Поздно вечером нагрянули к Фрунзе человек десять. Пришли в гости со своим самоваром, чтобы выручить Софью Алексеевну: она дома обходилась чайником, согревая его лучинами на загнетке. Кто-то принес картошку и щепоть соли в белой тряпице. Хлеба не оказалось. Но был сахарин. И Михаил Васильевич, изголодавшись по сладкому, кидал в стакан целую таблетку, которая расходилась в кипятке, шипя и пузырясь.

Был голодный, чудесный вечер воспоминаний и радужных прогнозов на ближайшие месяцы. Шла весна, она должна была приманить лето — с овощами, ягодами. А там не за горами и новый урожай!

И всем, кто был в тот вечер, врезался в память образ Фрунзе в расшитой крестом русской рубахе (это свадебный подарок жены!), за веселым самоваром в переднем углу. На две верхние пуговицы расстегнут ворот. И на левой стороне шеи багровый шрам — давний след страшной пытки в Ямском околотке…

Год назад Фрунзе не скрывал удивления — старый каторжанин вдруг сделался начальником народной милиции в Минске! Теперь он стал «генерал-губернатором» всего «Ситцевого края».

21 апреля 1918 года состоялся III съезд Советов Иваново-Вознесенского района. Михаил Васильевич выступил с большим докладом «О текущем моменте». Мир был завоеван, о нем не спорили. Надо было спасать людей от голода. Съезд обратился к трудовому населению губернии — увеличить производство продуктов, поднять производительность труда. Одновременно Фрунзе информировал наркомпрода А. Д. Цюрупу, что фабрики в простое, так как рабочие пухнут от голода.

Цюрупа ответил, что и в столице нет хлеба и надо утилизировать скрытые излишки зерна и муки на местах.

Михаил Васильевич добился решения нового губисполкома: выдавать повышенный паек рабочим, лишить хлеба лиц, не занятых общественно полезным трудом.

Он не терял надежды, что спасти ивановцев может Ленин. И послал ему телеграмму: «Положение безвыходное. Что делать?» Владимир Ильич отозвался немедленно: «Организуйте продовольственные отряды для изъятия излишков хлеба в деревнях».

Отряды были созданы. Они нашли кое-что в кулацких амбарах. Но это была капля в море: не удалось подкормить даже детвору. Фрунзе обратился с воззванием к рабочим и крестьянам губернии: «Чтобы получить хлеб, накормить падающего от истощения труженика, нужны единая воля, единая цель. Наиболее самоотверженные рабочие уже откликнулись на призыв, оставили станки и фабрики и двинули вооруженные отряды за хлебом. Необходимо дотянуть до нового урожая… чтобы получить хлеб из Сибири, с Дона, с Северного Кавказа, Украины».

Но и Владимир Ильич Ленин думал об ивановцах. По его распоряжению в июне 1918 года был направлен из Царицына эшелон с хлебом, тридцать шесть вагонов рогатого скота и два вагона с растительным маслом. И нижегородцы доставили хлеб в адрес Фрунзе спешным маршрутом.

Большевик Фрунзе нес непосильное бремя для блага людей труда в новой губернии.

Софья Алексеевна не скрывала удивления: голодный ее муж, спавший на солдатской койке три часа в сутки, руководил губисполкомом и губернской организацией коммунистов, был главой совнархоза и военным комиссаром. Да еще и «президентом» бывшей «Шуйской республики», где и слышать не хотели, чтобы их Арсений отказался от своих постов в Шуе.

Передышка, о которой говорил Владимир Ильич, оказалась кратковременной, чтобы справиться с голодом, эпидемиями и хозяйственной разрухой. Однако Ленин успел очертить контуры строительства основ социалистической экономики в сурово-простых и гениально-ярких работах: «Очередные задачи Советской власти» и «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности».

Он призывал преодолеть мелкобуржуазную стихию в новой России, укрепить социалистический уклад хозяйства, чтобы превратить его в господствующий и затем единственный, всеобъемлющий. Диктатура пролетариата — это не только подавление сопротивления внутренних врагов; это и организация всенародного учета и контроля над производством и распределением продуктов; это и воспитание новой трудовой дисциплины, и развитие социалистического соревнования, и повышение производительности труда; это и школа управления на основе единоначалия и хозяйственного расчета.

