Войска шли и шли, и командующий, поднимая здоровую руку, горячо благодарил их за верность Родине.
Федор Федорович Новицкий правильно отмечал, что контрудар по Колчаку представляется «настолько искусным, а результаты его явились настолько большими, что, не будь впоследствии победной операций на Туркестанском и, особенно, на Южном фронтах, все равно за М. В. Фрунзе была бы обеспечена слава великого пролетарского полководца».
Партия так и оценила действия Михаила Васильевича, и он был награжден орденом Красного Знамени за блестящую организацию и проведение победоносного контрудара, за личное мужество и храбрость в боях под Уфой. Орденом был награжден и Чапаев и группа его товарищей.
Фрунзе отчетливо видел, что развитие удара по Колчаку неизбежно, потому что «верховный» уже не мог противостоять красным силам ни в одной точке. Он уже уступил территорию до 300 верст в глубину в центре своей группировки и на северном участке, сдал в плен 12 тысяч солдат, 220 офицеров и генералов. 25 тысяч белых усеяли костями гигантское поле битвы. И, огрызаясь, продолжал пятиться к Уралу.
Правда, весьма оживились Деникин и Юденич, спасая Колчака от разгрома. Троцкий и его ставленники, действуя по способу Тришки, который так латал свой дырявый кафтан, что стал притчей во языцех, отобрали у Фрунзе 2-ю и 31-ю дивизии, перебросили их под Петроград, Царицын и Воронеж. И выдвинули план, который Фрунзе считал странным, нелепым, чудовищным: Колчака дальше не гнать, очистить лишь от него районы возле Оренбурга и Уральска и этим ограничить свои усилия на Восточном фронте.
— Валериан Владимирович, это же равносильно предательству! Сейчас мы перекинемся на Деникина, а Колчак окрепнет на Урале, использует мощь его заводов. Через полгода — все начинай сначала!
— Сергея Ивановича Гусева перевели в Москву. Он изложит Ленину нашу точку зрения!
Действительно, Гусев приложил силы, чтобы дезавуировать план наркома обороны и главкома. 13 июля 1919 года, на пленуме ЦК РКП(б), победила ленинская мысль: освободить Урал до зимы! Главком Вацетис был заменен С. С. Каменевым. Фрунзе стал командующим Восточным фронтом. Троцкий демонстративно отстранился от военных дел на востоке.
Теперь у Михаила Васильевича образовалось два обособленных направления: на Сибирь и на Среднюю Азию. И он очень торопился из Москвы в Симбирский штаб. Но его вызвал Владимир Ильич.
С глазу на глаз встретились они в кремлевском кабинете Ленина. Очень трудно было Ильичу — это Фрунзе понял с первой минуты: никогда еще революция не переживала такого страшного момента. Ленин взволнованно ходил из угла в угол, не присаживался и Михаил Васильевич. То они подходили к карте, и Фрунзе объяснял обстановку в предгорьях Урала, то останавливались у окна: на площадке сменялся караул; то снова подходили к карте: Россия казалась шагреневой кожей на ущербе, оборванной почти со всех сторон когтями хищников, и слишком близко от Москвы и Питера пролегала волнистая, зловещая линия фронта.
Ленин говорил и спрашивал, пытливо глядя Фрунзе в глаза. Командующий отвечал уверенно. Ленин подходил к столу и что-то записывал на листке из блокнота. Но Михаил Васильевич еще не знал, что из этой долгой беседы рождались некоторые положения знаменитого ленинского «Письма к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком».
Владимиру Ильичу нравилось, что Фрунзе не вешал головы и говорил непреклонно:
— Через месяц я доложу вам, что Урал очищен!
— Не так круто, батенька! Я хотел бы верить вам, но вы же понимаете карту лучше меня и видите, как замыкается опасный круг. Пал Царицын, Деникин захватил весь юг России, его войска на линии Балашов — Поворино — Новохоперск — Белгород — Александровск. На Украине — Петлюра, немцы, бандиты-атаманы и всякие «батьки». Шесть тысяч под ружьем в Северном корпусе Юденича. С ним и «папа Родзянко»: он накаливает банды Булак-Балаховича. Заговор в Питере, и перепуганный Григорий Евсеевич Зиновьев замыслил эвакуировать заводы. Хаос в Москве: ни грамма запасов продовольствия, почти поголовно стоят заводы… А вы — Колчака через месяц! Не увлекайтесь. Оптимизм — отличнейшая штука, но вам с Куйбышевым не все бы надо видеть в розовом свете!
