Дубэ и Лонерин ели в полном молчании. События этого дня и спор с Сеннаром словно прогнали прочь их собственные беды. В конце концов, что такое их ссора по сравнению с тем, о чем говорил старый герой? Они думали о том, как изменило его время, как он разочарован во всем и во всем отчаялся.

Лонерин спрашивал себя, закончит ли он сам жизнь тоже так — раздавленным и побежденным, была ли в самом деле хоть какая-то польза от того, что он все это время боролся со своей ненавистью, от борьбы, которую Сеннар назвал бесполезной. Ответа не было — как всегда. Была только усталость от жизни, в которой он день за днем боролся с самим собой и своими самыми темными желаниями.

А Дубэ думала о своей жизни, о том, как она далека от этих проблем, таких великих и благородных. Ее существование было жалким и пустым, и, оказавшись лицом к лицу с Сеннаром, она в конце концов с безжалостной ясностью поняла, что оно бесконечно ничтожно и не имеет никакой ценности.

Они почти одновременно поставили на пол пустые миски, а потом улеглись на свои постели.

Дубэ уже повернулась на бок, но вдруг почувствовала, что Лонерин тронул ее за плечо. Она вздрогнула и повернулась к нему. Лонерин улыбнулся ей, и это было то же, что увидеть, как в пустыне распускается цветок.

— Спасибо за твои слова, — сказал он девушке, и это ее растрогало.

Все это продолжалось только одно мгновение. Лонерин отвернулся и снова замкнулся в себе. Дубэ еще какое-то время смотрела на его спину.

— Спасибо, — пробормотала и она.

Лонерин проснулся довольно рано. Утренний свет пробивался сквозь щели между досками амбара. С самого начала пути он в первый раз чувствовал себя почти спокойно, как человек, который наконец исполнил свой долг. Теперь все было в руках Сеннара, и он мог позволить себе один день покоя и отдыха.

Он повернулся и увидел рядом Дубэ. Она, как всегда, спала на боку, положив руку рядом со своим клинком. Рана, которую она нанесла ему, теперь стала глухой болью и печалью его сердца. Может быть, она права, и его любовь на самом деле была только жалостью, и ничем больше. Как и она, он увидел в ее взгляде то, чем она не была, и пытался любить и защитить этот образ.

При этой мысли рука Лонерина инстинктивно потянулась к груди. Он очень удивился, когда почувствовал под своими пальцами маленький мешочек, словно не носил его на себе все это время. А потом вдруг вспомнил, что это такое. В мешочке был локон, который Теана подарила ему на память, когда он отправлялся на задание. Он вспомнил ее в тот момент, прекрасную и нежную, как всегда, и это воспоминание обожгло ему сердце. Потом он опустил взгляд на Дубэ, и смутный образ Теаны растаял. Может быть, Дубэ и не женщина его жизни, но оттого, что он видел ее такой беззащитной, нуждающейся в его помощи, его неудержимо влекло к ней.

Молодой маг вскочил на ноги, взял свои вещи и вышел из амбара, осторожно закрыв за собой дверь. Быть на расстоянии шага от Дубэ и чувствовать, что она так бесконечно далека от него, — это было больше, чем он мог вынести.

Снаружи его встретили свежий воздух и ослепительное солнце нового утра. Когда глаза Лонерина привыкли к свету, он какое-то время обводил взглядом все вокруг, ни на чем не останавливаясь, и наслаждался тем, что он здесь, в конечной точке своего пути, и в его уме не было ни одной мысли — только нежная печаль, которая стала почти сладкой.

Вдруг его сердце замерло: он на мгновение увидел Сеннара, который шел в сторону леса. Лонерину было трудно осознать, что один из величайших магов всех времен, герой, создатель нескольких из его любимых книг сейчас находится рядом с ним.

Лонерин, сам не зная почему, пошел за Сеннаром. Было, разумеется, невежливо вести себя так с хозяином, у которого ты в гостях, но любопытство было сильнее. Всю его жизнь Сеннар вдохновлял его множеством способов. Его наставник Фольвар воспитывал и обучал его в духе легенды о Сеннаре, всегда указывал ему на Сеннара как на пример, которому он должен подражать. Сеннар тоже сирота, его тоже искушала ненависть… Все это Лонерин слушал с изумлением и восхищением и спрашивал себя, сможет ли он сам однажды стать таким же великим, как Сеннар.