Ленин призывал не отказываться от государственного капитализма и советовал привлекать к работе в промышленности буржуазных специалистов: их опыт и знания могли послужить при Советской власти строительству социалистической экономики.

Ленинский план захватывал, безгранично расширяя горизонты. Но чудовищно угнетал голод. В красном Питере хлебный паек сократился до осьмушки, в Москве и в Иваново-Вознесенске выдавали не больше четверти фунта. Временный выход был найден в продовольственной диктатуре. Этой же цели служили и комитеты бедноты в деревнях. У открытых саботажников и спекулянтов хлеб отбирали начисто; кулаков заставили продавать зерно государству по твердым ценам. После Петрограда и Москвы ивановцы направили в глубинные районы страны самые крупные продовольственные отряды. Наконец, появилась возможность выдавать работающим до фунта хлеба в день…

В это голодное время Михаил Васильевич жил, как и все его близкие друзья — в горении, в подвиге. И таял на глазах: иногда трудно было узнать в отощавшем бородатом человеке с густой шевелюрой, где с каждым днем прибавлялись серебристые нити, вчерашнего Арсения. На костистых висках нервно пульсировали голубые жилки, часто в глазах появлялся болезненный блеск. Через день, через два мучили его боли в желудке; он подбирал колени под подбородок и скрывал слезы, что-то мыча себе под нос. От боли стал искать спасения в соде. Боль затихала, но еще острее ощущался голод.

В небольшой бывшей гостинице на Напалковской улице, где устроили общежитие для работников исполкома, занимал он с Софьей Алексеевной две комнатки. Было в них пусто и холодно. У «генерал-губернатора» — солдатская койка с серым байковым одеялом, стул и письменный стол, заваленный книгами и журналами; у его жены — пружинный матрац на грубых самодельных ножках, ситцевое покрывало на нем; дубовое кресло у окна и на гвоздиках накрытые марлей от пыли три платья и потрепанное зимнее пальто.

Дома не столовались. Только изредка завтракали, если Фрунзе не уходил по делам до света: кусок тяжелого хлеба с примесью картошки и кипяток с сахарином. И как праздник — ломтик конины и две-три стекляшки монпансье.

В одно такое утро, в ранних сумерках рассвета, ввалились к Фрунзе четыре бородача в новых лаптях — ходоки от Суздальской коммуны. Огляделись, сели на край койки. И — за разговором — попросили наряд на четыре плуга и на пять ведер керосину.

— Плуги есть, вам выдадут, вот бумага, — Фрунзе написал распоряжение. — А с керосином — швах, может, перебьетесь до осени?

— Закавыка, товарищ Арсений! Бабы — в голос: обрыдло им сидеть при лучине. И все подзуживают: «Коммунары голодраные! Мало, что без порток сидите, так еще в потемках!» Оно бы можно и перебиться, как ты сказал. Одначе момент такой… сам понимаешь. Без керосину домой хоть и не вертайся!

— Ну коли так, будем искать! Идите ко мне в канцелярию, я — мигом!

Бородачи замялись. Один из них вышмыгнул в коридор и вскоре вернулся с валенками и с мешком.

— Наслышаны, голодуешь ты крепко, товарищ Арсений. И знаем — взять тебе негде. А кабы и знал бы — не взял. Прислали тебе от коммуны с пудишко гречки. Ну, а валенцы — в придачу. Только ты не думай чегось — от души, ей-богу!..

Валенки оказались кстати: Софья Алексеевна недомогала всю зиму и не могла отогреться. А с крупой вышла история. Ее передали в столовую. Николай Жиделев распорядился тайком от Фрунзе: беречь ее пуще глаза, через день варить по тарелке для Михаила Васильевича и его жены. Растянулся пудишко на два месяца. И Фрунзе иногда допытывался у Жиделева:

— Что-то я не пойму, Николай Андреевич, где вы раскопали такие запасы?

— Сорока на хвосте принесла! Ешьте, пока дают!..

Трудной была передышка, но и она скоро закончилась.

Идеологическую диверсию против Советской России начала за рубежом печать правых социалистов. Особенно постарались три «апостола» из II Интернационала: Карл Каутский, Отто Бауэр и Рамсей Макдональд. Они кинули в Ленина теоретический «кирпич», чтобы оправдать интервенцию и ослабить влияние идей Октября в мировом рабочем движении.