Ира вышла в холодное ранее мартовское утро. Она постаралась одеться теплее, но все равно зябла. Впрочем, неудивительно — зимнего пальто у нее не было. Старое пришло в негодность еще сезон назад, а новое было не по карману. Тем более, что к зиме пришлось покупать сапоги, влезла в долг. А это для нее было как нож в горло. Ира сидела буквально на хлебе и воде, пока не расплатилась. Можно было бы выбрать недорогую теплую куртку, но все они были слишком яркие и пестрые. Ира в такой вещи смотрелась бы дурой. Сейчас думать о новом пальто было уже поздно. Через месяц-полтора станет тепло, а до осени она постарается отложить немного денег.

Да и вообще, думать о тряпках в такое утро казалось богохульством! Сегодня исполнилось ровно пять лет со дня смерти Виталика.

Ира поправила на голове темно-синюю шерстяную косынку и заспешила в сторону церкви. Идти ей было всего три квартала, общественный транспорт здесь почти не ходил, а существующие маршруты были неудобны. Городские власти обещали оборудовать остановку возле церкви Успения Пресвятой Богородицы, да все никак. В городах, имеющих более длинную историю, к верующим относились внимательнее. А Гродин существовал всего-навсего чуть больше полувека, город построили вместе с химическим заводом и для химического завода. Первая церковь в нем появилась всего десять лет назад. Ее построил бывший директор Гродинского химического Александр Китаев. Послужил Богу человек, и Бог вскоре взял его к себе, — так говорили прихожане церкви Успения. Китаева убили несколько лет назад прямо в кабинете, на его родном заводе.

К Ире эта давняя и неудивительная история имела прямое отношение: Китаев был ее родным дядей. Он долгие годы заботился о семье сестры, и его смерть стала для Лиды Китаевой и ее дочери ужасным ударом. Дело в том, что Лида от рождения была инвалидом. Ее позвоночник, вследствие травмы, перенесенной в детстве, искривился, девочка выросла горбуньей. Тем не менее, Лида не унывала и вышла замуж за парня, который тоже был физически неполноценен. ДЦП — такой диагноз ему ставили в детстве. Вскоре родилась Ирочка, и Лида жила вполне счастливо. Вот только когда Гена, отец Ирочки, умер, у Лиды от горя стало совсем плохо со здоровьем. Она стала задыхаться, причем настолько сильно, что неделями не могла вставать с кровати. После смерти брата, благодаря которому Лида не нуждалась в лекарствах, а Ирочка могла позволить себе поступить в институт, на один из самых престижных факультетов, Лида совсем сдала. Взрослая уже дочь преданно ухаживала за матерью. Так длилось пять лет. А потом умерла и Лида. Ира к тому времени успела закончить вуз и устроиться на работу в школу.

Зарплата у учителя смешная. В учительской скандалят за дополнительные ставки, ученики с каждым годом все больше становятся неуправляемыми, начальство давит, а коллектив готов потопить и сожрать коллегу буквально ни за что. Сама школа производит впечатление чего-то, что должно вот-вот рухнуть. Но Ира Китаева (Лида сохранила девичью фамилию и передала ее дочери, потому что у ее мужа была совсем неудобоваримая фамилия — Хряк!) не падала духом. Учитель — это призвание, а не способ заработать. Это боль, творчество и страдание. Так должно быть. Какой же ты Учитель, если не страдал в жизни?!

Ира все быстрее шла вперед, а вокруг расцветало утро. За ночь изморозь обметала черные голые ветви деревьев остреньким кружевом. Небо было голубое, чистое. Над Гродиным кружилась огромная галдящая стая черных больших птиц. Ира только недавно узнала из передачи по телевизору, что это вовсе не вороны, как она думала раньше, а самые настоящие сороки. Вот чудо! Век живи — век учись! А как же «сорока-белобока» и «черный, как вороново крыло»? Но знакомых орнитологов у Иры не было, и ответа на свой вопрос она так и не получила.

