заседания членов Лиги Сверхъестественного. Если бы это не попало на первые страницы газет и не разволновало общественность, ликвидировать тролля публично не посчитали бы нужным. Монстра бы снова отправили в резервацию.

Ника в порыве чувства вины решила хотя бы извиниться перед пострадавшим из-за ее невнимательности. Сражаясь с голосом совести, будто со шквалистым ветром, девушка подскочила с кровати и заметалась по квартире, кидая в сумку все, что по ее мнению могло пригодиться в доме покаяния. В современном мире маджикайев такое желание могло сравниться с извинениями перед подвальным грызуном. Ника готова была просить прощения даже у крысы, легко прогрызающей дырку в полу, как голос совести в ее сердце. Через полчаса решительных стенаний Верис воспользовалась абонементом и, оставив в комнате межпространственную пыль оранжевого цвета, исчезла.

Появилась Ника перед многоэтажным зданием ЦУМВД. Шел дождь. Девушка подняла воротник куртки и, преодолев чертову дюжину ступеней, оказалась в широкой мраморной парадной. Здесь толпились озябшие прохожие: один из них с нетерпением выглянул на улицу, посмотрел на лужи и разочарованно вернулся обратно, по пузырям определив длительность осадка. Ника протиснулась к дубовой двери, отворив которую оказалась в шумном вестибюле. Обычно начищенный до зеркального блеска пол сейчас украшали аляповатые узоры от грязных ботинок. Блуждающая по холлу уборщица, бурчала что-то под нос, не успевая избавляться от докучливой слякоти. Обойдя ворчунью, Ника направилась к ведущей вниз лестнице. Темницы Управления в последнее время редко пустовали: лихая тенденция вести законопреступный образ жизни наводняла город на перегонки с поклепными указами Лиги Сверхъестественного. После сожжения храма Рубикунда и гибели многих высокородных наставников угасающий мир, в котором выросла Ника, сильно изменился. Некому стало учить магической этики, некому восхищать, некого уважать и боятся, некому сдерживать возникающие пространственные червоточины. Лиричный закат эпохи маджикайев покрылся агонизирующими попытками продления века, словно мертвяк опарышами.

Снизу повеяло стылым воздухом и агент Верис поймала себя на мысли, что не хочет спускаться в гнетущую атмосферу ожидания и непрекращающегося траура. Чего только стоили подземные стражи — неупокоенные души, проклятые призраки, осужденные на многовековую службу, способные лишь прикоснувшись, заставить сердце сжиматься от страха. Ника неохотно спустилась на пару пролетов вниз, остановилась у огромной зеркальной двери. Неподалеку стояла стеклянная будка обвешанная предметами, наделенными сверхъестественными услугами для входящих в темницы.

— Деточка, ты фетиш-то прикупишь, аль так рискнешь? — сказала сидевшая за прилавком старушка.

Ника посмотрела на отражение бабульки в зеркале.