— Владимир Ильич, никто не знает Колчака лучше меня. Честное слово! — непосредственно и простодушно сказал Фрунзе. И Ленин улыбнулся. — Да и не было еще оснований обвинять меня в прожектерстве!
— Не было. Вы правы. А как с Актюбинским направлением?
— Там хуже. Тухачевского я направлю Колчаку в лоб, Чапаевскую дивизию — на юг. Но одного Чапаева недостаточно. Однако я не прошу новых подкреплений, справлюсь сам. Только запретите выхватывать из моих армий боевые соединения. Хотя бы на один месяц. И дайте больше пулеметов и патронов к ним. Часть винтовок я получил, их мало. Но как-либо обойдусь.
— Ну, пора! — Ленин глянул на часы и привычным жестом опустил их в карман жилета. — Сейчас у меня Политбюро. — Он взял бумажку, на которой делал пометки. — Один лишь вопрос: каковы у вас планы после разгрома Колчака?
— Я скоро не буду нужен на Восточном фронте: дело довершит Тухачевский. И Филипп Голощекин со своей партизанской армией за Уралом. Необходим Туркестанский фронт — пробивать дорогу к хлопку и нефти. Вот и отдайте его мне, а там — поглядим.
— Мысль интересная! И Куйбышев останется с вами?
— Обязательно! И — Элиава, Баранов, Новицкий. Впрочем, обо всем я доложу вам подробно.
— До свидания, товарищ Арсений! Вижу, что не ошибся, когда рекомендовал вам подумать о военном пути…
Поезд шел медленно, и снова выдалась относительно спокойная, хоть и короткая летняя ночь — почитать, поразмыслить. У Елены Дмитриевны Стасовой, недавно переехавшей из Петрограда после смерти отца, удачно перехватил он кипу французских и английских газет. Далеко не все было утрачено из былого увлечения языками — он свободно обходился без словарей.
То, что касалось Советской России, было писано так, будто она уже закрыла глаза и готовилась испустить последний дух. Хвастливо болтали о великих победах белого оружия заправилы Антанты. Словоохотливые генералы делали «секрет полишинеля» из военных приготовлений Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича. Каутский и Ко раздавали интервью, из которых разбойники пера мастерили всякие измышления.
В этой грязной куче мусора попадались и строки деловой информации. Так, он обнаружил заметку о первой почтовой корреспонденции, отправленной самолетом в августе прошлого года из столицы Франции в Сен-Назер: он был конечным пунктом авиалинии Париж — Ле-Ман — Сен-Назер. И Фрунзе пожалел, что в беседе с Ильичем упустил вопрос об авиации. После того как десять «летающих гробов» Колчака едва не сорвали переправу через Белую, он твердо решил сформировать на Восточном фронте два-три новых авиационных отряда.
Много было сообщений о гражданской войне. Уинстон Черчилль откровенно похвалялся в парламенте, что сколотил блок четырнадцати государств против большевистской России, и Колчаку недавно сообщил, что переслал Деникину для закупки вооружения почти 15 миллионов фунтов стерлингов. И что в армии Деникина работает обширная британская миссия — 2000 офицеров и сержантов.
С восторгом описывалась «московская директива» генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина. Как он задумал нанести главный удар по Москве через Курск и Воронеж. И как Кавказская армия барона Врангеля двинется к белокаменной от Саратова и Балашова через Пензу, Нижний Новгород и Владимир, поддержанная на Нижней Волге уральским казачеством. И Донская армия генерала Сидорина проложит путь через Рязань, а добровольческая армия генерала Май-Маевсного — через Орел, Тулу. И еще заявит о себе группа войск генерала Добровольского — от устья Днепра до Александровска. А всю сухопутную армаду Антона Ивановича активно поддержит Черноморский флот.
Да, картина складывалась безрадостная!
Но на своем Восточном фронте он мог кое-что сделать, чтобы «московская директива» Деникина, хоть в одной части, осталась страшной только на бумаге. Срочно надо наводить порядок в оренбургских и уральских степях, чтобы Дутов, Белов и Толстов не сомкнулись с бароном Врангелем и не использовали волжскую магистраль для движения к Москве. План этой операции он и разрабатывал в деталях.