Да, а сегодня у Иры — особый день. Сейчас она отстоит службу за упокой раба божьего Виталия, а потом съездит к нему на кладбище. Холодно, конечно, а в чистом поле, где теперь хоронили гродинских покойников, вообще ветер свищет. Но Иру ветром не испугать. Она никогда не отступалась от большого дела из-за малого неудобства.

Возле храма уже стояли старушки, обернутые в несусветные тряпки. Завидев знакомую стройную высокую фигуру, они все бросились вперед. Несмотря на собственное бедственное положение, Ира всегда подавала хорошо. Вот и сегодня никто из старушенций не получил меньше пяти рублей. Обычно, для сравнения, гродинцы совали нищим по рублю, а то и отделывались десятью копейками. Старый немытый дебил получил десятку. И это только потому, что Ира знала его имя — Виталий!

Службу вел отец Сергий. Ира любила его неторопливую речь и интеллигентную манеру держаться, но сегодня она была на удивление рассеянной — ей не удавалось сосредоточиться, проникнуться, очиститься скорбью и молитвой. Она жаждала этого, ей было необходимо еще раз, стоя под куполом, отпустить от себя Виталия. Но Ира не могла сделать этого. В прошлом году могла, и раньше тоже. Но сегодня — нет. Она никогда не пыталась обмануть себя, сыграть на публику, быть неискренней. Поэтому сегодня, почувствовав, как бродят в ней непрошеные воспоминания, Ира ушла с середины службы. Не место в церкви таким мыслям, не место!

Ира вышла во двор. Здесь было так чисто, так ухоженно выглядели газончики, выметенные дорожки, стриженные кусты. Поднялось над домами солнце, стали таять и осыпаться льдинки с веток пирамидальных тополей, растущих за оградой церкви.

«Боже, Боже! Почему я сегодня такая? Мне надо быть сдержаннее, помнить о долге перед Виталием! Я должна хранить его память, я должна быть выше чувств!» — думала она. И снова не хитрила перед самой собой! Ей тридцать два. Она соломенная вдова. У нее нет семьи, нет детей, нет карьеры. Она, в свои нестарые годы, никому не нужна! А что дальше? Что будет через пару лет?! Хорошо, если она наконец почувствует, что готова исполнить свое предназначение. А если нет? А если все эти мирские, суетные мысли, возникшие в ее беспутной голове сегодня, будут укрепляться в ней? Станут диктовать поступки, ведущие к нравственному разложению? Отвратят ее от долга? Внушат легкомыслие? Приведут к падению?!

Ира даже застонала чуть слышно. Да, наверное, так ломается плоть! Так мы становимся чистыми... Боже, но как же больно!

И вдруг, будто бы ураган ворвался в ее сознание, мысли гонимые, глупые, стали одолевать ее со страшной силой.

Виталик, быстрый, веселый, импульсивный, идет через двор ее дома. Она видит его с балкона и чувствует пульсацию вен, жар своего тела. Он входит в квартиру, она увлекает его на кухню, чтобы мать не услышала... Потом их губы сближаются в поцелуе, и приходится с силой отрываться друг от друга.

В тесной однокомнатной квартире Иркиной мамы влюбленным нет места. Но у Виталика есть машина, серый «Москвич». Он становится пристанищем влюбленной пары. Ира помнит колючие чехлы сидений, раздражающие кожу на спине, помнит движения его ловкого тела, боль первого слияния, взрыв первого оргазма. Смех, стон, шепот, слова любви...

Это ты помнишь? Это?! А его тело в морге? Тогда, после аварии. Кровь смыли, но лицо умершего (умершего, ты поняла?) искажено. Он умер, задохнувшись от дыма. Его кожа покрыта язвами ожогов, его волосы выгорели, его руки обожжены, ногти сломаны! Перед смертью он пытался открыть заклинившую дверцу серого «Москвича». Того самого, у которого такие колючие чехлы на сидениях! Ты это помнишь?

Мама, Виталий и не рожденные дети — вот семья Иры! Призраки, призраки, призраки!

Она села на лавку, стоявшую возле ларька, торгующего свечками и иконками. Горло будто пережали веревкой — так больно! Я посижу пока. А потом — вернусь в церковь. Надо исповедоваться. Надо хоть как-то бороться с этим бунтом плоти!