Он держался на несколько шагов позади старого мага и присматривался к его неровной усталой походке. Сеннар волок за собой больную ногу, почти не пользуясь ею, и опирался на палку. Было странно видеть его таким усталым и побежденным. Кости его худых плеч выступали из-под рубахи, и Лонерин с болью почувствовал, что и сам он, может быть, в конце жизни будет так безжалостно обглодан временем.

Идти пришлось недолго. Сеннар остановился на крошечной поляне среди деревьев. На ней лежал небольшой белый камень, покрытый плющом. Старый маг с большим трудом опустился на колени и наконец сел перед этим камнем со скрещенными ногами. Он положил руку на камень, закрыл глаза и склонил голову.

Лонерин поспешил отвести от него взгляд, потому что чувствовал себя до неприличия лишним. Он не должен был идти за Сеннаром и тем более не должен был оставаться здесь и нарушать святость минуты такого печального уединения того, кем раньше так восхищался. Лонерин закрыл глаза, и вдруг ему вспомнилась плита на могиле его матери в Земле Ночи. В детстве он просидел перед этой плитой целый день перед тем, как уехать с дядей в свой новый дом. Он не хотел тогда уезжать и не мог оторвать глаз от этого куска дерева, на котором были вырезаны только две надписи и дата.

Его затопила волна горьких воспоминаний, и он оперся о ствол какого-то дерева, словно она могла сбить его с ног.

Когда он поднял голову, то увидел, что Сеннар стоит на расстоянии шага от него, смотрит на него ничего не выражающим взглядом и судорожно сжимает в руке палку.

— Извините меня, я… — Но оправдаться было невозможно.

— Тебе было любопытно? Хотел узнать, есть ли здесь мавзолей, статуя или что-то еще в этом роде?

— Нет… я… честно говоря, я не знаю… причина была не в этом.

Сеннар как будто бы смягчился, увидев его растерянность.

— Это личное место, понимаешь? Это не памятник, к которому могут приходить все. Этот камень — только для меня. Он не твой и не Всплывшего Мира, он мой, Ниал и Тарика, если Тарик когда-нибудь вернется сюда.

Лонерин опустил глаза.

— Я это понимаю, и мне жаль, что… Я не думал, что вы придете сюда, просто, когда я проснулся, мне захотелось прогуляться.

На лице Сеннара мелькнула улыбка. Потом он махнул рукой и сказал:

— Иногда я бываю слишком суров, — и с трудом сел рядом с могильным камнем — так, чтобы тот был прямо перед ним. — Я прихожу сюда каждое утро. Этот обряд — глупость, я знаю, но он мне необходим.

Лонерин тоже сел.

— Это не глупость. Я прекрасно понимаю ваш обряд.

Сеннар повернулся и посмотрел на него.

— Ты тоже кого-то потерял?

Лонерин кивнул. И сказал:

— Ее могила далеко, я пока не смог вернуться туда. Когда я был ребенком, то очень много времени проводил возле этой могилы, надеясь, что что-нибудь произойдет… Я вернусь туда только после того, как Гильдия будет уничтожена.

Сеннар молчал, и Лонерин молчал тоже. Но молодой маг не смог удержаться и бросил взгляд на могильную плиту. Она была такой же простой, как та, под которой лежала его мать, только здесь был камень, а там дерево. Плющ почти полностью закрывал ее, но имя и дата были хорошо видны. Ниал умерла почти тридцать лет назад.

— Как это случилось? — вдруг спросил он.

Сеннар словно окаменел, и юноша сразу пожалел о том, что задал этот вопрос.

— Очень глупо, по вине эльфов, которые жили на побережье. Сразу после того, как мы прилетели сюда, поездив по этой стране и пережив много приключений, мы приехали к ним. Ниал захотела увидеть своих предков. — Он вздохнул. — Но часто бывает так, что наше представление о чем-то — одно, а действительность — совсем другое. Эльфы — враждебный нам народ, они ненавидят все народы Всплывшего Мира потому, что когда-то давно их изгнали из него. Во время нашего первого путешествия они посадили нас в заточение. Нам понадобились все наши дипломатические способности, чтобы добиться освобождения. Но, когда мы вышли из тюрьмы, нам было приказано больше не появляться в этих местах. Мы соблюдали это условие. К тому же мы начали устанавливать отношения с народом хюэ, и нам стало незачем бывать на побережье.