Но сумочка оказалась пустой. Эстрейхер пришел в бешенство.
— А, вот ты как. Хорошо. Я тоже заговорю иначе. Подай мне конверт сию же минуту.
— Я порвала его.
— Врешь! Таких вещей не рвут!
— Я прочла секрет и порвала бумагу. Освободите их, и я скажу секрет.
— Врешь. Все врешь. Подай конверт. Ну, живо. Мне надоело ждать. Давай конверт.
— Не дам.
Он бросился к связанному Монфокону, схватил его, поднял и стал раскачивать, точно собираясь бросить его через пролом с обрыва.
— Конверт! — орал он. — Конверт, не то разобью череп твоей собачонке.
У Доротеи замерло сердце, и в знак согласия она подняла руку. Эстрейхер положил ребенка и подошел к Доротее.
— Давай.
— Под сводом, справа возле входа… Там скатанная в шарик бумажка. Посмотрите в камнях у стены.
Эстрейхер мигнул одному из помощников. Тот бросился ко входу.
— Давно бы так, — довольно говорил Эстрейхер, вытирая вспотевший лоб. — Давно бы так… Вообще не советую меня раздражать. Ну что? — бросился он к возвращающемуся матросу.
— Вот.
— Черт побери. Вот это победа!
Эстрейхер бережно расправил измятый конверт. Печати целы. Секрет не известен еще никому.
— Никто, никто, кроме меня, — сдавленно прошептал Эстрейхер.
Потом распечатал конверт, вынул сложенный вдвое листок, на котором было не более трех-четырех строчек, быстро прочел их и вскрикнул от удивления.
— Вот здорово! Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Молодец маркиз. Ловко спрятал.
Он молча зашагал взад и вперед, как бы обдумывая что-то. Потом обернулся к бандитам, караулившим иностранцев.
— Хорошо ли они связаны? Проверьте крепость веревок и ступайте на шхуну. Мы скоро отойдем.
Бандиты переглянулись, замялись.
— Ну, чего вам?
Один кашлянул и сказал:
— А как же клад, драгоценности то есть?
В их тоне сквозило скрытое недоверие и враждебная настороженность. Они боялись оставить Эстрейхера с драгоценностями в момент дележа.
— Какие драгоценности? — взбесился Эстрейхер, но, сдержавшись, продолжал спокойнее: — Что, я их съем, что ли? Вы получите свое, не беспокойтесь. Ваше от вас не уйдет. Марш на шхуну. Да, чуть не забыл… Позовите остальных и бросьте тело фальшивого маркиза в море. И чтобы шито-крыто. Марш!
Он так грозно сверкнул на них глазами, что бандиты не стали спорить. Эстрейхер посмотрел на часы:
— Шесть. В семь мы отойдем. Смотрите, чтобы все было готово. Приберите каюту. У нас будет лишний пассажир. — И, обращаясь к Доротее, спросил: — А может быть, пассажирка? Как ты думаешь, Доротея? А?
Доротея молчала. Отчаянье заползало ей в душу. Проклятая минута приближалась.
Эстрейхер все еще держал приписку маркиза и конверт. Он вынул зажигалку, высек огонь и сначала поджег конверт, с упоением перечитывая заветные строки.
— Вот чудесная идея. Это куда лучше, чем копаться в земле или долбить камни. Ну и маркиз. На редкость умная башка.
Конверт догорел и рассыпался пеплом. Он свернул приписку в трубочку, зажег ее и театрально закурил сигару. Бумага быстро догорала, осталась только пленка пепла, готовая разлететься по ветру. Эстрейхер обернулся к пленникам и громко сказал:
— Смотрите, Вебстер, Эррингтон и Дарио. Вот что осталось от секрета. Немного пепла. Дуну — и он развеется по ветру. Пффф… Вот и все. Сознайтесь, что я вас здорово одурачил. Вас было трое, а я один. И вы не сумели спасти секрет и сами погубили свою очаровательную кузину. Да-с, вас было трое… Что я говорю, трое, шестеро, потому что в башне вы все были против меня. Стоило вам схватить меня за горло, и был бы мне конец. А вместо этого какое поражение! Тем хуже для вас и для нее. Я уйду, а вы останетесь. Вы, вероятно, обратили внимание, каким оригинальным способом завязаны ваши веревки. Когда вам надоест лежать спокойно и вы начнете вырываться — от каждого вашего усилия будут затягиваться петли на ваших шеях. Как видите, я любезно предоставляю вам чудесный способ самоубийства. А теперь, кузиночка, — перебил он сам себя, — прощайся со своими глупыми кузенами и идем. Я готов на все, чтобы добиться твоего согласия.
Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах между развалинами двух стен уцелела поросшая мхами каменная скамейка.
— Садись, — сказал Эстрейхер. — Здесь нам никто не помешает.
Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.
— Не хочешь — как угодно. Дело твое.
И, усевшись сам, заговорил не сразу:
— Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги, и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет.
Доротея презрительно усмехнулась. И эта улыбка была красноречивее ответа.
— Молчишь… Ну, ладно, значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром — захочешь силой.
Угроза мало помогла: Доротея не дрогнула.
— Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?
— Отдаю, и совершенно точный.
— Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово — и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.
— Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уже ничто.
— Как так?
— Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.
— Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка да пока они соберутся да двинутся сюда — я буду за пределами их досягаемости.
— Поверьте, что они недалеко.
— Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения — я приказал бы отнести тебя на шхуну.
— Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.
— Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.
— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.
Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:
— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.
Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.
— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.
Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.
И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.
